шляпы и длинными космами лежали на воротнике его старого, изношенного
пальто. Я еще прежде заметил, что в иные минуты он как будто забывался;
забывал, например, что он не один в комнате, разговаривал сам с собою,
жестикулировал руками. Тяжело было смотреть на него.
дела. Здоров ли?
выходите.
у меня что-то... о тебе поминала: зачем не приходишь. Да ты ведь теперь-то
к нам, Ваня? Аль нет? Я, может, тебе помешал, отвлекаю тебя от чего-нибудь?
- спросил он вдруг, как-то недоверчиво и подозрительно в меня всматриваясь.
Мнительный старик стал до того чуток и раздражителен, что, отвечай я ему
теперь, что шел не к ним, он бы непременно обиделся и холодно расстался со
мной. Я поспешил отвечать утвердительно, что я именно шел проведать Анну
Андреевну, хоть и знал, что опоздаю, а может, и совсем не успею попасть к
Наташе.
ответом, - это хорошо... - и вдруг замолчал и задумался, как будто чего-то
не договаривая.
очнувшись после глубокой задумчивости. - Гм... видишь, Ваня, ты для нас был
всегда как бы родным сыном; бог не благословил нас с Анной Андреевной...
сыном... и послал нам тебя; я так всегда думал. Старуха тоже... да! и ты
всегда вел себя с нами почтительно, нежно, как родной, благодарный сын. Да
благословит тебя бог за это, Ваня, как и мы оба, старики, благословляем и
любим тебя... да!
меня задержало, что, кроме того, я чуть не заболел и что за всеми этими
хлопотами к ним, на Васильевский (они жили тогда на Васильевском), было
далеко идти. Я чуть было не проговорился, что все-таки нашел случай быть у
Наташи и в это время, но вовремя замолчал.
Узнав, что новая моя квартира сыра и, может быть, еще хуже прежней, а стоит
шесть рублей в месяц, он даже разгорячился. Вообще он сделался чрезвычайно
порывист и нетерпелив. Только Анна Андреевна умела еще ладить с ним в такие
минуты, да и то не всегда.
- довела до чердака, доведет и до кладбища! Говорил я тебе тогда,
предрекал!.. А что Б. все еще критику пишет?
этом.
и детям? Ведь ты говорил, что у него там жена, что ль, была... И на что эти
люди женятся!
близко, родственно до него касалось и как будто умерший Б. был его брат
родной. - Ничего! То-то ничего! А знаешь, Ваня, я ведь это заранее
предчувствовал, что так с ним кончится, еще тогда, когда, помнишь, ты мне
заслужил. Положим, может быть, и бессмертную славу, но ведь слава не
накормит. Я, брат, и о тебе тогда же все предугадал, Ваня; хвалил тебя, а
про себя все предугадал. Так умер Б.? Да и как не умереть! И житье хорошо
и... место хорошее, смотри!
улицы, освещенную слабо мерцающими в сырой мгле фонарями, на грязные дома,
на сверкающие от сырости плиты тротуаров, на угрюмых, сердитых и промокших
прохожих, на всю эту картину, которую обхватывал черный, как будто залитый
тушью, купол петербургского неба. Мы выходили уж на площадь; перед нами во
мраке вставал памятник, освещенный снизу газовыми рожками, и еще далее
подымалась темная, огромная масса Исакия, неясно отделявшаяся от мрачного
колорита неба.
симпатичный, с чувством, с сердцем. Ну, так вот они все таковы, люди-то с
сердцем, симпатичные-то твои! Только и умеют, что сирот размножать! Гм...
да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь
отсюда, хоть в Сибирь!.. Что ты, девочка? - спросил он вдруг, увидев на
тротуаре ребенка, просившего милостыню.
одетая в грязные отрепья; маленькие ножки ее были обуты на босу ногу в
дырявые башмаки. Она силилась прикрыть свое дрожащее от холоду тельце
каким-то ветхим подобием крошечного капота, из которого она давно уже
успела вырасти.
безмолвно смотрела на нас и с каким-то покорным страхом отказа протягивала
нам свою дрожащую ручонку. Старик так и задрожал весь, увидя ее, и так
быстро к ней оборотился, что даже ее испугал. Она вздрогнула и отшатнулась
от него.
тебе... возьми, вот!
вынул две или три серебряные монетки. Но ему показалось мало; он достал
портмоне и, вынув из него рублевую бумажку, - все, что там было, - положил
деньги в руку маленькой нищей.
будет с тобою!
увидав, что и я тут и смотрю на него, нахмурился и скорыми шагами пошел
далее.
продолжительного сердитого молчания, - как эти маленькие, невинные создания
дрогнут от холоду на улице... из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем,
какая же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая
несчастная!.. Должно быть, там в углу у ней еще сидят сироты, а это
старшая; сама больна, старуха-то; и... гм! Не княжеские дети! Много, Ваня,
на свете... не княжеских детей! гм!
и сбиваясь, - обещал ей... то есть, мы согласились вместе с Анной
Андреевной сиротку какую-нибудь на воспитание взять... так, какую-нибудь;
бедную то есть и маленькую, в дом, совсем; понимаешь? А то скучно нам,
старикам, одним-то, гм... только, видишь: Анна Андреевна что-то против
этого восставать стала. Так ты поговори с ней, эдак знаешь, не от меня, а
как бы с своей стороны... урезонь ее... понимаешь? Я давно тебя собирался
об этом попросить... чтоб ты уговорил ее согласиться, а мне как-то неловко
очень-то просить самому... ну, да что о пустяках толковать! Мне что
девочка? и не нужна; так, для утехи... чтоб голос чей-нибудь детский
слышать... а впрочем, по правде, я ведь для старухи это делаю; ей же
веселее будет, чем с одним со мной. Но все это вздор! Знаешь, Ваня, эдак мы
долго не дойдем: возьмем-ка извозчика; идти далеко, а Анна Андреевна нас
заждалась...