вас много лет.
все не кончаются. Ваше дело самое важное, но вы еще сами ничего не знаете.
Я должен ввести вас в курс дела.
коридоры пусты, а в кабинете они были одни, и похоже, без всякого подвоха.
Он уже внутренне приготовился давить эту хилую шею, но Борман
предупреждающим жестом поднял ладонь:
ценностью. Сейчас воскресенье, и в корпусе никого нет, но есть срочные
дела, которые не закончит никто, кроме нас. Я должен ввести вас в курс
дела.
чудес и теперь еще оставалось слишком много. Борман продолжал:
тайге, раньше вас, все могло бы быть по-другому. Я хочу дать вам то, что
вы должны были там найти. Это отчет, или, вернее, дневник.
приглашая идти за собой. Сальвадор уселся в кресло около большого
незашторенного окна, а Борман вытащил из ящика и положил на чистую
полированную поверхность стола растрепанную и обгоревшую по краям тетрадь
в черной обложке. Чернила были рыжими, бумага пожелтевшей, а почерк
неразборчивым. Борман вышел из кабинета, закрыв за собой дверь, а
Сальвадор принялся за чтение. Сначала он пробегал глазами страницы быстро,
чтобы сэкономить время, но потом понял, что нужно читать все подряд. И по
мере чтения перед ним все ярче вставал образ художника серых картин,
человека с узким подбородком, круглым лбом и колхозной хитростью в глазах.
бледно-оранжевым светом. Потом постепенно в воздух поднимается пыль -
белая пыль многовековых дорог, измельченная в тончайший порошок тысячами
босых ног, летучая и невесомая. Вдали от дорог, на полях, тоже пыль - и
жара. Дели встретил нас пыльной бурей, песок носился в воздухе, хрустел на
зубах, залетал в щели поднятых окон машины. Машин в экспедиции было две: в
одной постоянно ездил Хозяин, в другой - мои приборы, я сам и разный
багаж. Именно эту машину прислали за мной в Бомбей, куда я прибыл, как и
рассчитывал, на английском пароходе, прямо из Европы, из туманного
Амстердама. Должен сказать, что все там было сделано по плану: и в
туманном Амстердаме, где приборы были погружены, и в солнечной Женеве, где
я собирал их в мастерской старого еврея, знатока Каббалы и знакомого моих
знакомых из Витебска, и в пасмурном, родном и привычном Витебске, откуда,
казалось, и появился человек, приехавший за мной в Бомбей в автомобиле.
Его звали Перевозчиков Игорь Анатольевич, около тридцати пяти лет,
телосложение худое, рост средний, волосы черные с небольшой проседью,
носит короткие усы, опущенные вниз, глаза коричневые, жесты быстрые,
молчалив и внимателен, без особых примет, речь русская. Он
отрекомендовался как лондонский сотрудник ЕПБ, но больше всего походил на
провинциального активиста какой-то российской секты. Должен также
извиниться за несоответствующий докладу стиль, объяснения считаю
излишними. Итак, особенно мне понравились его аккуратный черный пиджак,
серая рубашечка и шустрая физиономия, и я сразу из экзотической обстановки
центральной Индии как будто перенесся в родное Вильно, и, честно говоря,
там и остался на все время пребывания в Индии. Думаю, что мне это очень
помогло, особенно в общении с ЕПБ. Как и положено, это просто ширма,
парадная мадам, обладающая, впрочем, приятными, располагающими манерами, с
добрым и грустным (или глупым?) лицом. Основную роль там, как и везде,
играли вот эти шустрые хасиды, или, вернее, абреки, с худыми лицами и
висячими усами. И еще я должен, к сожалению, сразу отметить, что ни
настоящих имен, ни прошлого этих людей мне не удалось узнать.
разговорами, вдаль стелилась пыльная равнина, в конце которой в дымке
стояла стена Гималаев. Древняя дорога походила на дороги юга Украины.
