сердца, то нередко приходит к выводам столь глубоким и правильным, что они
кажутся откровениями свыше. В случае, о котором мы рассказываем, люди не
могли обосновать своего предубеждения против Роджера Чиллингуорса никакими
фактами или аргументами. Правда, какой-то престарелый ремесленник, живший в
Лондоне во время убийства сэра Томаса Овербери, лет за тридцать до
описываемых событий, клялся, что видел лекаря, носившего тогда другое имя, а
какое - рассказчик запамятовал, - в обществе доктора Формена, знаменитого
старого чернокнижника, замешанного в деле Овербери. Несколько человек
намекали, что, будучи в плену у дикарей, ученый обогащал свои медицинские
познания, принимая участие в заклинаниях индейских жрецов, всеми признанных
волшебников, нередко совершающих чудесные исцеления при помощи черной магии.
Многие - и среди них лица трезвого ума и большой наблюдательности, с чьим
мнением во всех других вопросах вполне стоило считаться, - утверждали, что
со времени появления в городе Роджера Чиллингуорса и в особенности с тех
пор, как он поселился с мистером Димсдейлом, его внешность очень изменилась.
Вначале у него было спокойное и задумчивое лицо ученого. Потом в этом лице
появилось что-то уродливое, злое, какие-то черты, прежде никем не
замеченные, но тем более явные, чем пристальней в них вглядываться. По
мнению простых людей, в лаборатории врача горел огонь преисподней,
питавшийся адским топливом, а поэтому, как и следовало ожидать, лицо старика
почернело от копоти.
в образе старого Роджера Чиллингуорса искушает преподобного Артура
Димсдейла. Такому искушению подвергались на всем протяжении истории
христианства люди особенно святой жизни. Этот сатанинский слуга получил
господне соизволение на то, чтобы, втершись на какой-то срок в доверие к
священнику, злоумышлять против его духа. Ни один разумный человек не может,
конечно, сомневаться, на чьей стороне будет победа. Народ доверчиво ожидал,
что священник выйдет из борьбы, озаренный ореолом новой славы. Тем не менее
нельзя было не опечалиться при мысли о мучительных страданиях, быть может
претерпеваемых им на пути к полному своему торжеству.
священника, борьба была нелегкой, а победа - весьма сомнительной.
и не слишком пылкого сердца, всю свою жизнь был неподкупно прям и чист в
отношениях с людьми. Поэтому он верил, что начинает расследование с честным
и суровым беспристрастием судии, стремящегося только к истине, словно речь
идет о воображаемых линиях и фигурах геометрической задачи, а не о
человеческих чувствах и нанесенных ему самому обидах. Но чем дальше он
заходил, тем безраздельнее им овладевала одна-единственная страсть,
свирепая, холодная и неотвратимая как рок, которая, захватив старика, уже не
отпускала до тех пор, пока он не исполнил всех ее требований. И он рылся в
душе несчастного священника, как рудокоп, ищущий золота, или, вернее, как
могильщик, который раскапывает могилу, думая найти на теле покойника
драгоценности, хотя скорее всего найдет лишь прах и тление. Горе тому, кто
только их ищет!
горна или, скорее, вспышкам того страшного пламени, которое, вырываясь из
описанных Бэньяном зловещих врат в склоне холма, озаряло лицо пилигрима.
По-видимому, в породе, которую извлекал этот мрачный рудокоп, было нечто
вселявшее в него надежду!
минут, - хотя на первый взгляд в нем так сильно духовное начало, все же он
унаследовал от отца или от матери могучие животные инстинкты. Будем же и
дальше разрабатывать эту жилу!"
множество драгоценных материалов, в виде высоких чаяний блага для своего
народа, горячей любви к людям, чистых чувств, природного благочестия,
усиленного размышлениями и учеными занятиями и озаренного откровением свыше,
обескураженный Роджер Чиллингуорс, считая, быть может, это прекрасное золото
бесполезным хламом, возвращался вспять и начинал вести подкоп в другую
сторону. Он шел ощупью, так осторожно, такими бесшумными шагами и так часто
оглядывался по сторонам, точно был вором, пробиравшимся в спальню, чтобы
украсть сокровище, хранимое как зеница ока дремлющим, а возможно, и
бодрствующим владельцем. Вор заранее принял все меры предосторожности, но
пол временами поскрипывает, одежда шелестит, а когда он приближается к
постели, тень его падает на жертву. Иными слогами, мистер Димсдейл, нервная
чувствительность которого порою казалась какой-то сверхъестественной
интуицией, начал смутно ощущать, что в его жизнь вторглось нечто враждебное
его душевному покою. Но острота восприятия старого Роджера Чиллингуорса
также граничила с интуицией, поэтому священник, иногда удивленно
вскидывавший на него глаза, видел перед собой лишь врача, лишь бдительного,
сочувственного, доброго, но не навязчивого друга.
