типа Марго Денис и обратилась к Горну: "Я вам ничего не скажу о Чипи -
Чипи, должно быть, набил вам оскомину, я это очень хорошо понимаю. А вот
что - как вы оцениваете работы Кумминга, я имею в виду его последнюю
серию, виселицы и фабрики, знаете?"
Горн немножко отстал и озирался. Кречмар, уже взяв под руку Дорианну, тоже
посмотрел, ища Магду. Она мелькнула далеко впереди, среди плывущих в
столовую пар. "Нынче она не в ударе", - подумал Кречмар и передал свою
даму Горну.
Магда, Кречмар, Марго Денис, сделался громким, но каким-то разнобоким.
Магда сразу выпила немало белого вина и теперь сидела очень прямо,
сияющими глазами глядя прямо перед собой. Горн, не обращая внимания ни на
нее, ни на Дорианну, имя которой его раздражало, спорил наискосок через
стол с писателем Брюком о приемах художественной изобразительности. Он
говорил: "Беллетрист толкует, например, об Индии, где вот я никогда не
бывал, и только от него и слышно, что о баядерках, охоте на тигров,
факирах, бетеле, змеях - все это очень напряженно, очень прямо, сплошная,
одним словом, тайна Востока, - но что же получается? Получается то, что
никакой Индии я перед собой не вижу, а только чувствую воспаление
надкостницы от всех этих восточных сладостей. Иной же беллетрист говорит
всего два слова об Индии: я выставил на ночь мокрые сапоги, а утром на них
уже вырос голубой лес (плесень, сударыня, - обьяснил он Дорианне, которая
поднимала одну бровь), - и сразу Индия для меня как живая, - остальное я
уж сам воображу".
дышать, что..."
только что роман, действие коего протекало на Цейлоне, - нужно же осветить
всесторонне, основательно, чтобы всякий читатель понял. Если же я
описываю, например, плантацию, то обязан, конечно, подойти с самой важной
стороны эксплуатации, жестокости белого колониста. Таинственная, огромная
мощь Востока..."
второй или третий раз. Кречмар, обсуждая с Марго Денис последнюю выставку,
искоса наблюдал за Магдой, чтобы та не подвыпила. Погодя он заметил, что
она хлебает из его бокала. "Какая-то она сегодня особенно детская", -
подумал он и под столом коснулся ее колена.
Ламперта.
Кречмар, проникая в разговор между Горном и Брюком. - По-моему, некоторые
его новеллы прекрасны, хотя, правда, он иногда теряется в лабиринтах
сложной психологии. Когда-то в молодости я часто встречался с ним, он
тогда любил писать при свечах, и вот мне кажется, что его манера..."
появлялась то здесь, то там, и за ней покорно следовал один из молодых
писателей, и потом она ему папиросой обжигала руку, и он, покрывшись
испариной, героически улыбался и просил еще. Горн в углу тихо поссорился с
Брюком и, подсев к Кречмару, принялся описывать ему Берлин, да так хорошо,
что Кречмар заслушался. "Я думал, что вы с детства не бывали здесь, -
сказал он Горну. - Мне очень жаль, что случай нас не свел раньше."
колыхающаяся все шире, - которая в несколько минут очищает дом под
возгласы прощальных приветствий. Кречмар остался совершенно один. Воздух
был мутно-сиреневый от сигарного дыма. Он распахнул окно, хлынула черная
морозная ночь. Он увидел, как далеко внизу, на тротуаре, друг с другом
прощались гости, как отъехал автомобиль Брюка, - он расслышал гортанный
голос Магды... "Не очень удачный вечер", - почему-то подумал Кречмар и,
зевая, отошел от окна.
"Однако", - повторил он. "Признаюсь, - добавил он через полминуты, - что
никак не надеялся так легко тебя разыскать."
взял ее под локоть и заставил ее остановиться.
меня. Ты, знаешь, стала такой красавицей..."
отвернулась еще круче, они закружились на месте.
мне или к тебе? Да что ты, право, как немая?"
бумажник.
идти следом, торопливо роясь в бумажнике.
что-то, но вдруг поднял брови.
которого они только что вышли.
И так как она не брала, сунул то, что держал, ей за меховой воротник.
Дверь бухнула ему в лицо. Он постоял, взял в кулак нижнюю губу, несколько
раз задумчиво ее потянул и погодя двинулся прочь.
но вдруг ослабела, опустилась на ступеньку и так зарыдала, как, пожалуй,
еще не рыдала никогда, - даже тогда, когда он ее покинул. Что-то касалось
ее шеи, она закинула руку, как бы что-то стирая с затылка, и нащупала
бумажку. Она встала со ступени и, тонко скуля, нащупала кнопку, нажала,
ударил свет, - и Магда увидела, что у ней в руке вовсе не американская
ассигнация, а листок ватманской бумаги, на котором слегка смазанный
карандашный рисунок - девочка, видная со спины, лежащая боком на постели,
в рубашке, задравшейся на ляжке и сползавшей с плеча. Она посмотрела на
испод и увидела чернилами написанную дату. Это был день, месяц и год,
когда он покинул ее. Недаром он велел ей не оглядываться и легонько
шуршал. Неужели прошло с тех пор всего только четырнадцать месяцев?
зарыдала снова. Она плакала о том, что он тогда бросил ее, о том, что она
могла бы теперь уже больше года быть с ним счастливой, если б удалось его
тогда удержать, - она плакала о том, что, останься он с ней, она избежала
бы японцев, старика, Кречмара, - и еще она плакала о том, что давеча, за
ужином, Горн трогал ее за правое колено, а Кречмар - за левое, словно
справа был рай, а слева - ад.
немного успокоил. Она еще раз посмотрела на рисунок, подумала, решила,
что, как он ни дорог ей, хранить его опасно, и, разорвав бумажку на
клочки, бросила их сквозь решетку в лифтовый колодец, и это почему-то
напомнило ей раннее детство. Затем она вынула зеркальце, напудрила
кругообразным движением лицо, сильно натянув верхнюю губу, и, суя
пудреницу в сумку, быстро побежала наверх.
который непременно хотел ее усадить в автомобиль и подвезти.
вином. - Какая она у меня усталая, пышущая..."
оставь, я сегодня не могу"
мечтал - вот ты придешь. Я так люблю, когда ты немножко пьяная..."
Скажи, ты уже начал хлопотать о разводе?"
Или ты, может быть, думаешь через некоторое время бросить меня и вернуться
к Лисхен?"
лезть ко мне, объясни толком".
поверенным".
попробовала покориться, но, помимо воли, вдруг начала похохатывать, будто
от щекотки, и это перешло в истерический припадок. "Ты же видишь, я
сегодня не могу, я устала", - вскрикивала она и застучала зубами о край
стакана, который Кречмар испуганно ей совал.