Посередине пролегала широкая полоса, по которой ехали повозки и фургоны,
иногда попадались верховые на самых разных животных: на лошадях, мулах,
слонах. Здесь же гнали крупных животных, и очень редко в этой толпе
пробирались автомобили. По бокам стояли старые пирамидальные тополя, узкие
и прямые, почти не дающие тени и невероятно высокие, их зеленые вершины
шевелились под ветром в синем безоблачном небе. За рядами тополей, слева и
справа, параллельно основной дороге, находились еще две полосы - там в
обоих направлениях двигался поток людей. Это был именно поток, как на
оживленной улице города, одной из главных улиц этой страны, где каждый
комок земли, каждое дерево, строение и каждый камень знают прикосновение
человеческих рук и где каждый сантиметр пространства обжит многими
поколениями местных жителей, завоевателей, и завоевателей, которые давно
уже стали местными жителями, и посланцев, и странников, очарованных
нищетой и бездельем, и путешественников, имевших цель. Дорога проходила на
возвышении, которое то уменьшалось, то увеличивалось, сглаживая складки
местности, совсем как насыпь европейской железной дороги. Пыль стояла не
только над дорогой, но и над зелеными полями, и над реками, и везде среди
зелени блестела вода, и везде виднелись наклоненные спины работников на
полях. Теплый пыльный ветер дул с севера, и сначала мы наглухо закрыли все
окна машины, но это не помогло, и потом мы, наоборот, открыли все, что
только можно, и стало легче дышать и смотреть по сторонам. Все эти долгие
часы езды от Бомбея до Дели мой водитель потел, пробираясь среди коровьих
стад, а я наслаждался бездельем, пейзажем, а иногда видом красивых женщин
за окном, на время как бы забыв о стоящей передо мной задаче. Когда Дели
остался позади, тучные поля кончились, дорога стала каменистой, а за
окнами пошли пески, камни и невысокие холмы. Северный ветер стал сильнее и
прохладнее, но все равно было гораздо жарче, чем у нас. Еще несколько
часов, и мы у цели: Химачал Прадеш, город Шимла.
уже несколько лет. Как минимум нужно было сохранить уровень доверия,
бывший между нами раньше, хотя бы только это. Все в экспедиции называли
его по-русски: Николай Константинович, а я буду и дальше называть его
коротко: Хозяин. Теперь он носил черную шапочку вроде тюбетейки, седых
волос на голове у него прибавилось, некоторые движения стали степенными,
важными, а некоторые остались быстрыми и точными, как осталась розовой и
свежей его физиономия. Хозяин никогда не походил на пророка или
кабинетного ученого, да и вообще на ученого - по-моему, он больше всего
был похож на американского золотоискателя. Позади у него осталось много
бурных событий, был уже и собственный музей-небоскреб в Америке, богатство
и разорение, и бог знает что еще. Терпение мое было вознаграждено - имея,
по-видимому, в Америке другие варианты, он все же вспомнил именно обо мне.
И я убедился, что самое главное в моей профессии - терпение. С самой
юности я подсознательно хотел переменить судьбу, а здесь я понял, что
судьба переменилась не теперь, под пальмами, а тогда, в самом начале, в
обстановке самой что ни есть канцелярской. Сейчас Хозяин спешил, временные
комнаты были сняты в паршивой гостинице, все время заходили и выходили
какие-то люди, паковались мешки, таскалась провизия, и было забавно
наблюдать, как мешки таскали двое, один из которых был одет во вполне
русские сапоги и поддевку, а другой босиком и в набедренной повязке.
Хозяин вышел ко мне навстречу, поздоровался и попросил показать мой багаж.
Ящики мы не стали открывать и пошли опять наверх, но Хозяин ни с кем уже
не стал говорить, а привел меня в маленькую прохладную комнату и предложил
- не кофе, как ЕПБ, а большой стакан чистой холодной воды, и стал
рассказывать о плане экспедиции, обсуждая со мной подробно места и даты,
погоду и визиты. ЕПБ, Англия, Америка, картины и идеи сначала мешали мне
говорить, но потом я понял, что этот город, в сущности, похож на Ялту.
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Мороз Александра
Суворов Виктор
Куликов Роман