обрести уверенность; полярнику нужно десять раз побывать на краю гибели,
десять раз мысленно проститься с родными и близкими -- и лишь тогда про него
скажут: "Этот ничего, кое-чему научился".
готовить себя к случайностям. Ибо закономерность его полярной жизни --
непрерывная цепь случайностей,
через минуту налетит пурга; что трехметровый лед бывает хрупок, как оконное
стекло; что снег под тобою -- это призрачный мост над пропастью, у которой
нет конца.
твоей возможной гибели. Недосушил обувь -- обморозишь ноги. Не проверил
рацию -- товарищи не будут знать, где тебя искать. Плохо пришил пуговицу --
схватишь воспаление легких.
проверь. Вспомни, из-за чего погибли твои предшественники, вспомни, из-за
чего они могли погибнуть, -- и проверь, сто раз проверь.
много таких историй. Мы собирались в каютах, пили кофе, курили и беседовали
о всякой всячине. Меня поразило, что, рассказывая о самых тяжелых днях своей
жизни, полярники не теряли чувства юмора; признаюсь, это мне казалось даже
кощунственным, но потом я осознал, что иначе нельзя, ибо юмористическое
отношение к самому себе не только признак самокритичности -- это и
показатель душевного здоровья. Поразило меня и другое: люди, которые делали
ошибки и оставались в живых вопреки логике, нисколько не считали зазорным
рассказывать об этих ошибках, наоборот -- "учтите, ребята, и не повторите".
"МЫ БЫЛИ АБСОЛЮТНО УВЕРЕНЫ..."
-- Предыдущая экспедиция обходилась без станции Восток -- ее
законсервировали, но ненадолго: уж слишком важные, уникальные данные можно
было там раздобыть. Вновь открыть станцию поручили мне. Первым рейсом я взял
с собой четырех Николаев: механиков Боровского, Лебедева, Феоктистова и
повара Докукина. Перед отлетом из Мирного договорился с руководством
экспедиции, что выйду на связь через три дня. Почему? Мы были абсолютно
уверены, что на станции все в порядке и что расконсервировать ее будет
проще, чем вскрыть банку сардин. А чего опасаться? Ближайший человек -- в
полутора тысячах километрах, медведи остались в Арктике, об ураганах на
Востоке мы не слыхивали. Мы были абсолютно уверены -- и лишили себя связи.
вставил один из слушателей. -- Но по своей воле оказаться на три дня без
связи...
парировал Сидоров. -- Над тобой посмеялись, вышвырнули из квартиры, а ты
сообразил, как надо ответить, когда считал ступеньки. Задним умом каждый
крепок! Едва самолет с Востока проводили, поняли, что влипли, оба рабочих
дизеля и батареи отопления оказались размороженными. Очевидно, в системе
охлаждения дизелей и центрального водяного отопления осталась жидкость.
воздуха на улице и дома одинаковая -- минус сорок пять градусов. И мы без
связи! Бей себя кулаками в грудь, рви на себе волосы, кричи во все горло --
никто тебя не увидит и не услышит: радисты Мирного выйдут на связь ровно в
12.00 через трое суток. Можно было, конечно, лечь в спальные мешки и
заснуть, чтобы увидеть во сне Садовое кольцо и регулировщика, который содрал
с меня рубль штрафа, но через трое суток в этих мешках нашли бы пять штук
эскимо. Значит, единственный выход был такой: попытаться из трех разорванных
дизелей сделать один на что-то годный. С одной стороны, в первые дни
пребывания на станции Восток категорически запрещаются резкие движения и
подъем тяжестей, с другой стороны, не нарушишь инструкцию -- эти первые дни
станут последними. И мы нарушали -- работали без сна и отдыха двадцать
восемь часов подряд.
прилетишь на Восток, дотащишь до комнаты свой чемодан -- и сердце из груди
выскакивает, отдышаться никак не можешь. А тут и тяжести поднимали, и ртом
дышали, и на сердце, которое вот-вот лопнет, и на "шарики кровавые в глазах"
внимания не обращали. Знали: запустим дизель -- наверное будем жить, не
запустим -- неминуемо погибнем. Собрали дизель за 18 часов. Порубили на
дрова ящики, разожгли огонь и натаяли для дизеля литров сорок пятьдесят
воды. Скажете, можно дизель запускать? Правильно, получайте пятерку за
отличные знания в области техники. Ну а что делать, если аккумуляторы для
стартерного запуска вышли из строя?
тебе звание кандидата наук без защиты диссертации за одну смекалку. А вот мы
не догадались, не взяли с собой новых аккумуляторов, в мыслях не было, что
они понадобятся. Что в этом случае делать, товарищ Архимед?
