и нет ее. Гаврилов махнул рукой, пошел к домику, за ним потянулись
остальные. Ни слова никто не сказал. Но - удивительное дело! - думал
Сомов о цистерне на Комсомольской много раз и замирал от этих дум, а
удар перенес без горечи, даже равнодушно. Потому что кожей чувствовал:
быть и в той цистерне киселю, и потому, что весь выплеснулся во
вчерашнем разговоре, и еще потому, что хорошо выспался и скоро снова
ляжет спать на восемь часов. А там видно будет.
не связанный, для себя живет, позавидовал Сомов. А слабак! Таких Сомов
видел не раз и не испытывал к ним уважения. Все хорошо - козлами скачут,
а как прижмет их - слова не выдавишь. Первый и последний раз парень в
походе, точно. Мазуры, Никитин, даже этот шкет Тошка - другое дело,
тертые калачи, не говоря уже о бате. Стреляный волчара, битый-перебитый.
заходили, да и ни к чему было заходить. А теперь все рвутся, может,
разжиться чем удастся. Картина знакомая: дизельная электростанция
законсервированная, камбуз, в кают-компании стол, стулья, две полки с
книгами, стены покрыты толстым слоем игольчатого инея. Никитин - к полке
с книгами: Толстой, Флобер! А Сомов - в жилую комнату, к тумбочкам.
Открыл одну, вторую... Есть! Стащил рукавицу, трудно гнущимися пальцами
пересчитал: двенадцать штук "Беломора". Так-то, брат Никитин, Флобера
курить те будешь...
сугробы - откопали десяток мерзлых бычков... Зато из камбуза с радостным
подвыванием вышел Петя, прижимая к груди несколько килограммовых пачек
смерзшейся в камень соли. Тогда только походники и узнали, что соли у
них оставалось от силы на неделю.
берегли. А думали о ней, по глазам было видно. А глаза-то у всех
ввалились, носы острые, губы серые - краше в гроб кладут. Хотел Сомов
спросить, как перегон дался, но смолчал: и без слов видно, что по уши
нахлебались, пока он сон за сном смотрел.
расслабился, ожидая, что сию же секунду мозг отключится, но не тут-то
было, сна ни в одном глазу. Оглушительно храпел Тошка, посапывал Ленька,
беззвучно, Как мертвые, лежали Валера и Петя, а Сомов все бодрствовал.
Капельница прогрела бак градусов до тридцати, стало жарко. Машинально
выпростал из мешка руку, чтобы достать "Шипку", и шепотом выругался.
Хотя бы одну "беломорину" заначил, дурак... Курить захотелось до кругов
в голове, сладкая слюна заполнила рот, что хочешь отдал бы за три-четыре
затяжки. Мысли сосредоточились на камбузной полке, где Петя хранил
скудный запас курева, и в мозгу начали возникать варианты, при которых
он, Сомов, имел бы законное право пойти на камбуз и всласть накуриться.
Но варианты эти были сплошь надуманные, по закону ничего не выходило, а
раз так, то лучше про курево не вспоминать. Через четырнадцать часов
обед, тогда и подымим.
когда валяешься без смысла и цели, начинают болеть помороженные щеки,
нос и кисти рук, стреляет в колене - ревматизм, что ли, начинается,
бунтует желудок, вызывая изжогу. Сомов встал, зачерпнул кружкой ледяной
натаянной воды из бидона. Прогрел воду у еще не остывшей капельницы,
проглотил две таблетки бесалола, запил. Изжога прошла, заснуть бы теперь
в самый раз...
зряшный. Все равно Гаврилов оказался прав.
парке его так и прозвали - молчун. В праздники наряды выписывали -
молчал, благодарность объявляли - молчал, ругали - молчал. По своему
опыту Сомов знал, что молчаливых не то что любят, а стараются не очень
задевать: работает человек - и пусть себе работает, всем кругом польза.
А если с начальством спорить, то сегодня выиграешь десятку, а завтра
проиграешь сотню.
тягач подсовывали? Сомову. "Ты, Вася, у нас опытный, ты у вас золотой и
серебряный",уговаривали. Кто три дня на Востоке грузы сдавал, соляр
перекачивал, пока остальные водители дрыхли без задних ног? Сомов,
Всегда так: вкалывать нужно - Сомова зовут, а, премии, грамоты получать
- Иванова, Петрова, Сидорова. Хотя, конечно, бывало и другое. Сомов не
без удовлетворения припомнил случай с Гусятниковым, в прошлую
экспедицию. Нахрапистый был мужик, громче всех орал на собраниях,
Валерку оттирал - к бате лез в замы. "Сомов такой и сякой, - орал, -
безынициативный!" А когда на припае у Гусятникова трактор заглох и лед
под ним хрустнул, чуть "медвежьей болезнью" не заболел. Трещина узкая, с
полметра, нужно неисправность устранить и вперед рвануть, пока не
разошлась, а выступальщик этот драпанул с машины. Кто трактор и сани с
продовольствием спас? Сомов. Тогда батя за его здоровье выпил и на руках
носить пообещал. Нам на руках не надо, ноги пока, еще ходят, ты лучше
хорошее не помни, а плохое, забудь. Так нет, запомнит, ввернет
что-нибудь такое, в характеристику, прощай, Антарктида. Садись, Вася, за
баранку троллейбуса номер двенадцать и гоняй до одури по маршруту:
гостиница "Националь" - больница МПС.
