взятой во всем ее многообразии - я смело говорю - совершенно беспримерны во
всей истории философии . Соловьев не историк. Историки чистые, конечно,
превосходят Соловьева точностью и детальностью своей исторической
осведомленности. Соловьев - гений философского творчества, создавший
обширнейшее и законченное философское миросозерцание. Кто же из философов
Запада, сколько-нибудь равный ему по величине, может быть поставлен с ним
рядом по насыщенности своей мысли всем прошлым философии? Историки как
таковые воспроизводят историю мысли механически, внешне. У Соловьева с
несравненною силой усвоение прошлого становится внутренним - организуется.
Невольно вспоминаются слова Достоевского о Пушкине. Как в Пушкине поражает
исключительная способность перевоплощения, необычайная отзывчивость ко всем
своеобразиям веков и пространств - в этом и состоит всечеловечность поэзии
Пушкина - так в Соловьеве поражает гениальная легкость, с которой он
понимает почти с полуслова целые мировоззрения, и необычайная
многосторонность мотивов и интересов его философской мысли. Все мышление
Соловьева изнутри проникнуто пламенным стремлением к всечеловечности.
всеми продуктами философского творчества Европы и в то же время, можно
сказать, субстанциальная пронизанность религией Слова, роднящей нас с
"логизмом" восточно-христианского умозрения, - вот что составляет поистине
оригинальную почву русской философской мысли, почву, которая объясняет и все
особенности русской философии от Сковороды до кн. С.Н.Трубецкого и открывает
для дальнейшего философского творчества в России безбрежные перспективы.
произойти лишь в России. Ибо Россия своей культурностью ввела и продолжает
все в большей степени вводить в себя европейское начало рационализма ,
проникающего собой всю новую культуру Европы; своей религией существенно и
неотъемлемо внедряла в себя восточное начало божественного L?goj'а. В мире
жить эти две враждебные друг другу стихии не могут. И кто со вниманием
оглянется на наше прошлое, тот увидит, что вся русская философская мысль,
которая захватывает и великих создателей нашего художественного слова,
представляет из себя различные моменты в развитии уже начавшейся борьбы
между ratio и L?goj'ом. И только с точки зрения этой борьбы может быть
осмыслено наше прошлое и правильно осознаны наши обязанности перед грядущим.
мысль характеризуется тремя основными и яркими тенденциями.
содержания, силясь от них отвлечься, и которая в силу самой природы своей
никогда не может этого сделать, впадает в ложную отвлеченность от жизни,
отрешенность от сущего, т.е. состояние меонизма. Русская философская мысль в
противоположность этому рационалистическому стремлению к дурной
отвлеченности была всегда существенно конкретна, т.е. проникнута
онтологизмом, естественно вытекающим из основного принципа L?goj'а. Эта
онтологическая конкретность русской мысли проявляется двояким образом:
глубоко философском творчестве Тютчева, Достоевского, Толстого. Она же
обусловливает любопытную черту: отсутствие систем. Всякая система
искусственна, лжива и как плод кабинетности меонична. Меоничность в
философии Вл.Соловьева проявляется именно там, где он, оставляя путь
интуиции, обольщается миражем систематичности. И наиболее меоническим
русским философом был Чичерин , ratio которого, первенствуя, стремился к
универсальной систематичности. Русские мыслители заняты самой мыслью, а не
ее искусственным обрамлением. Вот почему такой громадный ум, как Хомяков
(который при желании мог создать десятки "систем"), раскрывает себя в
размышлениях о сущности православия. Вот почему блестящая, яркая мысль
Чаадаева осуществляет себя в философии истории (русской и всемирной) и
молчит о другом.
меонизмом нового европейского мышления делает ряд замечательных попыток
защитить принципиальный онтологизм от всех нападок ratio и поразить ratio
его же оружием. Я имею в виду глубокий анализ идеи причинности в
"Положительных задачах философии" Л.М.Лопатина, тонкую защиту этим же самым
мыслителем онтологической точки зрения как в основных, так и частных
вопросах психологии, анализ идеи бытия, данный Козловым, и оригинальное
обоснование "конкретного идеализма" кн. С.Н.Трубецким, автором прекрасного
философско-исторического исследования "Учение о Логосе" .
мировоззрение "русского Сократа" Г.С.Сковороды, так и всеобъемлющее,
универсальное миросозерцание "русского Платона" - В.С.Соловьева.
