Чтение 14–й страницы книги ~Призрак оперы~

мое распоряжение немедленно.

2. Партию Маргариты должна петь сегодня Кристина Доз. Не беспокойтесь о
Карлотте - она будет больна.

3. Я настаиваю на том, чтобы добрая и верная мадам Жири, моя билетерша,
продолжала работать. Вы восстановите ее в прежнем положении безотлагательно.

4. В письме, которое будет доставлено мадам Жири, вы, как и ваши
предшественники, примите положения книги инструкций, касающиеся моего
месячного содержания. Позже я дам вам знать, в какой форме вы станете
выплачивать его мне.

Если вы не выполните эти условия, сегодня вечером представление "Фауста"
в проклятом театре не состоится.

Ваш П. О." - С меня этого достаточно! - закричал Ришар, энергично
барабаня по столу обеими руками. Вошел Мерсье, администратор.

- Лахеналь хочет видеть одного из вас, мсье, - сказал Мерсье. - Он
говорит, что это крайне необходимо, и он, кажется, расстроен.

- Кто такой этот Лахеналь?

- Главный конюх.

- Что? Главный конюх?

- Да, мсье, - ответил администратор. - В Опере есть несколько конюхов, и
Лахеналь ими руководит.

- И что же он делает?

- Он заведует конюшней.

- Какой конюшней?

- Вашей, мсье. Конюшней Оперы.

- В Опере есть конюшня? Впервые слышу! Где она находится?

- В подвалах. У нас двенадцать лошадей.

- Двенадцать лошадей? Для чего же, во имя Бога?

- Для процессий в "Иудейке", "Пророке" и так далее нам нужны
тренированные лошади, которые "знают сцену". Обязанность конюхов - научить
их этому. Лахеналь - высококвалифицированный тренер. Он когда-то заведовал
конюшнями Франкони.

- Очень хорошо... Но что он хочет от меня?

- Не знаю. Знаю только, что никогда не видел его в таком состоянии.

- Пусть войдет.

Лахеналь вошел и нетерпеливо ударил по своему сапогу плеткой, которую
держал в руке.

- Доброе утро, мсье Лахеналь, - сказал немного напуганный Ришар. - Чем
обязан вашему визиту?

- Мсье, я пришел просить вас ликвидировать всю конюшню.

- Что? Вы хотите отделаться от наших лошадей?

- Не от лошадей, от конюхов. - Сколько конюхов служат у вас, мсье
Лахеналь?

- Шесть.

- Шесть конюхов! Это, по крайней мере, на два больше, чем надо.

- Эти должности, - объяснил Мерсье, были навязаны нам заместителем главы
администрации изящных искусств. Они заняты людьми, которым протежирует
правительство, и если я рискну...

- Меня не волнует правительство, - подчеркнуто сухо заявил Ришар. - Нам
не надо больше четырех конюхов для двенадцати лошадей.

- Одиннадцати, - поправил Лахеналь.

- Двенадцати, - повторил Ришар.

- Одиннадцати, - опять сказал Лахеналь.

- Мсье Мерсье сказал мне, что у вас двенадцать лошадей.

- У меня было двенадцать, но сейчас их осталось только одиннадцать -
после того как украли Цезаря. - И Лахеналь снова сильно ударил себя по
сапогу Пясткой.

- Цезаря украли? - изумленно спросил Мерсье. - Цезаря, большую белую
лошадь из "Пророка"?

- У нас только один Цезарь, - грубо прервал его Лахеналь. - Я работал
десять лет на конюшнях Франкони и видел много лошадей и могу с полным
основанием сказать вам, что второго такого Цезаря нет. И его украли!

- Как это случилось?

- Я не знаю. Никто не знает. Вот почему я пришел просить разогнать всех
на конюшне.

- А что говорят о краже ваши конюхи?

- Всякие глупости. Некоторые обвиняют каких-то рабочих, другие
утверждают, что это сделал бухгалтер.

- Бухгалтер? Я уверен в нем, как в самом себе, - запротестовал Мерсье.

- Но, мсье Лахеналь, - сказал Ришар, - у вас самого должна быть какая-то
идея.

- Да, у меня есть идея, - резко произнес Лахеналь, - и я скажу вам, в чем
она состоит. Что касается меня, то я не сомневаюсь. - Он подошел ближе и
сказал вполголоса: - Это сделал призрак.

Ришар вздрогнул.

- И вы, и вы тоже!

- Что вы имеете в виду под "я тоже"? Это же совершенно естественно -
Совершенно естественно, мсье Лахеналь? Что совершенно естественно?

- Сказать вам это после того, что я видел.

- И что же вы видели?

- Я видел так же ясно, как вижу вас, темную фигуру верхом на белой
лошади, которая один к одному походила на Цезаря.

