была системой "laisser faire, laisser passer", т.е. капиталистической
системой. Она ставит в очень тяжелое положение огромные массы человечества.
Это делается источником эксплуатации. Поэтому экономическая свобода должна
быть ограничена, ограничена во имя свободы же. По мере того как мы
возвышаемся от материальной стороны жизни к ее духовной стороне, свобода
должна увеличиваться. Если иногда возможна диктатура экономическая и
политическая, то совершенно недопустима и не может быть оправдана диктатура
интеллектуальная и духовная. Когда остро ставится вопрос о "хлебе" (символ
экономики) для человеческого общества, то можно признать необходимой
экономическую диктатуру. Диктатуру интеллектуальную считают справедливой,
потому что без нее, т.е. без навязанного государственной властью известного
миросозерцания, не может осуществляться диктатура экономическая. Это и есть
тоталитарный строй, который практически всегда означает господство полиции
над жизнью народа. Очень труден и драматичен вопрос об отношении двух
великих символов в жизни общества: символа "хлеба" и символа "свободы".
Когда начинается движение масс в борьбе за "хлеб", то всегда жертвуют
"свободой". Духовную и интеллектуальную свободу защищают лишь небольшие
культурные слои. К этому присоединяется еще то, что символом "свободы"
злоупотребляли для дурных, совсем не освободительных целей. И тем не менее
свобода остается величайшей духовной ценностью, большей, чем ценности
витальные. Для свободы можно и должно пожертвовать жизнью, для жизни не
должно жертвовать свободой. Со свободой связано качество жизни, достоинство
человека. Нельзя дорожить жизнью, недостойной человека. Трудящиеся массы
естественно дорожат материальной стороной жизни, которая их не удовлетворяет
и ставит их в зависимое положение. Им кажется, и им это внушают, что они
борются за экономические блага, которые признают первоосновой жизни, но тем
самым они должны бороться за свободу. Недостаток "хлеба" есть также
недостаток "свободы". Нерешение вопроса экономического не дает возможности
реализовать свободу. В действительности мы видим, что неизбежность
социального переустройства общества сопровождается уменьшением свободы не
только экономической и политической, но и интеллектуальной и духовной.
Сосредоточенность на материальной стороне жизни, которая наиболее далека от
свободы, ведет к тому, что в ней начинают видеть не средства, а цель жизни,
творческую духовную жизнь или совсем отрицают, или подчиняют материальной
жизни, от нее получают директивы. Борьба за свободу духа может принимать
героический характер. Мы должны сохранить веру, что после периода погружения
в материальную сторону жизни и торжества материализма начнется период более
очищенный и направленный к духовности. Духовность прошлого была иногда
слишком прикреплена к материальной жизни, которая почиталась освященной
органической жизнью, как бы сотворенной Богом и неизменной. Ныне дух
отрывается от этой связанности с органической плотью жизни. Свобода основана
не на природе (естественное право), а на духе. Это период мучительный и
трудный, в котором радость жизни ослабевает. Свобода есть главный источник
трагизма жизни. Жизнь в божественной необходимости была бы бестрагична. Этот
трагизм свободы должен быть принят человеком. Он не имеет права облегчать
себя. Легкого решения проблемы свободы не существует. Два великих принципа
жизни - свобода и любовь могут вступать в конфликт. Свобода может быть
ограничена любовью, любовь ограничена свободой. И это не всегда бывает
гармонично. В жизни же социальной происходит столкновение менее чистых
принципов. Свобода ограничивается не любовью, а экономикой, которая делается
всевластной. Иногда это называется требованием справедливости, но не всегда
это можно так назвать. Достижение же монизма можно мыслить лишь
эсхатологически.
отчета в том, что это значит. Обыкновенно коллективизм понимают как
противоположение индивидуализму. Смешение коллективизма и коммюнотарности
(общинности) обычно происходит, и не очень любят, когда делается различение:
многие с гордостью говорят, что они вступили в коллективную эпоху.
Происхождение терминов иногда бывает случайным. По-видимому, слово
"коллективизм" было впервые употреблено на Базельском социалистическом
конгрессе (1869) в противоположность этатическому социализму марксизма.
