дающее облако.
дуемая туманом, быстро ее настигавшим. Вот он догнал "Жемчужину", окутал
ее бесцветной густой пеленой, и холодная дрожь пробежала по телу Пьера,
а запах дыма и плесени, особенным запах морского тумана, заставил его
крепко сжать губы, чтобы не наглотаться влажных и холодных испарений.
Когда лодка причалила к своему обычному месту, весь город уже словно за-
тянуло изморосью, которая, не падая, пронизывала насквозь и струилась по
домам и улицам наподобие бегущей реки.
кровать, чтобы вздремнуть до обеда.
Ты увидишь Я берусь ухаживать за ними и время от времени менять их Когда
у тебя соберутся гости - при вечернем освещении это будет просто волшеб-
ное зрелище.
находка: в бельэтаже, выходит на две улицы. Там две гостиные, застеклен-
ная галерея и маленькая круглая столовая. Для холостяка просто восхити-
тельно.
ва удержался, чтобы не крикнуть: "Это уж слишком, наконец! Неужели все
только для одного Жана?"
росили три тысячи, но я отторговала двести франков с условием, что зак-
лючу договор на три года, на шесть или на девять лет. Это как раз то,
что нужно Жану. Адвокату, чтобы сделать карьеру, достаточно элегантной
квартиры: это привлекает клиента, прельщает его, удерживает, внушает
уважение и дает понять, что человек, который живет с таким комфортом,
должен дорого ценить каждое свое слово.
нее, конечно, ведь у тебя нет средств, но все же что-нибудь миленькое.
Вот увидишь, это тебе очень поможет.
Твоя мать познакомилась с ним в нашей лавке. Правда, Луиза? Он пришел
заказать какую-то вещицу, а затем начал заходить довольно часто. Сперва
был просто покупателем, а потом стал нашим другом.
вать:
привели, и он обратился за помощью к жене:
тебя такая хорошая память. Постой, кажется... в пятьдесят пятом или
пятьдесят шестом. Да вспомни же, ты должна знать это лучше меня!
года. Я отлично это помню, потому что в этот самый год у мальчика была
скарлатина, и Марешаль, хотя мы еще мало его знали, был нам большой под-
держкой.
лости, я не мог бросить лавку, и он бегал в аптеку за лекарствами для
тебя. Такой отзывчивый был человек! А когда ты поправился, как он радо-
вался, как целовал тебя. С тех пор мы и стали закадычными друзьями.
Пьера стремительно ворвалась жестокая мысль: "Если он знал меня раньше,
чем брата, если так самоотверженно заботился обо мне, нежно любил, цело-
вал, если из-за меня он так подружился с моими родителями, то почему же
он оставил все состояние брату, а мне ничего?"
сосредоточенный, чем задумчивый, тая в себе новую, еще смутную тревогу,
скрытые зачатки нового недуга.
были окутаны туманом, и от этого ночь казалась гнетущей, непроницаемой,
отвратительной. На землю точно спустился какой-то тлетворный дым. Он
плыл под газовыми фонарями и порою как будто гасил их. Мостовые стали
скользкими, как во время гололедицы; всевозможные зловония, словно вы-
ползавшие из утробы домов, смрад подвалов, помойных ям, сточных канав,
кухонь бедного люда смешивались с удушливым запахом этого блуждающего
тумана.
улице в такой холод, он направился к Маровско.
вал за него. Увидев Пьера, которого он любил любовью преданной собаки,
старик стряхнул дремоту, отправился за рюмками и принес "смородиновку".
вать ею и что газеты "Береговой маяк" и "Гаврский семафор" устроят ей
рекламу в обмен на кое-какие аптекарские товары, которыми он будет снаб-
жать работников редакций.
ние наследством, и задал по этому поводу еще два-три неопределенных воп-
роса. В своей ревнивой преданности Пьеру он возмущался тем, что доктору
предпочли другого. И Пьеру казалось, что он слышит мысли Маровско, уга-
дывает, понимает, читает в его уклончивых взглядах, в неуверенном тоне
голоса те слова, что вертелись у аптекаря на языке, хотя он их не произ-
нес, да и не произнесет, - для этого он слишком осторожен, боязлив и
скрытен.
допускать, чтобы брат принял наследство; ведь это даст повод дурно отзы-
ваться о вашей матери". Может быть, Маровско предполагает даже, что Жан
- сын Марешаля? Разумеется, предполагает! Да и как же иначе? Это должно
казаться ему вполне правдоподобным, вероятным, очевидным! Разве сам он,
Пьер, ее сын, - разве он не борется вот уже три дня изо всех сил, всеми
ухищрениями своего сердца, пытаясь обмануть собственный рассудок, разве
он не борется против этого ужасного подозрения?
чтобы без колебаний, без слабости, решительно взглянуть в лицо этой воз-
можной и чудовищной правде, так властно овладела им, что он поднялся,
даже не выпив "смородиновки", пожал руку озадаченному аптекарю и опять
вышел в туманную мглу улицы.
себя.
та, не слишком благородная, но естественная зависть, которая грызла его
все эти три дня и которую он пытался побороть в себе; нет, это был страх
перед ужасающей мыслью, страх перед необходимостью самому поверить в то,
что Жан, что его брат - сын этого человека!
щунственный вопрос! Но ему нужно было бесповоротно, раз и навсегда отде-
латься от этого подозрения, еще такого смутного, ни на чем не основанно-
го. Ему нужна была ясность, достоверность, чтобы в сердце его не оста-
лось места для сомнений; ведь во всем мире он только свою мать и любил.
дование, проверит свои воспоминания, призовет на помощь весь свой разум,
и тогда истина откроется ему. И с этим будет покончено, он больше не
станет думать об этом никогда. И пойдет спать.
вспомню все, что мне известно о нем, об его обращении с братом и со
мной; я переберу все причины, которые могли вызвать такое предпочтение с
его стороны... Жан при нем родился? Да, но меня он тогда уже знал. Если
бы он любил мою мать молчаливой и бескорыстной любовью, то он предпочел
бы меня; ведь именно из-за моей болезни он и стал близким другом семьи.
Итак, логически рассуждая, он должен был бы выбрать меня и любить меня
больше, если только он не чувствовал почему-либо безотчетной привязан-
ности к младшему брату, который рос на его глазах".
в памяти, представить себе, понять, разгадать этого человека, с которым
он встречался в течение всей своей парижской жизни, не испытывая к нему
никаких чувств.
кий шум его шагов мешает ему сосредоточиться, путает мысли, затуманивает
память.
дом, от которого ничего не должно укрыться, ему нужен был полный покой,
простор и безлюдие. И он решил пойти посидеть на молу, как в тот вечер,