Чтение 14–й страницы книги ~Любовь больше, чем правда~

шампанского. И он - Зураб, сидящий рядом с Катей, стреляет пробками сквозь
амбразуры приоткрытых бронированных окон. Стреляет в прохожих. Но чаще
стреляет во всяких там дипломатов, кладущих глаз на собственность чужого
государства. Двумя выстрелами замочив Большого оленя, он льет шампанское на
голову Кати, на ее плечи, на грудь, на бедра, на жадно распахнутые губы... И
Зураб не на шутку зверел от таких фантазий. В его бритую голову коварно
закрался серьезный план. Но исполнение этой чудовищной задумки джигит
отложил до подходящего момента...

- В ней сам дьявол, - в свою очередь вперился в келейный телевизор Отец Прокопий. - Мне придется потрудиться, чтобы она не овладела умом и телом молодежи. Если что, то пожертвую собой, но спасу мир от этой сладострастной заразы.

И без особого труда, даже где-то с легкостью телезритель от церкви вспомнил, как на протяжении всей его святой миссии порочные девы пытались завладеть им. Как во время детских молитв девчонки задирали перед ним юбки, раскрывая ему таким образом свои несметные сокровища. Как в отрочестве они показывали ему из кустов свои немятые еще груди. Как в зрелом возрасте прихожанки исповедовали сексуальную неудовлетворенность и призывали в помощь его священную плоть.

Но Прокопий, выросший при монастыре, свято блюл категоричные заповеди. Где бы, с кем бы и в чем бы его ни заставали, он никогда не допускал никаких отклонений от небесной догмы. И потому с особенным ожесточением читал молитвы, а также вдоль и поперек кропил эрофильмы, публичные дома и библиотеки, распространяющие мирской грех в геометрической прогрессии.

И сейчас, глянув еще разок на телевизор, Отец Прокопий поднатужился и окропил-таки голубой экран святой как слеза ребенка струей...

- Да это же та самая официантка, - ткнула пальцем в телевизор Долорес, - Мойша, посмотри-ка на эту путу...

- Все в мире относительно, дорогая, - откликнулся из-за биржевой сводки супруг, - Вчера - пута, сегодня - звезда, идол. Да-да, я абсолютно точно это знаю. И, увы, такова тактика относительности. Кто знает, как оно все обернется дальше: сегодня - звезда, завтра - пута, отбросы, невеста всего рабочего квартала...

Долорес с необоснованной надеждой вздохнула:

- Как бы я хотела, чтоб эта твоя тактика все расставила по своим местам...

Супруг, привыкший ко всякому развитию дел, затянул было спич: - Все мы
таки ходим под тактикой относительности. Вчера... Жена, однако, оборвала его
как старый шнурок: - Заткнись, "мой Ша". Ты только посмотри на нее.
Бесстыжая дрянь... Мойша снял очки размером в двадцать четыре минимальные
зарплаты и послушно уткнулся в экран. - Я сказала: смотри, а не пялься... -
Хорошо, хорошо, о, "моя целомудренная Соль", - надел очки Мойша и вновь
скрылся за сводкой. Там он блаженно закрыл глаза, восстанавливая в памяти
фигуральное изображение Кати. С удовольствием вспомнил он и юную, упругую,
под завязку наполненную содержанием Долорес. Не без удовольствия вспомнил и
относительно юного себя, настойчиво стоящего у кровати умирающего отца. В
один момент отец не выдержал и передал ему шепотом основное свое завещание:
- Делай так, чтобы люди, не смотря на то, что ты делаешь, не смотря на то,
как ты это делаешь, любили тебя. И тогда ты не только не спустишь все мое
состояние, но и преумножишь его, продавая то, что в принципе невозможно
продать, покупая то, что никому не купить... Вот тогда-то Мойша, закрыв
левой рукой глаза отца, правой налил кружку огненной воды осипшему от чтения
молитв Отцу Прокопию Святобартерному. Именно с тех пор они и были
неразлей-вода. А по сему Мойшу никогда не терзали угрызения совести за
сотворенное им на ювелирном рынке. Отец Святобартерный принимал от Мойши
солидные пожертвования и без проблем отпускал ему все грехи, благословлял на
новые подвиги против конкурентов. И состояние Капланов росло как на пивных
дрожжах. - Спасибо за совет, папа, - каждый вечер говорил перед сном Мойша в
темноту. Но сейчас он засыпать не торопился. Проковыряв в сводке дырочку, он
с интересом следил за творящимся на экране...

