охотник жив, здоров и по-прежнему промышляет в тайге. На его счету есть уже
и другие медведи, к которым набравшийся опыта охотник относится, конечно, с
большим уважением, чем к первому.
муки: разговаривать в вертолете -- только нервы портить, все равно ничего не
услышишь. Иван Иванович Махначевский, ведущий хирург и главный врач Черской
больницы, задумчиво поглаживает свой чемоданчик, побывавший вместе с
хозяином во многих спасательных экспедициях. Сотни операций проделал этот
средних лет якут, выпускник Читинского медицинского института, но сейчас его
лицо печально, и не надо быть телепатом, чтобы понять почему. Где-то в
одинокой яранге лежит человек, жизнь которого в опасности. Что с ним?
Нуждается ли он в немедленной операции или может перенести полет? Ох как
плохо делать операцию в ста пятидесяти километрах от великолепно
оборудованной операционной, по которой бесшумно скользят опытные сестры, без
слов понимающие хирурга -- по изгибу бровей, незаметному жесту.
восьмидесятилетнего якута. Пока Савенков выясняет у старика примерное
.направление полета, Ивана Ивановича окружают колхозники, снабжающие его
всевозможными и самыми разноречивыми сведениями о пострадавшем. Здесь есть и
бывшие пациенты Махначевского, которые не без основания считают, что
наиболее ценные советы могут дать именно они.
внутри!
груди. -- Постучи его тоже, тогда и резать не надо!
вновь летим над тундрой, уныло однообразной белой пустыней. Летом я тундру
не видел-- говорят, она оживает и бывает даже красивой,-- но сейчас она
безжизненна и скучна, как длинный плохой роман, и ее точно так же хочется
быстрее перелистать, потому что не на чем остановиться глазу и ни одной
мысли не пробуждает эта белая томящая скука... И среди этого мертвого
безмолвия нужно найти ярангу, ту самую иголку в стоге сена,-- вот зачем
понадобился проводник. Старик показывает пальцем в окно и важно кивает. Я
смотрю и не вижу ничего, кроме заснеженных квадратов, но спустя несколько
минут даже мой невооруженный глаз различает на снежной простыне тундры
мириады точек-- вроде мошкары на освещенной солнцем стене, и я догадываюсь,
что это олени. Здесь их, наверное, больше тысячи, низкорослых, добродушных
животных, благодаря которым и в тундре можно жить, и детей рожать, и даже
слушать репортажи о футбольных матчах. Появление вертолета олени встретили
хладнокровно: они спокойно продолжали разрыхлять утрамбованный ветрами снег,
под которым во всей своей вкусноте неописуемой скрывался ягель.
шатру из жердей и оленьих шкур. О ярангах я наслышался немало легенд и
посему входил не без опаски. Но яранга мне, наверное, попалась
образцово-показательная, сооруженная специально к приезду столичного
корреспондента: в ней было тепло и уютно. Правда, импортный гарнитур на
цыплячьих ножках отсутствовал, многотомных подписных изданий я тоже не
заметил, но застланный шкурами пол был чистым, воздух-- свежим, а
раскаленная буржуйка придавала заброшенному в тундре экзотическому жилью
домашнюю простоту.
доктор осматривает пострадавшего. Лицо двадцатипятилетнего парня искажено
страданием -- у него сложный и очень болезненный вывих плечевого сустава.
Иван Иванович сделал обезболивающий укол и успокоил родителей парня,
пообещав, что вправлять их Иннокентию вывих он будет в Черском под общим
наркозом.
мальчишкой в меховом комбинезоне. В этой одежде упитанный, краснощекий
карапуз выглядел настолько эффектно, что, появись он на Тверском бульваре,
модные мамы, ревниво прогуливающие свои чада, побледнели бы от зависти. Да и
объяснялся этот медвежонок с изысканной непринужденностью: дав интервью
представителю печати, он потребовал конфету, а когда выяснилось, что с
гонораром дело обстоит из рук вон плохо, не стал скандалить. Он просто
отвернулся, дав понять, что дядя, у которого нет конфеты, не заслуживает его
драгоценного внимания.
он прошел без драматических событий -- экстренная пересадка кожи, спасение
утопающего и прочее, -- то вспомните о том, что одному человеку было очень
больно, и от этой боли его избавили. Могу вас заверить, что это не так уж и
мало.