потруднее, чем из болота тащить бегемота. Вы, Маркович, видели Колю
Боровского на дрейфующей станции и писали, что он самый сильный человек в
Арктике. Я еще добавлю, что и в Антарктиде ему не было конкурентов. Если бы
Коля в молодости занялся боксом или штангой, его портреты в газетах узнавали
бы без подписи. Редкостно сильный человек и редкого мужества, а знаем его
только мы с вами, потому что корреспонденты ищут сенсаций, а сенсаций за
Колей не числится. Так вот, Боровский при всей его силе мог провернуть
маховик только десять-двенадцать раз. Я -- дватри раза, остальные не больше,
задыхались и падали. Приходила очередь -- вставали и снова качали. Запустили
дизель. Сидим смотрим на него -- и даже счастья не испытываем: так устали. А
тут один из механиков, не стану его называть, из самых хороших побуждений
бросил в талую воду большой кирпич снега. Тот быстро впитал воду в себя,
циркуляция прекратилась, и дизель пришлось остановить. Ерунда, а никогда не
забуду: уж очень трудно было вновь таять воду и вновь запускать дизель. Уже
не шарики кровавые, а целые аэрологические зонды в глазах мелькали... Ладно,
запустили. Но ведь это полдела! Теперь срочно была нужна емкость для
охлаждения дизеля. Взяли пустые бочки из-под горючего и зубилами стали
вырубать днища. Сейчас бы я один такую работу сделал за тридцать-сорок
минут, а тогда впятером рубили десять часов. Один раз поднимешь руку -- она
полтонны весит, второй раз -- целую тонну. Можно было бы сказать, что эта
работа забрала остатки сил, если бы эти остатки давно уже не были
истрачены... Наладив электрообогрев и пустив все тепло в радиорубку,
попытались -- чем черт не шутит -- установить связь с Мирным. Но чуда не
произошло, радисты -- народ педантичный, назначено время -- сиди и жди, пока
оно не подойдет. Тогда я выключил рацию и установил порядок дежурства:
сменять друг друга каждые два часа. Иначе нельзя: люди измотаны дальше
последнего предела, и если дежурному станет плохо, скажем не выдержит
сердце, обморок, то дизель может остановиться и все погибнут. Коля Боровский
вызвался дежурить первым, и в одно мгновение мы уснули. Помню, что спал и
видел каким-то участком мозга кошмарный сон: будто вот-вот меня поднимут
дежурить, очередь моя была вторая. Только этого не случилось... Много я
всякого повидал. Бывало, люди нарушали приказ и погибали. Или получали
строгие взыскания, увольнялись без права работы на полярных станциях. А
Боровский нарушил приказ -- и за это мы, четверо, будем ему благодарны всю
жизнь. Потому что разбудил он нас через восемь часов! Он, работавший больше
всех остальных, не давший себе и минуты отдыха, имел законное право (какое
там право -- обязанность!) через два часа поднять очередного дежурного и
лечь спать. И не сделал этого, преодолел искушение. Мало того: он сварил
обед, прибрал в дизельной, навел блеск и лишь тогда поднял нас. И шутил:
"Самая трудная работа за эти полтора суток -- растормошить таких соней!"
-- а он стоял, слушал и счастливо улыбался! И ребята подключились: "Семеныч,
победителей не судят, смени гнев на милость!" Пришлось сменить. Встали мы со
свежими силами, увидели чистоту вокруг, накрытый стол -- и недовольство
ослушником перешло во внутреннюю благодарность, которую можно выразить
только глазами. Мигнул я Докукину, тот достал бутылку коньяку, и мы выпили
за победу, за нашу дружбу и за Николая Боровского. И тут же уложили его
спать -- 36 часов не смыкал Коля глаз.
связь. Я начал шарить по эфиру, и меня услышали на китобойной базе
"Советская Украина".
мой приятель по Третьей антарктической экспедиции. Имея мощный передатчик,
он вызвал Мирный и сообщил, что я жду связи. И вскоре я уже беседовал с
начальником экспедиции Николаем Ивановичем Тябиным. Рассказал все, как было,
выработали мы план обеспечения станции, и пошли на Восток самолеты с новым
оборудованием.
ТРЕТИЙ ПОХОД
почему с этой, пожалуй, самой уютной в Антарктиде станцией, основанной в
1961 году Владиславом Иосифовичем Гербовичем, связано столько драматических
историй. Наиболее волнующую из них, настоящую "закольцованную новеллу", я
услышал от Гербовича и расскажу ее в свое время. А ту, которая будет
приведена ниже, мне поведал Владимир Александрович Самушкин, бывалый
полярник, кандидат географических наук. Всего пять месяцев назад он вернулся
из Антарктиды, где в составе Тринадцатой экспедиции руководил
Новолазаревской; обстоятельства сложились так, что он вновь, едва переведя
Шилова Юлия
Лондон Джек
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Сертаков Виталий