меня рукою, почти не занимался мною, я не мог привыкнуть
смотреть на него равнодушно. Всякий раз, когда случайно
встречались наши глаза, мне казалось, что во взгляде моем
выражается слишком явная неприязнь, и я спешил принять
выражение равнодушия, но тогда мне казалось, что он понимает
мое притворство, я краснел и вовсе отворачивался.
бы то ни было отношения.
моими удовольствиями были уединенные размышления и наблюдения.
О предмете моих размышлений расскажу в следующей главе;
театром же моих наблюдений преимущественно была девичья, в
которой происходил весьма для меня занимательный и
трогательный роман. Героиней этого романа, само собой
разумеется, была Маша. Она была влюблена в Василья, знавшего
ее еще тогда, когда она жила на воле, и обещавшего еще тогда
на ней жениться. Судьба, разлучившая их пять лет тому назад,
снова соединила их в бабушкином доме, но положила преграду их
взаимной любви в лице Николая (родного дяди Маши), не
хотевшего и слышать о замужестве своей племянницы с Васильем,
которого он называл человеком несообразным и необузданным.
и небрежный в обращении Василий вдруг влюбился в Машу,
влюбился так, как только способен на такое чувство дворовый
человек из портных, в розовой рубашке и с напомаженными
волосами.
странны и несообразны (например, встречая Машу, он всегда
старался причинить ей боль, или щипал ее, или бил ладонью, или
сжимал ее с такой силой, что она едва могла переводить
дыхание), но самая любовь его была искренна, что доказывается
уже тем, что с той поры, как Николай решительно отказал ему в
руке своей племянницы, Василий запил с горя, стал шляться по
кабакам, буянить - одним словом, вести себя так дурно, что не
раз подвергался постыдному наказанию на съезжей. Но поступки
эти и их последствия, казалось, были заслугой в глазах Маши и
увеличивали еще ее любовь к нему. Когда Василий содержался в
части, Маша по целым дням, не осушая глаз, плакала, жаловалась
на свою горькую судьбу Гаше (принимавшей живое участие в делах
несчастных любовников) и, презирая брань и побои своего дяди,
потихоньку бегала в полицию навещать и утешать своего друга.
Ежели в душе вашей не ослабли струны любви и участия, то и в
девичьей найдутся звуки, на которые они отзовутся. Угодно ли
вам или не угодно будет следовать за мною, я отправляюсь на
площадку лестницы, с которой мне видно все, что происходит в
девичьей. Вот лежанка, на которой стоят утюг, картонная кукла
с разбитым носом, лоханка, рукомойник; вот окно, на котором в
беспорядке валяются кусочек черного воска, моток шелку,
откушенный зеленый огурец и конфетная коробочка, вот и большой
красный стол, на котором, на начатом шитье, лежит кирпич,
обшитый ситцем, и за которым сидит она в моем любимом розовом
холстинковом платье и голубой косынке, особенно привлекающей
мое внимание. Она шьет, изредка останавливаясь, чтобы почесать
иголкой голову или поправить свечку, а я смотрю и думаю:
"Отчего она не родилась барыней, с этими светлыми голубыми
глазами, огромной русой косой и высокой грудью? Как бы ей
пристало сидеть в гостиной, в чепчике с розовыми лентами и в
малиновом шелковом капоте, не в таком, какой у Мими, а какой я
видел на Тверском бульваре. Она бы шила в пяльцах, а я бы в
зеркало смотрел на нее, и, что бы ни захотела, я все бы для
нее делал; подавал бы ей салоп, кушанье сам бы подавал..."
Василья в узком сюртуке, надетом сверх грязной розовой рубашки
навыпуск! В каждом его телодвижении, в каждом изгибе его
спины, мне кажется, что я вижу несомненные признаки
отвратительного наказания, постигнувшего его...
подушку и не поднимая головы навстречу входившему Василью.
хоть бы решил одним чем-нибудь; а то пропадаю так ни за что, и
все через него.
дядя-то твой, за что? за то, что платье себе настоящее имею,
за форц за мой, за походку мою. Одно слово. Эх-ма! - заключил
Василий, махнув рукой.
вы так все...
ворчливый голос Гаши, приближавшейся по лестнице.
проклятая жисть, каторжная! Хоть бы одно что, прости, господи,
мое согрешение, - бормотала она, размахивая руками.
приподнимаясь ей навстречу.
глядя на него, - и зачем ходишь сюда? разве место к девкам
мужчине ходить...
гневом, во весь рот прокричала Агафья Михайловна.
марш! Вишь, поганец, тоже жениться хочет, подлец! Ну, марш,
отправляйся!
так сильно стукнув дверью, что стекла задрожали в окнах.
все и всех и проклинать свое житье, она швыряла свои вещи и
драла за уши свою любимую кошку; наконец дверь приотворилась,
и в нее вылетела брошенная за хвост, жалобно мяукавшая кошка.
Василий шепотом, - до приятного свидания.
самовар посмотрю.
подсаживаясь к Маше, как только Надежа вышла из комнаты, -
либо пойду прямо к графине, скажу: "так и так", либо уж...
брошу все, бегу на край света, ей-богу.
воле была, ей-богу, ей-богу.
постирать, - сказала Маша после минутного молчания, - а то,
вишь, какая черная, - прибавила она, взяв его за ворот
рубашки.
вышла из своей комнаты.
она; толкая в дверь Василья, который торопливо встал, увидав
ее. - Довел девку до евтого, да еще пристаешь, видно, весело
тебе, оголтелый, на ее слезы смотреть. Вон пошел. Чтобы духу
твоего не было. И чего хорошего в нем нашла? - продолжала она,
обращаясь к Маше. - Мало тебя колотил нынче дядя за него? Нет,
все свое: ни за кого не пойду, как за Василья Грускова. Дура!
до смерти за него, - проговорила Маша, вдруг разливаясь
слезами.
слезы своей косынкой, и, всячески стараясь изменять свой
взгляд на Василья, я хотел найти ту точку зрения, с которой он
мог казаться ей столь привлекательным. Но, несмотря на то, что
я искренно сочувствовал ее печали, я никак не мог постигнуть,
каким образом такое очаровательное создание, каким казалась
Маша в моих глазах, могло любить Василья.
вернувшись к себе на верх, - Петровское достанется мне, и
Василий и Маша будут мои крепостные. Я буду сидеть в кабинете
и курить трубку. Маша с утюгом пройдет в кухню. Я скажу:
"Позовите ко мне Машу". Она придет, и никого не будет в
комнате... Вдруг войдет Василий и, когда увидит Машу, скажет:
"Пропала моя головушка!" - и Маша тоже заплачет; а я скажу:
"Василий! я знаю, что ты любишь ее и она тебя любит, на вот
тебе тысячу рублей, женись на ней, и дай бог тебе счастья", -
а сам уйду в диванную". Между бесчисленным количеством мыслей