Философа, которого так ждет наше общество сегодня, потому что мы находимся в
периоде уже затянувшегося одичания сознания.
Мандельштама, вернувшиеся в "чертог теней". Инфантильность - это
переростковое состояние, с упущенным моментом взросления. Упустив его сами,
мы теперь озабочены проблемой молодежи, хотя в действительности "это о нас
говорит сказка". Мы ждем от молодежи зеркального отображения самих себя. Мы
желаем, чтобы молодежь, например, занимаясь принудительным, назначенным
трудом или добродетельно сидя за поучительными книжками (хотя из этого
ничего нельзя узнать о себе и повзрослеть), подтверждала бы нам то
представление, которое мы имеем о самих себе, о своих возможностях. Но
сами-то мы ходим на помочax, ждем инструкций, указок, ничего не знаем о
себе, потому что о себе мы можем узнать только на ответственном поле
деятельности, где к человеку возвращаются последствия его действий и
поступков.
его собственных действий, а не выпадали ему из таинственной, мистической
дали послушания. Важно сознание зависимости происходящего в мире - и в
удаче, и в неудаче - от того, что сам человек мог бы сделать, а не от
потусторонне "высшей" (анонимной или олицетворенной) игры, непостижимыми
путями выбрасывающей ему дары и иждивение или, наоборот, злые наказания и
немилости. Сказал же однажды один свободный человек: "Минуй нас пуще всех
печалей и барский гнев, и барская любовь!"
человека. Живем в ситуациях, когда никакая мысль не прививается. Не просто
по глупости. А потому, что додумывание ее до конца ставит под вопрос нас
самих. И никогда не извлекаем опыт. Все заново и заново повторяется, раз
сохраняем себя против всего того, что не можем вместить, не изменившись
сами. Скажем, антиалкогольная кампания в стране сегодня ведется теми же
словами (мы только не знаем об этом), какими она велась и сто лет назад. Как
же это может быть? А все очень просто. Люди не проходили путь до конца, не
извлекали опыт, не разрешали смысл. Оставались детьми, если жили вне
отработанной грамотно структуры сознания.
философской традиции, где была бы философская мысль, не зависимая, скажем,
от дилеммы: царь - народ, самодержавие - крепостные. Она возникает с
появлением Чаадаева, но он был изолированной фигурой. Потом уже, после
Владимира Соловьева, появился феномен - я парадоксально скажу - светской
автономной философии (хотя я говорю это о философии, которая была
максимально религиозна). Но под "светскостью" я имею в виду то, что она
вырвалась из этих заданных противостояний: царь - народ и т.д. и создала
пространство автономной духовной жизни, независимой философской мысли. Это
пространство мы потом снова потеряли по разным причинам. Сейчас мы не можем
жить цивилизованной общественной жизнью, не восстанавливая эту автономную
духовную сферу независимой мысли. Сознание наше живет в напряженном поле,
очерченном предельными границами смыслов, и ясность в нем возможна только
тогда, когда мы владеем языком этих смыслов, то есть понимаем их
отвлеченность, их граничную природу, умеем читать то, что они нам говорят о
наших возможностях и природе, и когда сами достаточно развиты для этого. В
том числе и в поле символов - "человек", "смерть", "смысл жизни", "свобода"
и т.д. Это ведь вещи, производящие сами себя. Даже сознание, как и мысль,
можно определить как возможность большего сознания. Или, например, свобода.
Для чего нужна свобода и что она? Свобода ничего не производит, да и
определить ее как предмет нельзя. Свобода производит только свободу, большую
свободу. А понимание того, что свобода производит только свободу,
неотъемлемо от свободного человека, свободного труда. То есть свободен
только тот человек, который готов и имеет реальную силу на труд свободы, не
создающей никаких видимых продуктов или результатов, а лишь воспроизводящей
саму себя. А уже затем она - условие других вещей, которые может сделать
свободный человек. Но нет такого предмета в мире, называемого "свобода",
который внешне доказуемым образом можно кому бы то ни было показать и
передать. Свобода недоказуема, совесть недоказуема, смысл недоказуем и т.д.
душевная жизнь в той мере, в какой она осуществляется, удается нам и мы в
ней исполняемся. Поскольку основная страсть человека, как я понимаю, - это
исполниться, осуществиться.
молодежи. Молодых людей увлекают скорее прагматические учения, установки или
духовные искания зачастую в области веры, мистики. Для чего я, кто я? Для
чего общество, в котором я живу? Что такое человечество, к которому я
принадлежу? Что такое Вселенная, в которой мы все находимся? Эти вопросы
перед молодежью встают так, словно никакой философской традиции не
существовало. Что же нужно современному молодому человеку? - Я бы сказал так
- может быть, несколько парадоксальным образом - молодость есть единственное
время, когда мы можем взрослеть. Взрослеть - это значит принадлежать к веку
и миру просвещения. Я напомню старое определение просвещения - это вовсе не
сумма знаний, распространяемая в народе. Европейское понимание просвещения
сводится к утверждению, что просвещение есть взрослое состояние
человечества, способность человека обходиться без внешних авторитетов,
мыслить своим умом и не нуждаться в помочах. Вся тяжесть просвещения,
тяжесть взрослости падает на нашу молодежь. Потому что это единственное
время, когда можно повзрослеть, когда есть еще энергия, молодая энергия на
то, чтобы встать вертикально. Когда есть еще энергия на поиски того, что
лежит только в конце пути. Что я хочу сказать? Все основы нашей сознательной
нравственной жизни, все вопросы смысла, которые Вы так хорошо
сформулировали: кто я? зачем я? и т.д., лежат в области, о которой можно
сказать так: это область того, о чем в принципе нельзя знать. Нельзя знать
заранее, предположить, вообразить из уже существующих представлений и
логических возможностей мысли, ввести определением. Это можно узнать, лишь
пройдя путь самому. На себе и в себе. - Не относится ли это только к людям с
развитым интеллектом? Ведь есть же люди, которые хотят быть ведомыми. - Но
тогда все, гаси свечи. - Да, но таких людей много. - Ничего не поделаешь.
Если я определяю жизнь человеческую как усилие во времени, то тем самым я
как бы утверждаю, что в жизни всегда, на каждый данный момент будет какая-то
иерархия. Кто меньшее совершил усилие, кто большее. И это не Вопрос
демократии, потому что демократия предполагает равенство исходных усилий, а
вопрос - роковой. Нельзя поровну делить то, чего нет, что только предстоит
человеку познать и открыть своим испытанием. И в этом смысле есть какая-то
справедливая и несправедливая иерархичность в каждый данный момент, потому
что в каждый данный момент мы имеем итоговую жизнь. Поэтому и существуют
отработанные обществом правила мудрости, которые, например, предписывают
некоторым терпение: подожди, не спеши (не позволяют сразу совершить
агрессивный акт). Сам не можешь - делай, как другие, послушайся, возьми в
пример и т.д.
охватывает при одной только мысли, что он снова может оказаться молодым. И я
действительно ни за что не хотел бы, чтобы мне было сейчас 17 лет. Снова
подвергнуться риску и не попасть на путь - даже если я заблуждаюсь, что
попал на верный путь. Нет, снова начать жизнь я не хотел бы. Уж слишком она
невнятна. Ну представьте современный мир и себя в нем. Вы хотите жить в нем
молодым. Чувствовать себя живым, то есть уникальным, незаменимым, нелишним -
это неотъемлемая потребность человека. Живым в том, что делаешь, в том, что
говоришь, думаешь, как поступаешь. Молодому человеку эта потребность более
всего свойственна. А тут, когда он открывает глаза в пафосе этой
потребности, он вдруг осознает себя в лесу из стоячих мертвецов, который как
раз это шевеление живого исключает...
произвола, администрирования, насилия одних социальных групп над другими во
имя каких бы то ни было идеалов, идей и т.п. В том, что касается культуры и
сознания, - это восстановление прерванных связей с мировой культурой. Если
молодые люди оказались в обществе в период изоляции, то в какую сторону им
прорывать? Конечно, в сторону воссоединения со своей родиной, с мировой
культурой. В нашем случае с европейской культурой. Мы вот говорим по-русски,
русский язык - европейский язык. И Россия сама - хочет она или не хочет -
неотделимая часть европейской цивилизации. Правда, она может быть неудачной
ее частью или скорее мученической. А может и перестать вечно мучиться, один
раз пострадать и навсегда, а не оказываться все время в состоянии,
заслуживающем грустной иронии Салтыкова-Щедрина, который говорил: здесь
лучше, потому что здесь больше страдают.
рок-музыки, могут открывать себя; иначе, без этого открытия, как бы громко
ни звучал рок, - это глухая жизнь, а не интенсивное общение. Формальными
организациями нити общения прерваны, то есть отсутствует пространство,
которое давало бы простор самосознанию, очищению сознания. Эти нити нужно
восстанавливать. - Когда, на Ваш взгляд, прервалась связь с мировой
культурой? И что внесла в мировую культуру марксистско-ленинская философия
за семьдесят лет. - Связи эти оборвались, когда наше общество замкнулось в
себе. Например, возникла такая фиктивная проблема, на которой я попробую
проиллюстрировать свой ответ. Может ли русский или грузинский писатель жить
в Париже? Не может, отвечаем мы, прерывается связь с языком и т.д. Это
неправда, потому что связь с языком прерывается не фактом нахождения
русского или грузинского писателя в Париже, а существованием границы для
циркуляции слова. Отсюда фиктивная проблема особого русского и любого
другого патриотизма, особой невозможности для русского жить вне России, для
грузина - вне Грузии и т.д. И мы этими фикциями разрываем себе душу.
марксистской, имея, вероятно, в виду философию учебников, не есть подлинная
марксистская философия. Я не хочу ничего дурного сказать о моих коллегах. Я
хочу сказать лишь следующее: мы должны отдавать себе ответ в случайности
этого образования. В случайности его языка, который не вытекает из капитала
Маккефри Энн
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Шилова Юлия