Альфред помянул черта. Он обрезал большой палец острым ножом, и из
пальца потекла кровь.
И я не хочу слышать ругательства в своем доме.
палец. И он снова стал строгать зубья для граблей. Это было славное зим-
нее занятие: все грабли проверяли и сломанные зубья заменяли новыми. Так
что, когда наступала весна, все грабли были в порядке.
рил папа Эмиля, сумрачно глядя перед собой.
своих денег тридцать пять крон. Потом он запряг Лукаса в старые роз-
вальни и поехал в Бастефаль, где в изобилии водились свиньи. Домой он
вернулся с великолепным поросенком, которого стащил в свинарник к Замо-
рышу. Потом он пошел к отцу.
одного, но смотри не ошибись!
даже забыл о том, что говорит с отцом. Ведь ужасно было купить жизнь За-
морышу, убив другого несчастного поросенка. Но лучшего выхода Эмиль не
видел. Иначе отец, который не признавал, что поросенок может быть для
забавы, не оставит Заморыша в покое.
обоим поросятам. На третий день он проснулся в кромешной тьме, услыхав
страшный поросячий визг. Поросенок визжал громко и пронзительно, будто
под ножом, потом внезапно наступила тишина.
стал смотреть во двор. Он увидел, что возле свинарника горит фонарь и
движутся тени. Он понял, что поросенок уже мертв, а Лина собирает кровь.
Потом Альфред с папой ошпарят поросенка кипятком и, сбрив щетину, разде-
лают тушу. Затем явится Креса-Майя, и вместе с Линой они будут мыть и
полоскать в прачечной поросячьи кишки. Конец бастефальскому поросенку,
которого купил Эмиль!
пробормотал Эмиль. Он снова забрался в кровать и долго плакал.
был и Эмиль. Сидя в полдень в свинарнике и почесывая Заморыша, Эмиль за-
думчиво сказал:
Креса-Майя с Линой сидели на кухне и без устали резали сало для засола,
мама Эмиля размешивала колбасный фарш, варила пальты, хлопотала над рож-
дественским окороком и укладывала его в особый рассол, Лина пела "Веет
хладом, хладом веет с моря...", а Креса-Майя рассказывала о том, что на
пасторском чердаке водятся привидения без головы, Эмиль уже блаженство-
вал. Он больше не думал о бастефальском поросенке, а только о том, что
скоро Рождество, и о том, как хорошо, что наконец-то выпал снег.
Ида, потому что так говорят в Смоланде, когда разыгрывается пурга.
потом задул ветер, и поднялась такая метель, что, выглянув за дверь, с
трудом можно было разглядеть скотный двор.
вместе с Линой в кухне на диване.
я боюсь щекотки, - попросила Лина старушку.
му он не зажил.
не затянулась, палец покраснел, нагноился и распух. А от пальца к за-
пястью шли короткие красные полоски.
лемы.
аннелунд, - сказала она.
ночь над Смоландом. И когда наутро обитатели Каттхульта проснулись, весь
хутор, казалось, утопал в огромном мягком белом сугробе. А буря не ути-
хала. Шел снег и дул ветер, так что на двор носа было не высунуть; в
трубе завывала вьюга: "У-у, у-у!" Никто никогда ничего подобного не ви-
дывал и не слыхивал!
может, и не надо этого делать - все равно зря.
и о нем не было ни слуху ни духу. Эмиль забеспокоился. Надев кепчонку и
теплое сермяжное пальтишко, он собрался выйти. Мальчик разгреб снег у
кухонных дверей и быстро проложил себе дорогу к людской, которая находи-
лась бок о бок со столярной.
Теперь можешь быстро добежать до столярки. Ведь никто не знает, когда
тебе снова придется там сидеть.
печь. Он лежал на своем деревянном диване и не хотел вставать. Есть он
тоже не хотел. Он сказал, что вроде не голоден. Тут Эмиль еще больше за-
беспокоился. Уж если Альфред не хочет есть, значит, стряслось что-то
серьезное.
же пришла; собственно говоря, пришли все - и папа, и Лина, и КресаМайя,
и маленькая Ида, потому что теперь все всполошились.
и все равно его знобило. Красные полосы на руке продвинулись далеко,
почти к плечу, - страшно было смотреть.
рет.
Кресу-Майю. Она знала по меньшей мере полдюжины людей в одном только
Леннебергском приходе, которые умерли от заражения крови, и добросовест-
но их перечислила.
она.
кут рубашки и зарыть их в полночь к северу от дома, а потом прочитать
какое-нибудь хорошее заклинание. Она знала только одно:
так, тьфу и еще раз тьфу!
ругательства, которое произнес Альфред, когда порезал большой палец. И
если Кресе-Майе нужно что-нибудь зарыть к северу от дома в такую погоду,
среди ночи, то пусть она делает это сама.
похлопала Альфреда по плечу, громогласно подтвердив: - Конечно, ты поп-
равишься, Альфред, уж я-то знаю! - Но тут же, взглянув на дверь людской,
она пробормотала про себя: - Хотя непонятно, как они смогут протащить
гроб через такую узкую дверь!
пальто:
мама.
знали, что в такой день ни за что на свете нельзя было попасть в Мариан-
нелунд. Они были совершенно беспомощны, но признаться в этом Эмилю, да
еще когда он стоял рядом с ними такой убитый, было тяжело. Ведь и папе с
мамой очень хотелось помочь Альфреду, да только они не знали как. И что
ответить Эмилю, они тоже не знали. Папа, не вымолвив ни слова, вышел из
людской. Но Эмиль не сдавался. Куда бы ни шел отец, он следовал за ним
по пятам: плакал, просил, кричал, грозил, а потом принялся дерзить. Он
просто ума лишился! И подумать только, отец не сердился, а лишь тихо го-
ворил:
свадьба, помрет теперь мой Альфред! И останусь я век вековать с четырьмя
простынями и целой дюжиной полотенец, да, хорошенькое дело!
в людскую. Он просидел с Альфредом целый день - это был самый длинный
день в жизни Эмиля. Альфред лежал в забытьи. Только иногда он поднимал
веки и говорил: