поверхности, в которых эта сила распространяется, и это кажется необходимо
лежащим самой природе вещей и потому обычно объясняется как познаваемое a
priori. Как ни просты источники Кого закона, основывающиеся лишь на
отношении сферических поверхностей различных радиусов, однако кон этот
имеет такое удивительное следствие в отношении многообразия их согласования
и правильности, что не только все возможные орбиты небесных тел [выражены]
в конических сечениях, но и имеет место такое отношение их между собой, что
никакой другой закон притяжения, кроме закона отношения обратной
пропорциональности квадрату расстояний, не может быть пригодным для той или
иной системы мира.
познает a priori и притом главным образом из всеобщих принципов определения
пространства. И я спрашиваю: находятся ли эти законы природы в
пространстве, а рассудок изучает их, стараясь лишь исследовать богатый
содержанием смысл пространства, или же они находятся в рассудке и в том
способе, каким он определяет пространство по условиям синтетического
единства, на которое направлены все его понятия? Пространство есть нечто
столь однообразное и столь неопределенное в отношении всех особых свойств,
что в нем, конечно, не станут искать сокровищницу законов природы.
Напротив, то, что определяет пространство в качестве круга, конуса и шара,
есть рассудок, поскольку он содержит основание для единства их построения.
Чистая всеобщая форма созерцания, называемая пространством, есть,
разумеется, субстрат всех созерцаний, предназначаемых для отдельных
объектов, и в пространстве заключено, конечно, условие возможности и
многообразия этих созерцаний; но единство объектов определяется
исключительно рассудком, и притом по условиям, лежащим в его собственной
природе. Таким образом, рассудок есть источник всеобщего порядка природы,
так как он подводит все явления под свои собственные законы и только этим a
priori осуществляет опыт (по его форме), в силу чего все, что познается на
опыте, необходимо подчинено законам рассудка. Мы имеем дело не с природой
вещей самих по себе, которая независима и от условий нашей чувственности, и
от условий рассудка, а с природой как предметом возможного опыта; и здесь
от рассудка, делающего возможным этот опыт, зависит также и то, что
чувственно воспринимаемый мир но есть никакой предмет опыта пли что он есть
природа.
Для философа нет ничего более желательного, чем суметь вывести из одного
априорного принципа и соединить таким образом в одно познание все
многообразное [содержание] понятий и основоположений, которые прежде, при
их применении in concrete, представлялись ему разрозненными. Прежде он
только верил, что полностью накоплено то, что оставалось ему после
определенного отвлечения и что, как казалось ему через сравнение их друг с
другом, составляет особый вид познаний,-но это был только агрегат; теперь
же опознает, что именно столько-то [познаний] - ни больше, ни меньше -
может составить вид знаний; он усмотрел необходимость произведенной им
классификации, что и есть понимание, и только теперь имеет он систему.
Отыскание в обыденном познании тех понятий, которые не основываются ни на
каком особенном опыте и тем не менее встречаются во всяком опытном
познании, составляя как бы одну лишь форму связи, предполагает так же мало
размышления и понимания, как отыскивание в каком-нибудь языке правил
действительного употребления слов вообще и, следовательно, собирание
элементов грамматики (оба изыскания действительно очень близки между
собой), будучи, однако, Be в состоянии указать причину, почему каждый язык
мест именно это, а не другое формальное качество и, не менее, почему
имеется именно столько - не больше и не меньше - такого рода формальных
определений языка.
категорий (их называют предикаментами) . Потом ему пришлось добавить ним
еще пять постпредикаментов, которые, впрочем, отчасти уже заключались в
категориях (например, rius, simul, motus). Но этот конгломерат
(Rhapsodie)мог иметь скорее значение указания для будущего исследователя,
чем значение идеи, разработанной согласно правилам; поэтому с дальнейшим
развитием философии он был отвергнут как совершенно бесполезный.
человеческого познания мне прежде всего удалось после долгого размышления с
достоверностью отличить и отделить чистые первоначальные понятия
чувственности (пространство и время) от понятий рассудка. Этим из
Аристотелева списка были исключены категории 7, 8 и 9-я. Остальные не могли
мне быть полезны из-за отсутствия принципа, по которому можно было бы
полностью измерить рассудок и с полнотой и точностью определить все его
функции, откуда проистекают его чистые понятия.