- Как здорово поддерживает участниц Катя. Как будто это ее подруги, а не конкурентки.., - удивилась Рони, поглаживающая белье возле телевизора.

- Да, мамочка, она конечно прелесть, но мне сегодня не досмотреть -

срочный вызов.

С этими словами Гнудсон поцеловал матушку в черную как антрацит щеку и
испарился за порогом. - Он много потеряет сегодня, - покачала кудрями Рони.
- Он мужчина. А мужчина всю жизнь только и делает, что теряет, - вздохнул в
ответ Джони. - Папа, папа, ты нас потерял? - тут же затеребили отца за
рукава и штанины дети - Бобби, Чарли, Кристи и Молли. Джони не на шутку
замахнулся: - Отвяжитесь, чертовы черномазые дети. Если бы не... Дети,
однако, не смутились: - Заткни свою дырку, чертов черномазый отец. -
Оставьте черномазого отца в покое, - вмешалась, взмахнув покрасневшим
утюгом, Рони, - Давайте лучше досмотрим передачу. А потом все вместе будем
играть в настольную "Угадай обезьяну"... - Ура, ура.., - сразу же по полной
отвязались девочки и мальчики, - Будем играть. Сегодня обезьяной будет
папа... - Чертовы черномазые дети, - ворчливо улыбнулся Джони. Он безумно
любил свою семью. Гордился Гнудсоном, который продвинулся на государственной
службе и на зависть всем ловил преступников и бабочек. И того и другого у
него были уже изрядные коллекции. "Женить бы еще Гнудсона поскорей", -
практически бескорыстно мечтал Джони. Отец семейства не возражал бы, если
любимые детишки поскорей отселились в свои собственные дома, а сам он, как
уже настоящий полицейский-пенсионер, беспрепятственно занимался
исключительно баскетболом, сексом и пищеварением. С утра и до вечера. А в
перерывах пусть себе показывают хоть "Угадай обезьяну", хоть "Забодай
козла". Но нет ему покоя. Дети не спешат бродяжничать. А ведь могли бы взять
пример с отца. В четырнадцать он уже был фаворитом чужих улиц. Два перелома,
пятьдесят восемь швов. В двадцать пять - сержант патрульной службы. Вывих,
сотрясение и не утешительный, а самый ценный приз - Рони. Она была просто
королевой квартала.

"Куда там до нее этой Кате, - думал Джони, - И вообще все современные
телезвезды не дотягивают до моей Рони. Размеров двадцать. Не меньше..."

12. "Игра продолжается"

Две недели подряд убитая горем Катя тупо и безотрывно смотрела телевизор: новости, комментарии, спортивные репортажи. Не пропускала и свои передачи, подготовленные на основе ее последних съемок и транслировавшиеся теперь в записи.

Почти ничего не ела и не пила. Глядя на себя позапозавчерашнюю, она вновь и вновь обливалась слезами. Как все у нее было ладненько и складненько. Был классный жених и такая же работа. Какие перспективы открывались. Но вот хорошая жизнь кончилась, так по настоящему и не начавшись.

В тысяча первый раз подумав об этом, Катя поймала себя на мысли, что она не совсем права: "Если жених меня бросил, то работа-то никуда не убежала. Контракты со мной никто не расторгал: ни на съемки, ни спонсорскую рекламу. А то, что придется трудиться под одной крышей с не любящим любимым, так что ж теперь, застрелиться и не жить? Может, я смогу выбросить из сердца Константина, полюбить другого..."

Она понимала, что пытается обмануть саму себя: не хотела Катя любить никого другого, кроме Константина. И все же такой подход взбодрил Катю. Она налила себе вишневого абсента, пригубила и, кажется, вконец обрела себя.

Глянула на календарь: - Бог мой, как я вовремя оклемалась. Завтра же
очередной цикл съемок. Поутру Катя пришла на телевидение через не могу,
наступив решительной и невообразимо стройной ногой на горло собственным
чувствам. Да, это было не в ее характере - все бросить на пол дороге,
подвести съемочную бригаду, спонсоров и саму себя под монастырь. "И пусть он
видит, что я могу жить даже без него. Даже вопреки ему. Даже не смотря на
него в камеру", - думала она, выходя на съемочную площадку. В этот раз Катя
была как никогда великолепна. Во-первых, вынужденные страдания и диета пошли
ей на пользу: черты лица стали еще более выразительными, кожа приобрела
благородную бледность, глаза блистали.

