недопустимо. Так, например, если о человеке правильно сказать, что он не
человек, то ясно, что правильно сказать, что он или триера, или не триера.
Если правильно утверждение, то необходимо правильно и отрицание; а если
утверждение недопустимо, то во всяком случае [соответствующее] отрицание
будет скорее допустимо, нежели отрицание самого предмета. Если поэтому
допустимо даже это отрицание, то допустимо также и отрицание того, что он
триера; а если это отрицание, то и утверждение.
вывод, что нет необходимости [в каждом случае] или утверждать, или
отрицать. В самом деле, если истинно, что кто-то есть человек и не-человек,
то ясно, что истинно также то, что он не есть ни человек, ни не-человек,
ибо для двух утверждений имеются два отрицания, а если указанное
утверждение есть одно высказывание, состоящее из двух, то одним будет и
отрицание, противолежащее этому утверждению.
есть и белое и не-белое, и сущее и не-сущее (и то же можно сказать о всех
других утверждениях и отрицаниях), либо дело так обстоит не во всех
случаях, а в некоторых так, в некоторых же не так. И если не во всех
случаях, то относительно тех утверждений и отрицаний, с которыми дело так
не обстоит, имеется согласие; если же так обстоит дело во всех случаях, то
опять-таки либо относительно чего допустимо утверждение, относительно того
допустимо и отрицание, и относительно чего допустимо отрицание,
относительно того допустимо и утверждение, либо относительно чего
утверждение допустимо, относительно того, правда, допустимо отрицание, но
относительно чего допустимо отрицание, не всегда допустимо утверждение. А
если имеет место этот последний случай, то, надо полагать, есть нечто явно
не-сущее, и это положение было бы достоверным; а если не-бытие есть что-то
достоверное и понятное, то еще более понятным было бы противолежащее ему
утверждение. Если же одинаково можно утверждать то, относительно чего
имеется отрицание, то опять-таки либо необходимо говорят правильно, когда
разделяют утверждение и отрицание (например, когда утверждают, что нечто
бело и, наоборот, что оно не бело), либо не говорят правильно. И если не
говорят правильно, когда их разделяют, то в этом случае ни то ни другое не
высказывается, и тогда ничего не существует (но как могло бы говорить или
ходить то, чего нет?); кроме того, все было бы тогда одним [и тем же], как
сказано уже раньше, и одним и тем же были бы и человек, и бог, и триера, и
противоречащее им (в самом деле, если противоречащее одно другому будет
одинаково высказываться о каждом, то одно ничем не будет отличаться от
другого, ибо если бы оно отличалось, то это отличие было бы истинным [для
него] и присуще лишь ему). Но точно такой же вывод получается, если можно
высказываться правильно, когда разделяют утверждение и отрицание; и, кроме
того, получается, что все говорят и правду инеправду, и, кто это
утверждает, caм должен признать, что он говорит неправду. В то же время
очевидно, что в споре с ним речь идет ни о чем: ведь он не говорит ничего
[определенного]. Действительно, он не говорит да или нет, а говорит и да и
нет и снова отрицает и то и другое, говоря, что это не так и не этак, ибо
иначе уже имелось бы что-то определенное. Далее, если в случае истинности
утверждения ложно отрицание, а в случае истинности отрицания ложно
утверждение, то не может быть правильным, если вместе утверждается и
отрицается одно и то же. Но может быть, скажут, что мы этим утверждаем то,
что с самого начала подлежало доказательству (to keimenon).
обстоит, либо не обстоит, и говорит ли правду тот, кто принимает и то и
другое вместе? Если этот последний говорит правду, то какой смысл имеет
утверждение, что природа вещей именно такова? И если он говорит неправду, а
более прав тот, кто придерживается первого взгляда, то с существующим дело
уже обстоит определенным образом, и можно сказать (an), что это истинно и
не может в то же время быть неистинным. Если же все одинаково говорят и
неправду и правду, то тому, кто так считает, нельзя будет что-нибудь
произнести и сказать, ибо он вместе говорит и да и нет. Но если у него нет
никакого мнения, а он только одинаково что-то полагает и не полагает, то
какая, в самом деле, разница между ним и ребенком? А особенно это очевидно
из того, что на деле подобных взглядов не держится никто: ни другие люди,
ни те, кто высказывает это положение. Действительно, почему такой человек
идет в Мегару, а не остается дома, воображая, что туда идет? И почему он
прямо на рассвете не бросается в колодезь или в пропасть, если окажется
рядом с ними, а совершенно очевидно проявляет осторожность, вовсе не
полагая, таким образом, что попасть туда одинаково нехорошо и хорошо? Стало
быть, ясно, что одно он считает лучшим, а другое - не лучшим. Но если так,
то ему необходимо также признавать одно человеком, другое нечеловеком, одно
сладким, другое несладким. Ведь не все он ищет и принимает одинаковым
образом, когда, полагая, что хорошо бы, [например], выпить воды или
повидать человека, после этого ищет их; а между тем он должен был бы
считать все одинаковым, если одно и то же было бы одинаково и человеком, и
нечеловеком. Но, как было сказано, всякий человек, совершенно очевидно,
одного остерегается, а другого нет. Поэтому все, по-видимому, признают, что
дело обстоит вполне определенно (haples), если не со всем, то с тем, что
лучше и хуже. Если же люди признают это не на основании знания, а на
основании одного лишь мнения, то тем более им необходимо заботиться об
истине, как и больному нужно гораздо больше заботиться о здоровье, чем
здоровому, ибо тот, у кого одно лишь мнение, в сравнении со знающим не
может здраво относиться к истине.