- И вы не побежали за этой белой лошадью и темной фигурой?

- Да, я побежал и закричал, но они продолжали идти на большой скорости и
исчезли в темноте галереи. Ришар встал.

- Очень хорошо, мсье Лахеналь, можете идти. Мы подадим жалобу на призрак.

- И уволите всех конюхов?

- Да-да, конечно. До свидания.

Лахеналь поклонился и вышел.

Ришар пребывал в крайней степени раздражения.

- Немедленно снимите этого идиота с платежной ведомости, - приказал он
Мерсье.

- Он друг представителя правительства, - осмелился вставить тот. - И
каждый день выпивает в кафе Тортони с Лажреном, Шоллем и Пертрюсе, который
убил льва, - добавил Мушармен. - - Вся пресса навалится на нас! Он начнет
болтать о призраке, и мы станем посмешищем. Тогда мы погибли.

- Хорошо, давайте не будем больше об этом говорить, - уступил Ришар.

В этот момент дверь распахнулась и в комнату ворвалась мадам Жири с
конвертом в руке:

- Извините меня, мсье, но сегодня утром я получила письмо от призрака
Оперы, в котором говорится, чтобы я зашла к вам. У вас есть что-то... Она не
закончила свою сентенцию, увидев лицо Ришара. Казалось, он сейчас взорвется.
Но пока единственными внешними признаками гнева, кипящего внутри, был цвет
его лица и сверкание молний в глазах. Он ничего не сказал. Он был не
способен говорить. Неожиданно он перешел к действию. Сначала схватил левой
рукой неряшливую мадам Жири и повернул ее таким быстрым, неожиданным
полукругом, что та издала отчаянный крик, затем правая нога Ришара оставила
отпечаток подошвы на черной тафте юбки, которая, определенно, никогда раньше
не подвергалась такому надругательству в таком месте.

Все произошло так быстро, что мадам Жири, оказавшись в коридоре, все еще
была ошеломлена и, казалось, не понимала, что случилось. Вдруг она сразу все
осознала, и Опера огласилась ее возмущенным визгом, горячими протестами и
угрозами. Потребовалось три молодых человека, чтобы спустить ее по лестнице,
и два полицейских, чтобы вывести на улицу.

Примерно в это же время Карлотта, которая жила в предместье Сен-Оноре,
позвонила служанке и приказала принести почту в постель. В ней она нашла
анонимное письмо следующего содержания:

"Если вы будете выступать сегодня вечером, вас ждет большое несчастье,
которое поразит вас как раз тогда, когда вы начнете петь, несчастье худшее,
чем смерть".

Эта угроза была неуклюже написана красными чернилами. Прочитав ее,
Карлотта сразу лишилась аппетита. Отодвинув поднос, на котором служанка
принесла горячий шоколад, примадонна сидела в постели и терялась в догадках.
Она получала подобные письма и раньше, но это чем-то отличалось от других.

Карлотта считала, что завистники плетут против нее разного рода интриги,
и часто говорила о тайных врагах, которые полны решимости погубить ее. Она
утверждала, что является объектом злобного заговора, который в конце концов
вскроется, но добавляла, что она не из того рода женщин, которые поддаются
запугиванию.

Однако единственным заговором был тот, который сама Карлотта организовала
против бедной Кристины. Карлотта не простила Кристине ее величайшего
триумфа, когда та заменила ее на сцене без предварительного уведомления.

Когда примадонна узнала о необыкновенном приеме, оказанном молодой
певице, она сразу же почувствовала себя выздоравливающей от начинающегося
бронхита и готовой рассердиться на администрацию. Больше она не проявляла ни
малейшего желания уступать своего положения в Опере. С той поры Карлотта
работала во всю силу, чтобы "задушить" соперницу, а ее могущественные друзья
оказывали давление на директоров, стараясь помешать им дать Кристине еще
один шанс для триумфа. Некоторые газеты, которые восторженно писали о
таланте Кристины, теперь восхваляли исключительно Карлотту. Знаменитая
примадонна позволяла себе возмутительно оскорбительные выпады против молодой
певицы и пыталась причинить ей как можно больше неприятностей.

У Карлотты не было ни сердца, ни души. Она была только инструментом,
хотя, несомненно, инструментом изумительным. Ее репертуар включал все
созданное немецкими, итальянскими и французскими композиторами, что могло
удовлетворить честолюбие любой певицы. О ней никогда не говорили, что она
спела не в той тональности или что ей не хватило силы голоса, необходимой
для какой-то части ее огромного репертуара. Короче, инструмент этот был
мощным, замечательно точным и широкого диапазона. Но никто не мог сказать
Карлотте то, что Россини сказал Марии Габриэле Краусс, когда та спела для
него "Темные леса" на немецком языке: "Вы поете душой, дитя мое, и ваша душа