тил я, не удивляясь пробелу в его словаре, так как своими познаниями он
был обязан только чтению и самообразованию. Никто не руководил его заня-
тиями. Он много размышлял, но ему мало приходилось беседовать. - Альтру-
истическим поступком мы называем такой, который совершается для блага
других. Это бескорыстный поступок в противоположность эгоистическому.
"Основных началах", но на "Основаниях биологии" мои паруса повисли, а на
"Психологии" я и совсем попал в мертвый штиль. Сказать по правде, я не
понял, куда он там гнет. Я приписал это своему скудоумию, но теперь
знаю, что мне просто не хватало подготовки. У меня не было соответствую-
щего фундамента. Только один Спенсер да я знаем, как я бился над этими
книгами. Но из "Показателей этики" я кое-что извлек. Там-то я и встре-
тился с этим самым "альтруизмом" и теперь припоминаю, в каком смысле это
было сказано.
точно хорошо помня учение этого философа, я знал, что альтруизм лежит в
основе его идеала человеческого поведения. Очевидно, Волк Ларсен брал из
его учения то, что отвечало его собственным потребностям и желаниям,
отбрасывая все, что казалось ему лишним.
остававшихся до сих пор не высказанными. Я чувствовал себя приподнято.
Теперь я старался проникнуть в его душу, подобно тому как он привык про-
никать в души других. Я исследовал девственную область. И странное -
странное и пугающее - зрелище открывалось моему взору.
человек должен заботиться о собственном благе. Поступать так -
нравственно и хорошо. Затем, он должен действовать на благо своих детей.
И, в-третьих, он должен заботиться о благе человечества.
вил я, - будет такой, когда человек заботится одновременно и о себе, и о
своих детях, и обо всем человечестве.
мости, ни здравого смысла. Я исключаю человечество и детей. Ради них я
ничем не поступился бы. Это все слюнявые бредни - во всяком случае для
того, кто не верит в загробную жизнь, - и вы сами должны это понимать.
Верь я в бессмертие, альтруизм был бы для меня выгодным занятием. Я мог
бы черт знает как возвысить свою душу. Но, не видя впереди ничего вечно-
го, кроме смерти, и имея в своем распоряжении лишь короткий срок, пока
во мне шевелятся и бродят дрожжи, именуемые жизнью, я поступал бы безн-
равственно, принося какую бы то ни было жертву. Всякая жертва, которая
лишила бы меня хоть мига брожения, была бы не только глупа, но и безн-
равственна по отношению к самому себе. Я не должен терять ничего, обязан
как можно лучше использовать свою закваску. Буду ли я приносить жертвы
или стану заботиться только о себе в тот отмеренный мне срок, пока я
составляю частицу дрожжей и ползаю по земле, - от этого ожидающая меня
вечная неподвижность не будет для меня ни легче, ни тяжелее.
нист.
доверять даже в мелочах, как только к делу примешиваются личные интере-
сы.
ралью?
знают все. Ведь меня называют Волком.
мышлял о Сетебосе [6] и поступал, подобно вам, под влиянием минутного
каприза.
быть, не читал этой поэмы.
что-то туго подвигается. Еще недалеко ушел, а уже изрядно запутался.
на" [8] вслух. Он был восхищен. Этот упрощенный взгляд на вещи и прими-
тивный способ рассуждения был вполне доступен его пониманию. Время от
времени он вставлял замечания и критиковал недостатки поэмы. Когда я
кончил, он заставил меня перечесть ему поэму во второй и в третий раз,
после чего мы углубились в спор - о философии, науке, эволюции, религии.
Его рассуждения отличались неточностью, свойственной самоучке, и беза-
пелляционной прямолинейностью, присущей первобытному уму. Но в самой
примитивности его суждений была сила, и его примитивный материализм был
куда убедительнее тонких и замысловатых материалистических построений
Чарли Фэрасета. Этим я не хочу сказать, что он переубедил меня, закоре-
нелого или, как выражался Фэрасет, "прирожденного" идеалиста. Но Волк
Ларсен штурмовал устои моей веры с такой силой, которая невольно внушала
уважение, хотя и не могла меня поколебать.
являть беспокойство, и, когда Томас Магридж, злой и хмурый, как туча,
заглянул в каюткомпанию, я встал, собираясь приступить к своим обязан-
ностям. Но Волк Ларсен крикнул Магриджу:
Обойдись без него.
капитаном и охотниками, а Томас Магридж прислуживал нам, а потом мыл по-
суду. Это была калибановская прихоть Волка Ларсена, и она сулила мне
много неприятностей. Но пока что мы с ним говорили и говорили без конца,
к великому неудовольствию охотников, не понимавших ни слова.
ществе Волка Ларсена. Я ел за столом в кают-компании и только и делал,
что беседовал с капитаном о жизни, литературе и законах мироздания. То-
мас Магридж рвал и метал, но исполнял за меня всю работу.
Луис, когда мы на полчаса остались с ним вдвоем на палубе. Волк Ларсен
улаживал в это время очередную ссору между охотниками. - Никогда нельзя
сказать наперед, что может случиться, - продолжал Луис в ответ на мой
недоуменный вопрос. - Старик изменчив, как ветры и морские течения. Ни-
когда не угадаешь, что он может выкинуть. Тебе кажется, что ты уже зна-
ешь его, что ты хорошо с ним ладишь, а он тут-то как раз и повернет, ки-
нется на тебя и разнесет в клочья твои паруса, которые ты поставил в
расчете на хорошую погоду.
налетел на меня. Между мной и капитаном произошел горячий спор - о жиз-
ни, конечно; и, не в меру расхрабрившись, я начал осуждать самого Волка
Ларсена и его поступки. Должен сказать, что я вскрывал и выворачивал на-
изнанку его душу так же основательно, как он привык проделывать это с
другими. Признаюсь, речь моя вообще резка. А тут я отбросил всякую сдер-
жанность, колол и хлестал Ларсена, пока он не рассвирепел. Бронзовое ли-
цо его потемнело от гнева, глаза сверкнули. В них уже не было ни проб-
леска сознания - ничего, кроме слепой, безумной ярости. Я видел перед
собой волка, и притом волка бешеного.
за руку. Я собрался с духом и взглянул ему прямо в глаза, хотя меня про-
бирала дрожь. - Но чудовищная сила этого человека сломила мою волю.
нулся и вскрикнул от боли. Ноги у меня подкосились, я не в силах был
терпеть эту пытку. Мне казалось, что рука моя будет сейчас раздавлена.
ние, и он отпустил мою руку с коротким смешком, напоминавшим рычание.
Сразу обессилев, я повалился на пол, а он сел, закурил сигару и стал
наблюдать за мной, как кошка, стерегущая мышь. Корчась на полу от боли,
я уловил в его глазах любопытство, которое не раз уже подмечал в них, -
любопытство, удивление и вопрос: к чему все это?
годе, и не оставалось ничего другого, как вернуться в камбуз. Левая рука
у меня онемела, словно парализованная, и в течение нескольких дней я
почти ею не владел, а скованность и боль чувствовались в ней еще много
недель спустя. Между тем Ларсен просто схватил ее и сжал. Он не ломал и
не вывертывал мне руку и только стиснул ее пальцами.
ву в камбуз и, в знак возобновления дружбы, осведомился, не болит ли у
меня рука.
Березин Федор
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Белогорский Евгений