западноевропейского рационализма (материализм, позитивизм и в значительной
мере Кант) были подвергнуты уничтожающей и детальной критике в русской
философской литературе, то станет окончательно ясным, что онтологизм русской
философской мысли проявился с неоспоримою ясностью .
сознание Божества. Всякое осознание L?goj'а поэтому существенно религиозно.
Отсюда второй основной чертой русской философской мысли является глубокая и
коренная религиозность. Объяснить эту религиозность соображениями
посторонними - это значит ничего не понимать. Это значит обвинять целый
народ в лице крупнейших носителей его сознания в скрытом, упорном лицемерии.
или иначе религиозен. Но их религиозность коренится в их личности, а не в
самом принципе их философствования. Этот принцип, т.е. ratio, безрелигиозен;
поэтому философы западные в своей религиозности прибегают или к системе
двойной бухгалтерии (Декарт, Бэкон, Локк), или к системе принципиальной
несоединимости религии с философией (Кант). Единственным философом Запада,
делавшим гениальные, героические попытки пробиться из отрицательного
рационализма к положительному "логизму", был Шеллинг, кстати сказать, совсем
не изученный и почти замолчанный на Западе. Но Шеллинг, и этого нельзя
забывать, находился под влиянием Баадера, тяготевшего - как это ни странно -
к православию - Баадер открыл Шеллингу немецкую мистику, которая, как и вся
средневековая мистика Европы, находится в зависимости от христианской
мистики Востока. Таким образом, существенный "логизм" этой мистики Шеллинг
косвенным образом почерпал с Востока.
новые возможности перед европейской мыслью - это самое было исторической
почвой, взрастившей всю русскую философскую мысль. И русская философская
мысль, существенно устремленная к "логизму", должна была быть не случайно, а
существенно религиозной.
религиозность - это значит ломиться в открытые двери. Вне всякой религии у
нас остаются лишь таланты второстепенные и третьестепенные - не творцы и
созидатели, а передатчики и "просветители".
сознанием предполагает ту динамическую теорию познания, которая высшее
осуществление свое находит в прагматике христианского подвига. В свершении
этого подвига безмерное значение святых. Но всякое, даже самое отдаленное и
приближенное, сознание L?goj'а предполагает как свое необходимое условие
сверхобычную напряженность личной жизни, повышенное онтологически-жизненное
самосознание. Мудрость Слова не может быть дана помимо личности. Она
раскрывается через личность и в личности. Всякое усвоение L?goj'а связано
поэтому с внутренней борьбой, с вольным подвигом, напряженность которого
приводит в движение и этим движением выявляет самые глубокие и обычно
скрытые стороны духа.
философской мысли. Это то, что можно назвать персонализмом русской
философии, т.е. подчеркнутая значительность личности ее творцов и
создателей.
и Арх. Гавриил ), гораздо значительнее и больше своих глубоко оригинальных и
замечательных философских творений. Печерин или Гоголь не написали ни
единого "философского" произведения, но жизнь Печерина проникнута такой
огромной мыслью, такой сознательной идеей, что философская значительность
этой жизни превышает целые томы самых блестящих сочинений. Последние годы
жизни Гоголя, в которых разыгрывается его религиозная драма (а корни этой
драмы во всей его жизни), полны огромной философской глубины. Субстанция
мысли неизменна. Мысль остается мыслью независимо от того, выковывается ли
она на "медленном огне теоретического размышления" или же, облитая кровью,
страдальчески извлекается из самых душевных недр. В самодовольстве пребывают
те, кто думает, что мысль действительна только за кабинетным столом. Когда
Слово, проникая внутрь, завладевает всей полнотой человеческих переживаний,
оно выражает себя не пером и не одними устами, а божественной глубиной и
мукой искания, соразмерного значительности мысли - индивидуализирующего эту
мысль и движущего всею жизнью избранника.
гибнет, а растет.
Соловьев написали много гениальных томов. И что же? Личность и у
Достоевского, и у Соловьева высится над всеми их творениями, остается
неисчерпанной, хранящей по-прежнему тайну, которую не могут вместить никакие
слова и намекнуть на которую может только слово поэта или художника.
написано, не принимая. во внимание богатейшие обертоны тайн и намеков, ее
проникающих, это все равно что оценивать начатую статую только по видимой
форме и по количеству металла, в ней заключенного, игнорируя громадность
невидимого замысла и богатство предстоящих возможностей.
Тайны Сущего раскрываются в недрах личности. Божественное Слово, проникая
всего человека, по существу не может всецело выразиться в том, что в
человеке не есть все - т.е. в сознании. Сознание, даже творческое,