олетовыми от голубой дымки воздуха и опускающегося солнца.
Все смутней и печальней становилась долина. Солнце погасло, и вода у бе-
регов стала тяжелой, кубовой. Одиноким, затерянным казалось какое-то се-
леньице, далеко-далеко белевшее в сини равнины. Я смотрел и дивился без-
людности этого побережья. Вон где-то там, в устьях мелких рек, бегущих
от Кармила, лежала Кесария. Некогда это был славный порт и город Ирода;
теперь только пески, камни и колючий кустарник... И так - по всему побе-
режью.
тей, блестела. В вышине, сквозь снасти, тепло сиял полумесяц. Но близил-
ся Ливан. На ночь я открыл в каюте иллюминатор - и после полуночи прос-
нулся: стало прохладно, по темной каюте ходил сильный влажный ветер. Я
заглянул в иллюминатор: и там была серая темь. Пахло морем. Ливан дышал
мглою. Во мгле, как на краю земли, висели два мутных маячных огня.
Дальний был красноватый. Я подумал: это Тир или Сидон. И мне стало жут-
ко.
месте Кесарии был какой-то большой ханаанский город, упоминаемый в надг-
робном заклятии царя Эзмунацара. Ранее, во времена поклонения "богу все-
пожирающего времени", крокодилу, был египетский Крокодилопос. И в пес-
ках, затянувших останки этих городов, и теперь еще находят разбитые сие-
ниты, погребальные колодцы крокодилов...
иудейские пророки метали самые ярые проклятия язычеству. На Кармиле, в
одной из пещер троглодитов, жил Илия, лютейший враг Ваала. Но жизнь на
Кармиле, бывшем ипостасью Ваала, не прошла для Илии даром. Тысячи преда-
ний слили его образ с образом солнечного бога: Илия был питаем вранами,
повелевал громами и бурями, низводил огнь и дождь с неба, превращал в
камни растения, заживо, как истый сын Солнца, вознесся к нему на пламен-
ной колеснице. И все это сделал Кармил, на котором не было даже капищ, -
только каменные жертвенники, - Кармил, у подошвы которого Лемех убил
одичавшего Каина, приняв его за зверя. Необозримое море, с трех сторон
лежащее под Кармилом, бушует круглый год. И богослужения в монастыре
кармелитов, стоящем теперь на Кармиле, принимают порой жуткое величие
древних языческих богослужений. "Море заглушало голоса поющих и орган, -
говорит один паломник. - Над горою стоял непрерывающийся гул - глас Бо-
жий, потрясающий пустыню и приводящий в содрогание горы..."
опускается и поднимается, слышал скрип переборок. Теперь было тихо. Кар-
мил был уже далеко. Ровно, с однообразным плеском бежала вода вдоль бор-
та погруженного в сон и тьму парохода. Мы шли уже мимо "блудилищных гро-
тов Астарты" и погребальных спэосов, мимо каменисто-песчаной полосы под
волнистыми отрогами и скатами Ливана, - мимо самого Шеола, этого сплош-
ного некрополя между Тиром и Сидоном. Когда-то от Тира до Сидона "можно
было пройти под землею - по гробовым пещерам и колодцам". И как дерзко
мешались когда-то с ними "гроты" Астарты! Ее поклонники и поклонницы
чертили мистический знак треугольника даже на стенах спэосов. А Тир?
Разве думал он о смерти, - он, "Сын Солнца и Моря, рожденный в веках
баснословных, превзошедший все народы жаждой жизни, алкавший земель все-
го мира"?
обрел ты от него? Сия глаголет Адонаи-Господь: се аз на тя, Сур, и при-
веду на тя языки многи, яко же восходит море волнами своими..." Ужасные
слова! Но есть еще ужаснее: "Вот я приведу на тебя. Тир, лютейших из на-
родов, и они обнажат мечи свои против красы твоей... Сделаю тебя городом
опустелым, подобно городам необитаемым, когда подниму на тебя пучину...
Низведу тебя с отходящими в могилу, к народу, давно бывшему, и помещу
тебя в преисподних земли... Ибо вознеслось сердце твое и сказало: аз
есмь Бог!"
