Чтение 14–й страницы книги ~Король холопов~

постели, конвульсивно хватаясь белыми руками за одеяло, которое сиделки
каждую минуту поправляли.

Ее бледное лицо по-прежнему было благородно, красиво, но страдание
наложило на него свою печать, и оно вызывало к себе жалость.

Один из придворных духовных сидел у распятия, читая молитвы и ожидая
момента, когда больная придет в сознание, чтобы ее напутствовать.

Казимир, следуя за Бьянкой, тихонько подошел к самому ложу. Больная
как бы почувствовала его присутствие, широко раскрыла глаза, из уст ее
вырвался слабый возглас, и она стремительно дернулась на другую сторону
ложа.

Король побледнел.

Они стояли в ожидании какого-нибудь утешительного знака.

Бьянка расспрашивала женщин, которые вместо ответа заливались
слезами...

Вскоре послышался голос больной. Она говорила, как бы задыхаясь,
обрывистыми словами.

- Я не хочу... не хочу... снимите с меня перстень... отнесите
подарки... Я умру здесь, меня не повезут... кровь... кровь...

На короля это произвело столь сильное впечатление, что он не мог ни
минуты больше оставаться... Он вышел оттуда как слепой, с затуманившимися
глазами, с сокрушенным сердцем, ничего не слыша. Не говоря ни с кем ни
слова, он скрылся в своих комнатах...

Вечером он вместе со своей свитой отправился в костел Святого Витта,
чтобы присутствовать при богослужении. Он по-королевски вознаградил причт,
служивший молебен об исцелении Маргариты.

Наступила ночь - ночь молчаливая, но бессонная для всех. Король Ян не
ложился, посылая чуть ли не ежеминутно узнать о здравии дочери. Кохан
приносил известия Казимиру. Маркграф Карл приходил его утешать. Во всех
костелах светились огни и совершались богослужения.

На следующий день при восходе солнца со всех колоколен Старой и Новой
Праги, в Вышеграде и в Грозде раздались похоронные жалобные звуки. Это был
день святой Софьи, прекрасный, весенний, майский, солнечный день, а
Маргариты уже не было в живых.

До последней минуты ужасом пораженный отец и исстрадавшийся жених
надеялись на какое-нибудь чудо. Когда страшное известие о смерти княгини
разнеслось по замку, и плачь женщин всего двора и челяди донес о
случившемся несчастье, король Ян упал на колени, всхлипывая, сын должен
был поднять отца...

- Проводите меня к нему, - воскликнул старик, превозмогая боль, - он
так же, как и я, должен чувствовать этот удар...

Отец и брат Маргариты вошли в комнату Казимира и нашли его в
отчаянии, так как он только что узнал о кончине возлюбленной.
Взволнованный и разгоряченный, он с рыданиями припал к коленям старца...

- Ты, которого я называл своим отцом, - сказал он, - и которого я и
теперь хотел бы иметь своим отцом, ты один поймешь мое горе. Маргариты нет
более! С ней вместе погибли все мои надежды, все мое счастье рухнуло, а
также будущность моего рода!

Старый король и сын его расчувствовались и, сами страдая от
понесенной потери, начали обнимать и целовать Казимира.

Маркграф больше всех остальных сохранял спокойствие и не предавался
такому сильному отчаянию. И он жалел этот чудный цветок, подкошенный во
цвете лет, но обязанности и требования жизни заставляли его заняться
делами, так как он один лишь владел собой...

Старый Ян, этот неустрашимый герой, неоднократно с редким мужеством
подвергавший свою жизнь опасности, был расслаблен и бессилен.

Казимир, хотя и во цвете лет, но столько переживший и исстрадавшийся,
согнулся под этим ударом, видя в нем не только потерю невесты, но и
страшную угрозу для будущего. Помимо его воли страх заставил его
говорить...

- Отец мой, - произнес он, обнимая стонавшего старика, - отец мой,
сжалься надо мной. Какое-то незаслуженное проклятие висит над моей
головой, я должен буду умереть последним в роде, и мое государство
перейдет в чужие руки...

- Нет, - возразил старый Ян, которого сын заставил сесть, опасаясь,
что после стольких страданий и бессонных ночей ему не хватит сил, - нет!
Ты меня назвал отцом, я им хотел быть и хотел отдать за тебя собственную
дочь; Господь воспротивился моим лучшим желаниям, но я не отказываюсь от
звания отца и от обязанностей, налагаемых этим званием.

При этих словах в разговор вмешался маркграф Карл.

- Брат мой - потому что и я не отказываюсь быть твоим братом - дай
пройти первому горю... Я и отец мой, король, мы оба постараемся выискать
тебе жену... Мы тебя женим... Ты опровергнешь все неразумные и злобные
предсказания... Мы не допустим, чтобы твое королевство...