Потом смысл термина изменился и самый марксизм начали называть
коллективизмом. Сейчас коллективизм почти отожествляется с коммунизмом. Но
очень важно установить различие и противоположность между коллективизмом и
коммюнотарностью. Хотя коммунизм принимает форму крайнего коллективизма, но
само слово "коммунизм" лучше, чем слово "коллективизм". Трудно совершенно
изгнать из употребления слово "коллективизм", как я хотел бы, потому что им
пользуются для обозначения таких реальностей, как, напр., армия, нация,
класс и пр., реальностей сверхличных. Это коллективные реальности, и о них
часто некритически мыслят в духе реализма понятий. Это всегда лишь процесс
объективации и социализации, который принимает за первореальности реальности
производные и вторичные. Так называемые коллективные реальности должны быть,
конечно, признаны реальностями совсем иного порядка, чем реальность
человеческой личности или даже реальность животного. "Коллективная"
реальность имеет экзистенциальный смысл в человеческой жизни, но она совсем
не то значит, что думают, желая подчинить ей человеческую личность. Можно
употреблять прилагательное "коллективный", но нельзя употреблять
существительное "коллектив". Коллективизм есть das Man. Существуют
"коллективные" реальности, но не "коллективы" как реальности. Коллектив есть
не реальность, а известная направленность людей и групп, состояние, в
котором они находятся. Коллективизм есть ложное состояние сознания,
создающее лжереальности. Сознание создает много лжереальностей. Коллектив не
имеет той доли реальности, которую, напр., имеет нация или класс. Мы часто
говорим о коллективном сознании, национальном, церковном, классовом и пр.,
как будто коллективы могут иметь сознание. В действительности это есть лишь
метафорическое выражение. Так называемые коллективные реальности не имеют
субъективного сознания. Не может быть сознания церкви, нации, класса, но
может быть церковное, национальное, классовое сознание людей, группирующихся
в этого рода реальности. Это сознание людей объективируется в quasi
реальности. Церковь есть бесспорная реальность, и реальность
духовно-мистическая, и реальность социально-историческая. Но эта реальность
совсем не означает какого-то коллектива, стоящего над личностями,
принадлежащими к церкви и обладающими своим сознанием. Церковь имеет
огромный экзистенциальный смысл в судьбе людей, но социальная объективация
духовной реальности церкви не может претендовать на первореальность, это
реальность производная. Главная особенность так называемых коллективных
реальностей заключается в том, что они не имеют экзистенциального центра, не
могут страдать или радоваться. Способность же к страданию есть главный
признак подлинной первореальности. Не может страдать церковь, нация, рабочий
класс; страдать могут только люди, входящие в эти сверхличные образования. В
пределах нашего падшего феноменального мира всегда остается невозможность
примирить противоположность между общим и частным. Отсюда получается
деспотическая власть общего "коллективного" над частным, индивидуальным.
Нужно всегда помнить, что мы вращаемся в мире, наполовину иллюзорном,
созданном ложным направлением сознания. Ложь коллективизма заключается в
том, что он переносит нравственный экзистенциальный центр, совесть человека
и его способность к суждениям и оценкам из глубины человеческой личности в
quasi реальность, стоящую над человеком. В коллективизме человек перестает
быть высшей ценностью. Этот процесс экстериоризации человеческого сознания в
разных формах происходил на протяжении истории. Можно удивляться, что
говорят об оригинальности нового коллективного человека, нового
коллективного сознания, противоположного всему персональному. Но ведь таково
почти все прошлое человечества. С первых времен преобладало коллективное,
групповое сознание. Люди мыслили и судили по принадлежности к "коллективу"
племени, нации, государства, семьи, сословия, конфессии и пр. У человека,
сознававшего себя принадлежащим к дворянскому сословию или к какому-нибудь
полку гвардии, сознание было не менее "коллективным", чем у советского
человека, сознающего себя принадлежащим к коммунистической родине. Личное
мышление и личные суждения всегда были большой редкостью, скорее
исключением. Пробуждение личности есть позднее пробуждение. И в так
называемый индивидуальный, либеральный, буржуазный период истории люди
мыслили безлично, судили по своей принадлежности к буржуазному классу,
какой-либо форме индустрии, по обывательскому мнению. Всегда преобладало то,
что Гейдеггер называет "das Man", безличное подчинение мнения, "так
говорят". Оригинальность современного коллективизма заключается лишь в том,
что он хочет произвести универсальную, всеобщую коллективную совесть,
мнение, мышление и оценку людей, а не проявление разнообразных группировок.
Противоположение индивидуализму совершенно неверное и путаное, потому что
совсем не было того индивидуализма, который хотят отрицать. Если в
буржуазном капиталистическом обществе мнение людей определялось их
собственностью и материальным положением, то это менее всего значит, что это
мнение было индивидуальным и персональным. Настоящее социальное освобождение
и заключалось бы как раз в возможности индивидуального, личного сознания,
мышления, оценки. Тут мы сталкиваемся с решительным противоположением
коллективизма и коммюнотарности.
в православии, и в католичестве. На противоположном конце он обнаруживается
в коммунизме и фашизме. Коллективизм обнаруживается всегда, когда в общении
и соединении; людей утверждается авторитарность. Коллективизм не может быть
не авторитарным, он не может допустить свободы в общении. Коллективизм
всегда значит, что нет настоящей коммюнотарности, общности, что для
организации общества нужно создать фиктивную реальность коллектива, от
которого исходят руководства и приказы. Когда падают старые авторитеты,
когда не верят больше в суверенитет монархий или демократий, то создается
авторитет и суверенность коллектива, но это всегда означает внутреннюю"
неосвобожденность человека и некоммюнотарность людей. В чем принципиальное
различие между коммюнотарностью и коллективизмом? Коллективизм означает
отношение человека к человеку через его отношение к коллективной реальности
или псевдореальности, к объективированному обществу, стоящему над человеком.
Лукьяненко Сергей
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Белов Вольф