Во-вторых, наряд нового спонсора шел ей как никакой другой ранее. На
Катиных бедрах колыхалась коротенькая спонсорская юбка в виде прозрачного
пузырька шампуня. На плечах была пластиковая мини майка с рекламной
надписью. Голову украшал фирменный, отвинчивающийся колпачок.

Глаз от нее было не оторвать. Каждому присутствующему мужского пола
безудержно хотелось помять или хотя бы подержать этот пузырек-тюбик в своих
ладонях. Лишь Константин как бы совсем и не глядел в Катину сторону. Вел
себе передачу, ничем не выдавая их бывшего близкого знакомства и тесного,
интенсивного сотрудничества. - И пусть, - шептала она себе, едва сдерживая
слезы, - Я докажу, что у меня есть характер. Я смогу и сама распоряжаться
своей жизнью... Катя улыбалась как последняя. Она махала спонсорскими
флажками и пластмассовым подолом как первая. Безумно подпрыгивала от
неуделанной радости, когда девушка-участница передачи выиграла. В общем,
Катя Андреева была на своей высоте. И никто из присутствующих на площадке
даже не засомневался и не заподозрил, как глубоко скребут на ее душе черные
пречерные кошки.

Катю как обычно поздравляли с удачной съемкой. Говорили комплименты.
Выражали надежду. После прежних передач к ней обычно спешил и Константин. Но
сегодня он пошел другим путем. Там, у служебного выхода его ждала
фешенебельная Чикита Каплан.

- Каков подлец, - возмутилась втихую Катя, - всего ничего прошло, а он
уже с другой. Хорошо, что я не привела его в дом родителей. Они бы не
пережили еще одного удара в самое сердце... Ноги у нее ослабли, и она, чтобы
не выдать себя, присела на спонсорский стулик. Развернула купленный накануне
учебник "Экономические и правовые основы шоу-бизнеса". Последнее время в
общении с деловыми людьми она ощущала нехватку специальных знаний. И все
высвободившееся от Пиля время заполняла теперь самообучением. Однако, сейчас
совсем рядом с Константином Катя не могла нормально читать, осмыслять
полученную информацию. Она смотрела в книгу, а видела Пиля. И глядя на него
продолжала шепотом разговаривать сама с собой:

- А может, он и не уходил от Чикиты? А мне все наврал. И про разрыв с

ней? И про отмененную свадьбу? И про ждущего встречи отца? Ведь не зря он
столько времени тянул с этой встречей: "отец примет нас только в точно
отведенное время". И видимо не случайно мы расстались как раз накануне.
Блеф... И эту историю с бутылкой, фотографией и бельем сам подстроил...
Значит, и про свою любовь он мне просто-напросто заливал? А я развесила уши,
как слониха, и отдалась ему напрасно? Катя просто окаменела от такого
предположения. А Каплан с Пилем тем временем откровенно целовались и даже
разговаривали в перерывах между этим занятием: - Чикита, ты с такой страстью
смотришь на Катю. Как будто это не ненависть, а сама любовь... - Да, -
щелкнула шаловливым языком дочь ювелира, - ты не поверишь, но по-своему я
люблю эту девицу. В ней есть нечто близкое мне, что-то похожее. Может быть -
характер. Она ведь чуть не добилась своего... Но, разумеется, тебя я, мой
милый, люблю больше... За тебя я отдам жизнь. Любую жизнь... Глаза ее
зловеще сверкнули. Губы дернулись, чтобы произнести что-то гневное, гадкое и
торжественное. Но Константин вновь заткнул ей рот слащавым поцелуем. Потом,
глядя друг другу в глаза, они нагло улыбались. Как ни сдерживалась Катя, но
крупная слеза обиды прошкандыбала по ее щеке.

Девушка попыталась незаметно устранить слезный след. Это у нее
получилось. И тогда Катя встала со стульчика и пошла спокойным, ровным шагом
от бедра в гримерную. Когда же, приведя себя в порядок, вышла из нее, то ни
Константина, ни Чикиты в студии уже не было.

Такая экзекуция повторялась день за днем. Чикита приходила на съемки.
Ждала Константина. Потом они целовались на виду у Кати. Под руку или в
обнимку покидали съемки.

Глядя на них, Катя не понимала: почему еще не разорвалось ее сердце, и
почему она продолжает любить этого фигляра, лжеца, растлителя доверчивых