же "большее" пли "меньшее" имеется в природе вещей; в самом деле, мы не
можем одинаково назвать четными число "два" и число "три", и не в
одинаковой мере заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто
принимает его за тысячу. А если они заблуждаются неодинаково, то ясно, что
один заблуждается меньше, и, следовательно, он больше прав. Если же большая
степень ближе, то должно существовать нечто истинное, к чему более близко
то, что более истинно. И если даже этого нет, то уж во всяком случае
имеется нечто более достоверное и более истинное, и мы, можно считать,
избавлены от крайнего учения, мешающего что-либо пределить с помощью
размышления.
Протагора, и оба они необходимо должны быть одинаково верными или
неверными. В самом деле, если все то, что мнится и представляется, истинно,
все должно быть в одно и то же время и истинным и ложным. Ведь многие имеют
противоположные друг другу взгляды и считают при этом, что те, кто держится
не одних с ними мнений, заблуждаются; так что одно и то же должно и быть и
не быть. А если это так, то все мнения по необходимости совершенно истинны,
ибо мнения тех, кто заблуждается, и тех, кто говорит правильно,
противолежат друг другу; а если с существующим дело обстоит именно так, то
все говорят правду.
мыслей. Но обсуждение нельзя вести со всеми ими одинаково: одних надо
убеждать, других одолевать [словесно]. Действительно, если кто пришел к
такому мнению вследствие сомнений, неведение легко излечимо (ибо надо
возражать не против их слов, а против их мыслей). Но если кто говорит так
лишь бы говорить, то единственное средство против него - изобличение его в
том, что его речь - это лишь звуки и слова. А тех, у кого это мнение было
вызвано сомнениями, к нему привело рассмотрение чувственно воспринимаемого.
Они думали, что противоречия и противоположности совместимы, поскольку они
видели, что противоположности происходят из одного и того же; если, таким
образом, не-сущее возникнуть не может, то, значит, вещь раньше одинаковым
образом была обеими противоположностями; как и говорит Анаксагор, что
всякое смешано во всяком, и то же Демокрит: и он утверждает, что пустое и
полное одинаково имеются в любой частице, хотя, по его слонам, одно из них
есть сущее, я другое - не-сущее. Так вот, тем, кто приходит к своему
взгляду на основании таких соображений, мы скажем, что они в некотором
смысле правы, в некотором ошибаются. Дело в том, что о сущем говорится
двояко, так что в одном смысле возможно возникновение из во-сущего, а в
другом нет, и одно и то же может вместе быть и сущим и не-сущим, но только
не в одном и том же отношении. В самом деле, в возможности одно и то же
может быть вместе [обеими] противоположностями, во в действительности нет.
А кроме того, мы потребуем от этих людей признать, что среди существующего
имеется и некая другого рода сущность, которой вообще не присуще ни
движение, ни уничтожение, ни возникновение.
некоторых также привело рассмотрение чувственно воспринимаемого. Судить об
истине, полагают они, надлежит, не опираясь [на мнение] большего или
меньшего числа людей: ведь одно и то же одним кажется сладким на вкус, а
другим - горьким, так что если бы все были больны или помешаны, а двое или
трое оставались здоровыми или в здравом уме, то именно они казались бы
больными и помешанными, а остальные нет.
том же противоположны нашим, и даже каждому отдельному человеку, когда он
воспринимает чувствами, одно и то же кажется не всегда одним и тем же. Так
вот, какие из этих представлений истинны, какие ложны - это не ясно, ибо
одни нисколько не более истинны, чем другие, а все - в равной степени.
Поэтому-то Демокрит и утверждает, что или ничто не истинно, или нам во
всяком случае истинное неведомо.
восприятием, а это последнее считают неким изменением, им приходится
объявлять истинным все, что является чувствам. На этом основании прониклись
подобного рода взглядами и Эмпедокл, и Демокрит, и чуть ли не каждый из
остальных философов. В самом деле, и Эмпедокл утверждает, что с изменением
нашего состояния меняется и наше разумение:
Круз Андрей
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Белов Вольф
Суворов Виктор