проклятия слишком "вознесшейся" жизни. И по слову их и вышло: тиро-си-
донский берег, столь щедро оплодотворяемый Богиней Жизни, дал начало об-
разу Шеола - преисподней. Его погребальные камеры и колодцы, перемешан-
ные с гротами страсти, получили страшные названия "сетей смерти", "ко-
лодцев гибели". И "простерся страх смертный над радостной страной Ваа-
ла-Солнца". Это ведь он, этот страх, внушил царю Эзмунацару мольбу его
скорби и беззащитности:
я, наследник дней героев, сошел в ад, сын бога смерти... Заклятие мое
перед всем царством и всем человечеством: да не вскрывает никто входа
моего, не сдвигает гробницы моей, не оскорбляет меня внесением другого
гроба!"
стези ему..."
восток, на пустыню Иудейскую, - каждый раз вспоминаю я эти слова, - про-
лог величайшей из земных трагедий.
ревле владыкой пустыни. Это он обитал в ее знойном серо-каменном море,
некогда взбудораженном подземными силами и навсегда застывшем. Это ему
каждый год - в десятый день седьмого месяца - посылали левиты и первос-
вященники Козла Отпущения - от лица всего Израиля, за все грехи его. И
не странно ли, что именно оттуда прозвучали первые глаголы предтечи!
ра. Сладостным ветром было и пришествие в мир Иисуса. Но лежала "секира
при корне дерева". Жуткими пророчествами возвестил предтеча о грядущем
за ним.
были видны его здания, блиставшие золотом и мрамором: "Иоанн же носил
одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих".
Иисуса. Но в первые же дни служения своего должен был он отдать дань
пустыне. Он крестится - и уже готов раскрыть уста, дабы благовествовать
миру величайшую радость. Но - "Дух ведет его в пустыню", в царство Аза-
зела, тех ветхозаветных, Богом проклятых мест, где "скрылся Каин, жажду-
щий крови брата своего". "И был Иисус там сорок дней, искушаемый сата-
ною, и был со зверями".
та дикая и от века бесплодная вулканическая страна, что за Элеоном, эти
растрескавшиеся от жгучего солнца бугры и перевалы, усеянные колючками и
голышами, волны и впадины былых землетрясений. Но разве власть Азазела
не простирается и на тропически-знойный дол Иордана, - эту глубочайшую в
мире низменность, с ее смертоносными лихорадками и воистину мертвыми во-
дами, одно дыхание которых убивает все живое?
полдня, сухого, горячего, душного. Жаром веет от старого каменного горо-
да, его узких и грязных базарных ходов под сплошною кровлей сизо-песоч-
ного цвета. Одинокая пальма, возвышающаяся на южной окраине, опустила
свое неподвижное опахало. Тускло темнеют куполы Гроба Господня и мечети
Омара. Тысячи черных стрижей кружат, сверлят полдневную тишину скрипучим
верезжанием. И море пепельно-сиреневых холмов, простирающееся окрест,
дремлет, теряется в мглистой суши...
ся ярче, яснее.
щеры Богоматери, Гефсиманского сада и гробниц Авесалома и Иосафата, по
каменистым склонам Элеона, среди несметных плит еврейского некрополя,
стоящих как раскрытые книги, испещренные крупными письменами.
человеческого сердца воспоминаний?
лины, под сводами древнего полуподземного храма, во тьме которого блещут
огни, оклады и самоцветы, почила она, простая женщина из Назарета, вен-
чанная высшею славой - земной и небесной.
великая житница Смерти. Нет правоверного иудея и мусульманина, который
не полагал бы несказанной радостью быть погребенным в этой юдоли и не
верил бы, что и всех лишенных этой радости созовет в нее Господь в день
суда своего. Он ведь сказал устами Иоиля: "Я соберу все народы и приведу
их в долину Иосафатову".
пала тень. Но ослепительно-золотисты скаты Элеона, дорога, извилисто
прорезанная по ним, плиты и гробницы. Золотиста лазурь над Кедроном и
горой, золотисто-песочного цвета ястреба, реющие над нами, трепещущие
своими острыми, в черных ободках крыльями: любят они эти скаты, любят
сушь пустыни, в которую медленно вступаем мы, огибая среди запыленных
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Конан-Дойль Артур
Семенова Мария