пожилому человеку, командиру летного коллектива, что заноза засела крепко и
что я все равно решил покинуть гостеприимный Черский и пусть на перекладных,
как угодно, но добраться до станции "СП-15".
ШТУРМАН МОРОЗОВ
красивая игра ума, причем красоты в них больше, чем ума, а красота во все
времена производила и производит большее впечатление, чем ум. Ибо для того,
чтобы оценить красоту, особого ума не требуется, а для оценки ума одной
красоты не всегда достаточно.
изречения, которое услышал от одного летчика: "Самая короткая дорога-- самая
длинная". И наоборот.
наоборот. Добираясь до полюса через Черский, я поступил как человек, который
из Москвы в Одессу едет через Алма-Ату. Но если на юге над этим человеком
смеялись бы даже грудные дети, то на Севере я заслужил овацию.
все.-- Он полетел на полюс не через Диксон, как делают умные люди, а сделал
нелепейший на первый взгляд крюк в семь тысяч километров!
на попутных самолетах. Лабусов проводил корреспондента, сдал на руки под
расписку знакомому экипажу, и далее меня передавали из экипажа в экипаж,
вроде мешка с заказной корреспонденцией. Но каково было мое удовольствие,
когда на Диксоне я застал московских киношников, которые вылетели из Москвы
раньше меня, но все равно из-за пурги не могли добраться до полюса.
Удовольствие питому, что, пока они торчали в гостинице, не смея высунуть
носа и проклиная пургу предпоследними и последними словами, я все же побывал
в Черском, повидалдрузей, налеталмноготысячинтересных километров и ничего не
потерял во времени.
долгими часами слушал, разинув от внимания рот и забывая о сне. Это был один
из старейших штурманов полярной авиации Дмитрий Николаевич Морозов. Он тоже
летел на Диксон не так, как все люди, а через Тикси (крюк в несколько тысяч
километров и чистый выигрыш во времени несколько дней). Было очень приятно
встретить и запросто беседовать с человеком, имя которого вписано в историю
полярной авиации, участником самых известных арктических полетов Мазурука,
Черевичного, Котова и других патриархов Севера.
лет-- он повидал добрую сотню корреспондентов и выработал к ним
устойчиво-ироническое отношение. И как штурман и как читатель Дмитрий
Николаевич любит точность, а журналистская легковесность и жонглирование
фактами для подтверждения примитивной мысли совершенно противоречат его
представлению об отражении жизненной правды. По мнению Морозова, голая, но
правдивая фактология настолько же полезнее красочного, но неточного
описания, насколько нормальный черный хлеб -- ослепительно белой, но
безвкусной булки. Даже в художественной литературе Дмитрий Николаевич,
человек широко начитанный, отличает книги документальные, эмоциональное
воздействие которых, по его мнению, более сильное, чем у книг, основанных на
домысле. Мнение спорное, но разве мало спорят о том, что лучше отражает
жизнь-- художественный кинематограф или документальный, картина или
фотография? Все зависит от таланта художника: в насквозь документальных
"Фрегате "Паллада" и "Одноэтажной Америке" куда больше настоящей литературы,
чем в созданных чахлым воображением писателя толстых романах, похожих на
самосвалы, которые с треском и грохотом нагоняют авторский километраж.
заполненных полетами и ночевками в летных гостиницах. Я лишний раз понял --
впрочем, можно ли назвать этот раз лишним? -- какое огромное значение имеет
для литератора точность деталей. Из-за гвоздя погибла армия, из-за одной
безответственной фразы может в глазах читателя погибнуть репутация писателя.
Не могу забыть бессмертную фразу одного корреспондента, над которой до колик
смеялись севастопольские рыбаки: "Каюта старпома находилась на солнечной
стороне с видом на море". Родной брат этого корреспондента проник и на
Север. Описывая аврал на льдине, автор сообщил, что один аэролог с малахитом
в руке перескочил через трещину. И по Северу прошло рыдание: прибор по
названию малахит весит... две с половиной тонны.
кругом, совсем не северная внешность. Рост подходящий, северный, но глаза
мягкие, темно-карие, нет в них того отраженного льда, который холодит взгляд
бывалого полярника. Север делает человека суровее, это по физике: от холода
тела сжимаются -- а Морозов сразу располагает к себе, словно ты чувствуешь,
как передается тебе доброжелательность этого всегда уравновешенного
человека. Ямочка на подбородке -- верный признак чувства юмора -- придает
Суворов Виктор
Мацумото Сэйте
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Орлов Алекс