спичка, потом зарница, и тьма еще гуще слепит теплой чернотой,
в которой все кажется, что тележка катится назад. Наконец она
уступает ему долгим поцелуем в губы, как вдруг, толчком мотнув
их обоих, тележка точно натыкается на что-то -- малый круто
осаживает лошадей.
против того леска, что открывался при зарницах. Лесок от зарева
стал теперь черным и весь зыбко дрожит, как дрожит и все поле
перед ним в сумрачно-красном трепете от того жадно несущегося в
небе пламени, которое, несмотря на даль, полыхает с бегущими в
нем тенями дыма точно в версте от тележки, разъяряется все
жарче и грознее, охватывает горизонт все выше и шире, --
кажется, что жар его уже доходит до лица, до рук, виден даже
над чернотой земли красный переплет какой-то сгоревшей крыши. А
под стеной леса стоят, багрово серея, три больших волка, и в
глазах у них мелькает то сквозной зеленый блеск, то красный, --
прозрачный и яркий, как горячий сироп варенья из красной
смородины. И лошади, шумно всхрапнув, вдруг диким галопом
ударяют вбок, влево, по пашне, малый, на вожжах, валится назад,
а тележка, со стуком и треском, мотаясь, бьется по взметам...
вскочив, успела вырвать вожжи из рук ошалевшего малого. Тут она
с размаху полетела в козлы и рассекла щеку об что-то железное.
Так и остался на всю жизнь легкий шрам в уголке ее губ, и,
когда у ней спрашивали, отчего это, она с удовольствием
улыбалась:
давнее лето, августовские сухие дни и темные ночи, молотьбу на
гумне, ометы новой пахучей соломы и небритого гимназиста, с
которым она лежала в них вечерами, глядя на ярко-мгновенные
дуги падающих звезд. -- Волки испугали, лошади понесли, --
говорила она. -- А я была горячая, отчаянная, бросилась
останавливать их...
ничего милее этого шрама, похожего на тонкую постоянную улыбку.
"Гончаров". Завернули ранние холода, туго и быстро дул
навстречу, по серым разливам ее азиатского простора, с ее
восточных, уже порыжевших берегов, студеный ветер, трепавший
флаг на корме, шляпы, картузы и одежды ходивших по палубе,
морщивший им лица, бивший в рукава и полы. И бесцельно и скучно
провожала пароход единственная чайка -- то летела, выпукло
кренясь на острых крыльях, за самой кормой, то косо смывалась
вдаль, в сторону, точно не зная, что с собой делать в этой
пустыне великой реки и осеннего серого неба.
нижней палубе, а по верхней ходили взад и вперед, встречаясь и
расходясь, всего трое: те два из второго класса, что оба плыли
куда-то в одно и то же место и были неразлучны, гуляли всегда
вместе, все о чем-то деловито говоря, и были похожи друг на
друга незаметностью, и пассажир первого класса, человек лет
тридцати, недавно прославившийся писатель, заметный своей не то
печальной, не то сердитой серьезностью и отчасти наружностью:
он был высок, крепок, -- даже слегка гнулся, как некоторые
сильные люди, -- хорошо одет и в своем роде красив: брюнет того
восточного типа, что встречается в Москве среди ее старинного
торгового люда; он и вышел из этого люда, хотя ничего общего с
ним уже не имел.
обуви, в черном шевиотовом пальто и клетчатой английской
каскетке, шагал взад и вперед, то навстречу ветру, то под
ветер, дыша этим сильным воздухом осени и Волги. Он доходил до
кормы, стоял на ней, глядя на расстилавшуюся и бегущую серой
зыбью сзади парохода реку и опять, резко повернувшись, шел к
носу, на ветер, нагибая голову в надувавшейся каскетке и слушая
мерный стук колесных плиц, с которых стеклянным холстом
катилась шумящая вода. Наконец он вдруг приостановился и хмуро
улыбнулся: показалась поднимавшаяся из пролета лестницы, с
нижней палубы, из третьего класса, черная дешевенькая, шляпка и
под ней испитое, милое лицо той, с которой он случайно
познакомился вчера вечером. Он пошел к ней навстречу широкими
шагами. Вся поднявшись на палубу, неловко пошла и она на него и
тоже с улыбкой, подгоняемая ветром, вся косясь от ветра,
придерживая худой рукой шляпку, в легком пальтишке, под которым
видны были тонкие ноги.
он на ходу.
сплю, как сурок...
глаза. Она с радостным усилием встретила его взгляд.
фамильярно. -- Добрые люди уже завтракают.
несоответственно всему своему виду.
порой, чеченец ходит за рекой".
веселой бойкостью.
думая: ей и завтракать-то, верно, не на что.
впереди, он за нею, уже с некоторой жадностью осматривая ее.
и познакомившись у борта парохода, подходившего в сумерки к
какому-то черному высокому берегу, под которым уже рассыпаны
были огни, он потом посидел с ней на палубе, на длинной лавке,
идущей вдоль кают первого класса, под их окнами с белыми
сквозными ставнями, но посидел мало и ночью жалел об этом. К
удивлению своему, он ночью понял, что уже хотел ее. Почему? По
привычке дорожного влечения к случайным и неизвестным
спутницам? Теперь, сидя с ней в столовой, чокаясь рюмками под
холодную зернистую икру с горячим калачом, он уже знал, почему
так влечет его она, и нетерпеливо ждал доведения дела до конца.
Оттого, что все это -- и водка и ее развязность -- было в
удивительном противоречии с ней, он внутренне волновался все
больше.
замечательная водка!
когда он назвал ей свое имя, поражена была неожиданным
знакомством с известным писателем, -- чувствовать и видеть эту
растерянность было, как всегда, приятно, это всегда располагает
к женщине, если она не совсем дурна и глупа, сразу создает
некоторую интимность между тобой и ею, дает смелость в
обращении с нею и уже как бы некоторое право на нее. Но не одно
это возбуждало его: он, видимо, поразил ее и как мужчина, а она
его тронула именно всей своей бедностью и простосердечностью.
Он уже усвоил себе бесцеремонность с поклонницами, легкий и
скорый переход от первых минут знакомства с ними к вольности
обращения, якобы артистического, и эту наигранную простоту
расспросов: кто вы такая? откуда? замужняя или нет? Так
расспрашивал он и вчера -- глядел в сумрак вечера на
разноцветные огни на бакенах, длинно отражавшиеся в темнеющей
воде вокруг парохода на красно горевший костер на плотах,
чувствовал гранах дымка оттуда, думая: "Это надо запомнить -- в
этом дымке тотчас чудится запах ухи", -- и расспрашивал:
она, понимаете, осталась в ужасном положении...
Потом стала отвечать смелее.
Николаев Андрей
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Майер Стефани
Перумов Ник
Орловский Гай Юлий