все собрать, то раза в два ч половиной больше, чем зарабатывал в парке.
Ладно, была бы шея, а хомут найдется... Дойти бы...
едоков прокормить, обуть и одеть одному. Конечно, Жалейке неплохо бы
сотнягу прирабатывать, но где ей, с хозяйством еле справляется. Вспомнил
разговоры друзей: "Куда махнешь в отпуск?"-"В Ялту, а ты?" - "Думаю, в
Палангу, на машине!" Горько усмехнулся. Он-то вернется, получат
отпускные - и за баранку, да еще сверхурочные ездки будет выпрашивать.
Кружка-другая пива - вот а все удовольствие. Для них, подумал Сомов о
товарищах, Антарктида - это почет, портреты в газетах, борьба с
природой... Вам бы столько нужно было, сколько мне, поняли бы, что такое
для меня Антарктида...
пожар, не мог курево из балка выкинуть, Знал бы такое, первый бы полез..
Хотя вряд ли, Ленька - сам себе кормилец, ему море по колено, красуйся,
проявляй геройство. А моим хлеб нужен, не портрет с черной окаемкой...
молодого Ваську, неженатого, удачливого. Первая удача - в танковых
войсках служил, обучился на механика-водителя. Хотя просился на флот,
чтоб тельняшку носить и брюки-клеш, пыль девкам в глаза пускать. Не
видать бы тогда Антарктиды как своих ушей, для Гаврилова только танкист
- человек. Но с батей встреча случилась через шесть лет, а до того
отслужил, закончил курсы бульдозеристов и завербовался в Братск. Деньги
там были несчитанные, как от них избавиться, не знал.
может мучить тяжелая и непоправимая ошибка. - Послушался бы умных людей,
оставил бы на книжке - горя бы не знал. Так, нет, полгода по Кавказу
мотался, пока до копейки не спустил. Правда, на всю жизнь нагулялся,
цыплятами табака завтракал, шашлыками обедал, вино дул, как воду. И
Жанна... Вообще-то ее звали Аней - в паспорте случайно подсмотрел. Ноги
длинные, грудь высокая, синими глазищами взглянет - до позвонков
пробирает. До последней десятки деньги выжала и хвостом вильнула. Продал
часы, купил билет и махнул в столицу - устраиваться. Вышел из поезда,
сел в первый же попавшийся троллейбус, прочитал объявление и прямиком в
парк. И заработок неплохой обещали и работа почище, чем на бульдозере.
Поселился в общежитии. Через год женился. Может, и рано было жениться,
но уж очень хотелось забыть, вытравить из памяти ту синеглазую ведьму.
и стал свидетелем смешной сцены: контролер, здоровенный мужик, выжимал
штраф из зайца-студента. Тот хлопал глазами, шарил в портфеле и лопотал
насчет стипендии, что завтра получит, а контролер, весь светился от
радости, что поймал: "Так будем платить штраф, гражданин?" Студент не
знает, куда деваться от позора, уже не просит, а стоном исходит. Тут-то
Сомов и увидел Жалейку. Простенькая такая, собой нескладная - пройдешь
мимо и не заметишь. Только глаза большие и скорбные, как на картине.
Подошла, спросила, можно ли за студента штраф заплатить. Контролер:
"Плати, твой будет заяц!" Покраснела, как малина, заплатила, а тот
ухмыльнулся, пошутил плоско и пошел новых зайцев ловить. Студент
приготовился на блокнотике адрес записать, чтоб завтра деньги принести,
а она - что вы, говорит, не надо. Шмыг к выходу - и выскочила на
остановке.
вышел, ведь ехать-то было еще далеко. Догнал, напросился проводить,
слово за слово - в общем, познакомились. В кафе "Мороженое" пригласил, о
том о сем рассказал и поинтересовался, почему это она чужой Штраф
заплатила.
брата. Всех не пережалеешь, которые бесплатно норовят.
людей ногами топтать.
жила, в комнате шесть вертихвосток, в каждая: "Варька, погладь! Варька,
Прозоров Александр
Зыков Виталий
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Лукьяненко Сергей