которое содержит все прочие и отличается только разными видоизменениями или
моментами в приведении многообразного [содержания] представлений к единству
мышления вообще; и вот я нашел, что это действие рассудка состоит в
составлении суждений. Здесь передо мной были уже готовые, хотя и не совсем
свободные от недостатков, труды логиков, с помощью которых я и был в
состоянии представить полную таблицу чистых рассудочных функций,
неопределенных, однако, в отношении какого-либо объекта. Наконец, я соотнес
эти функции суждения с объектами вообще или, вернее, с условием для
определения объективной значимости суждений; так появились чистые
рассудочные понятия, относительно которых я мог не сомневаться, что именно
только они и только в таком количестве могут составлять все наше познание
вещей из чистого рассудка. Я назвал их, естественно, старым именем
категорий, оставив за собой право - коль скоро должна была быть создана
система трансцендентальной философии, ради которой я имел теперь дело
только с критикой самого разума,- полностью присоединить под названием
предикабилий все понятия, выводимые из них путем соединения их или друг с
другом, пли с чистой формой явления (пространством и временем), или с их
материей, поскольку она еще не определена эмпирически (предмет ощущения
вообще).
лишенного всякого принципа конгломерата и почему она одна и заслуживает
быть отнесенной к философии, состоит в том, что посредством нее можно было
точно определить истинное значение чистых рассудочных понятий и условие их
применения. Действительно, оказалось, что сами по себе эти понятия суть
только логические функции и, как таковые, не составляют ни малейшего
понятия об объекте самом по себе, а нуждаются в чувственном созерцании как
в своей основе; и в таком случае они служат только для того, чтобы
определять в отношении всех функций суждения эмпирические положения,
вообще-то неопределенные и безразличные к ним, сообщать им тем самым
общезначимость и посредством них делать возможными суждения опыта вообще.
в опыте, не приходило в голову ни первосоздателю их, ни кому-либо другому
после него; но без этого понимания (полностью зависящего от их выведения,
или дедукции) категории совершенно бесполезны и представляют собой только
убогий список названий без объяснения и правил их Применения. Если бы
что-нибудь подобное пришло на ум древним, то, без сомнения, вся наука о
чистом познании из разума, под именем метафизики погубившая в течение веков
не один ясный ум, дошла бы до нас в совершенно ином виде и просветила бы
человеческий рассудок, вместо того чтобы, как это было в действительности,
истощать его туманными и бесплодными умствованиями и сделать негодным для
подлинной науки.
каждого предмета чистого разума и служит достоверным наставлением или
путеводной нитью, указывающей, как и через какие акты необходимо проводить
полное метафизическое следование; эта система исчерпывает все моменты
рассудка, под которые должно быть подведено всякое другое понятие. Так
получилась и таблица основоположений, в полноте которой можно быть
уверенным только благодаря системе категорий; и даже при классификации
понятий, выходящих за пределы физиологического применения рассудка (см.
"Критику чистого разума", стр. 344, а также стр. 415), может служить все та
же путеводная нить, которая образует замкнутый круг, так как необходимо
проводить ее всегда через одни и те же постоянные пункты, a priori
определенные в человеческом рассудке; этот круг не оставляет никакого
сомнения в том, что предмет чистого понятия рассудка или разума, если
только он рассматривается философски и согласно априорным основоположениям,
может быть познан таким образом полностью. Более того, я не мог не
использовать эти направляющие воззрения (Leitung) для одной из
отвлеченнейших онтологических классификаций, а именно для многообразного
различения понятий нечто и ничто, и в соответствии с этим я составил
сообразную с правилами и необходимую таблицу (см. "Критику чистого разума",
стр. 292).
принципе, приносит в высшей степени важную пользу еще тем, что она
исключает все чужеродные понятия, которые могли бы прокрасться между
чистыми понятиями рассудка, и определяет каждому познанию его место. Те
понятия, которые я под названием рефлективных понятий также объединил в
таблицу, руководствуясь таблицей категорий, совершенно произвольно и
неправомерно смешиваются в онтологии с чистыми рассудочными понятиями, хотя
эти последние суть понятия связи и тем самым понятия самого объекта, а те
служат лишь для сравнения уже данных понятий и потому имеют совершенно иную
природу и применение; своей правильной классификацией ("Критика", стр. 260)
я их выделяю из этой смеси. Но еще очевиднее будет польза отдельной таблицы
категорий, если мы теперь отделим от тех рассудочных понятий таблицу
трансцендентальных понятий разума, имеющих совершенно иную природу и
совершенно другое происхождение (а потому должны иметь и другую форму); это
столь необходимое разграничение не было, однако, проведено ни в одной
системе метафизики, где эти идеи разума переплетались без разбора с
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Перумов Ник