В этот момент его прервал старый Ян и быстро начал:

- Карл хорошо говорит... пусть нас соединит это общее горе...
поклянемся быть братьями... Я и Карл отыщем тебе жену.

Казимир схватил руку Яна.

- А я памятью этой дорогой покойницы, которую мне никто не заменит,
клянусь вам, что приму из вашей руки невесту, которую вы мне выберете...
Она будет новым звеном между мною и вами.

Таким образом, при еще неостывшем трупе маркграф Карл забросил
удочку, необходимую для его политики, которая должна была поддержать связь
между Польшей и Люксембургским домом.

Казимир дал согласие, слепо доверяя и находясь под тяжким
впечатлением предсказания и страха, что он умрет, не оставив наследника.
Дочь, оставшаяся у него после смерти Альдоны, не могла возложить на свою
голову корону, для защиты которой необходима была сильная мужская рука.
Вместо предполагавшегося радостного свадебного обряда был совершен
печальный похоронный обряд. Казимир проводил останки невесты до
королевского склепа в Збраславе.

После похорон они еще раз обещали друг другу быть верными союзниками
и друзьями, а король Ян и маркграф Карл торжественно обязались найти для
Казимира новую невесту.

Прощание было очень трогательное и дружеское, но польский отряд,
приехавший в Золотую Прагу с весельем, шумом и триумфом, уезжал оттуда на
рассвете втихомолку, сопровождаемый печальным маркграфом Карлом, одетым в
траур.

Все отнеслись с большим сожалением к королю Казимиру. Хотя он отыскал
мужество и силу духа после того, как прошел первый взрыв отчаяния, однако
глубокая печаль сделала его безучастным ко всему. Он возвращался
равнодушный, ничем не интересуясь, погруженный в свои мысли, позволяя себя
везти.

В таком состоянии его нашел вечером во время первого ночлега на
чешской земле его любимый наперсник ксендз Сухвильк Гжималита, который
провожал его в ту сторону до Праги.

Это был один из самых серьезных и ученых духовных своего времени,
человек безупречный, рассудительный, очень привязанный к Казимиру, который
ему платил за его любовь полным доверием. Подобно своему дяде,
архиепископу Богории, Сухвильк воспитывался за границей, в Болоньи, Падуе,
а в Риме закончил свое образование, и кроме мертвой теории привез с собой
жизненные практические сведения обо всем, в чем его собственная страна
нуждалась.

Как человек сильный духом, умевший говорить правду и никогда не
унижавшийся до лести, он был очень ценим королем. Казимир его уважал и
часто слушался его. При первом взгляде на него было видно, что это человек
неустрашимый, энергичный; одной своей фигурой он внушал уважение.

Сухвильк, войдя в комнату, в которой сидел Казимир, погруженный в
свою печаль, раньше, чем подойти к нему, на секунду остановился,
разглядывая его.

Королю стало неловко, что Сухвильк застал его в таком состоянии,
указывавшем на его слабость, и он поднялся к нему навстречу, принуждая
себя улыбнуться. Кохан, стоявший у порога, почувствовал себя лишним и
скрылся.

Они остались вдвоем. Прошло некоторое время в глубоком молчании.

- Милостивый король, - произнес Сухвильк, смерив Казимира своим
спокойным взглядом, - не надо так поддаваться горю, хотя оно и
чувствительно. Но такова уж участь человеческая; все на свете изменчиво и
нет ничего вечного. Это Господь посылает испытания.

После этого предисловия Сухвильк начал медленно:

- Люди, которые живут исключительно для себя, могут свободно
отдаваться своим огорчениям и предаваться скорби, но не вы и не мы.
Духовные и короли - сыны Божьи. Императоры держат в своих руках судьбы
государств... Вас, ваше величество, ждет работа... Страна забыта, а дела
много, и вас ждут... Вам не подобает проливать слезы над личными
невзгодами.

У Казимира глаза заблестели, и он начал слушать со вниманием. Ксендз,
оживившись, продолжал:

- Всемилостивый государь... Подумайте только о вашем народе,
вверенном вашему подчинению, и ваше горе покажется вам менее острым и
менее давящим.

- Отец мой, - отозвался Казимир, - вы правы, но есть страдания,
которые выше человеческих сил...

- Силы вызываются собственной волей, и это зависит от самого
человека; надо себя лишь в руки взять, - произнес Сухвильк.

- Войдите в мое положение... Это страшное предсказание, что я буду
последним в моем роде! - шепнул Казимир. - В тот момент, когда я полагал,
что освободился от всех предчувствий, когда у меня появилась надежда...

- Но надежда не потеряна, - произнес энергично духовный. -
Предчувствия и предсказания - это искушения сатаны. Господь редко
открывает будущее, а если Он это делает, то через уста людей посвященных и