если бы некоторая мнительность, присущая несчастным людям, не заставляла его
относиться подозрительно ко всему человеческому роду. Никто не пользовался
его дружеским доверием, поэтому он не сумел распознать врага, когда тот
действительно появился. Он продолжал поддерживать приятельские отношения со
своим врачом, ежедневно встречаясь с ним либо у себя в кабинете, либо в
лаборатории старика, где любил отдыхать, наблюдая, как растения превращаются
в целительные снадобья.
кладбище, и опершись лбом на руку, мистер Димсдейл беседовал с Роджером
Чиллингуорсом, который рассматривал в это время пучок невзрачных растений.
последнее время появилась привычка смотреть только исподтишка на
интересующие его предметы - одушевленные и неодушевленные, - где, мой милый
доктор, вы нашли эти растения с такими темными, вялыми листьями?
своего занятия. - Я таких никогда раньше не встречал. Они росли на могиле,
где не было ни надгробья, ни дощечки с именем - одни эти уродливые травы, и
старались сохранить память о покойнике. Надо думать, они выросли из его
сердца и воплощают какую-нибудь отвратительную тайну, погребенную вместе с
ним. Лучше бы он исповедался в ней при жизни!
Димсдейл.
горячо призывает к покаянию, что даже эти черные травы выросли из мертвого
сердца, открыто свидетельствуя о преступлении?
думается, что, кроме воли провидения, нет в мире такой силы, которая могла
бы раскрыть в словах, в символе или эмблеме тайну, погребенную в
человеческом сердце. Сердца, хранящие подобные грешные тайны, волей или
неволей должны скрывать их до того дня, когда все тайное станет явным. И в
святом писании я нигде не нашел прямого или косвенного указания на то, что
раскрытие человеческих мыслей и поступков во время Страшного суда должно
стать частью кары. Такое толкование было бы очень поверхностным. Быть может,
я глубоко заблуждаюсь, но мне кажется, что признания эти послужат лишь для
того, чтобы не оставить в неведении мыслящие существа, которые будут ждать в
этот день разрешения всех запутанных жизненных вопросов. А для полной их
разгадки понадобится знание человеческого сердца. И я склонен думать, что
сердца, скрывающие постыдные тайны, о которых вы только что говорили,
откроют их в тот последний день не с отвращением, а с несказанным
ликованием.
Чиллингуорс, бросив исподлобья беглый взгляд на священника. - Почему
грешникам заранее не доставить себе этой несказанной радости?
прижимая руку к груди, словно там все время что-то болело. - Сколько
страдальцев исповедовалось мне, - и не на смертном одре, а пользуясь добрым
здоровьем и незапятнанной репутацией. И я своими глазами всякий раз видел,
какое облегчение испытывали мои грешные братья после таких излияний! Точно
они, наконец, вышли в сад после того, как долгое время принуждены были
вдыхать воздух, оскверненный их же дыханием! Да и может ли быть иначе?
Неужели несчастный, виновный, скажем, в убийстве, предпочтет хранить труп в
собственном сердце, если у него есть возможность выбросить его на улицу, где
о нем позаботились бы добрые люди?
- спокойно возразил врач.
уже об очевидных причинах, может быть дело в том, что самый склад характера
замыкает им уста? Или же, я допускаю, что они хотя и грешны, но все же полны
рвения послужить во славу божью и на благо человечества; поэтому им страшно
предстать столь черными и порочными перед людьми, ибо после этого они уже не
смогут совершать добро и благочестивыми делами искупить содеянное. Они
принуждены жить среди себе подобных, чистые снаружи, словно только что
выпавший снег, и испытывают при этом невыразимые страдания, так как сердца
их запятнаны и загрязнены пороком и отмыть их они не могут.
обычного и слегка погрозил пальцем. - Они страшатся позора, который по
справедливости должен быть их участью. Любовь к людям, ревностное
благочестие - кто знает, живут ли в сердцах эти святые чувства одновременно
с порочными помыслами, которым грех отпер дверь, чтобы они в свою очередь
размножали дьявольское семя? Но если грешники хотят воздать хвалу богу,
пусть не поднимают к небесам нечистые руки! Если хотят послужить людям,
пусть принудят себя к покаянному унижению, доказав тем самым существование и
могущество совести! О мой мудрый и благочестивый брат, не хочешь ли ты
Круз Андрей
Доценко Виктор
Никитин Юрий
Пехов Алексей
Корнев Павел
Акунин Борис