главное - они нас не поймали".
вниз и вверх по реке, а потом на ту сторону, - однако ничего не увидели;
тогда Джим снял несколько верхних досок с плота и устроил на нем уютный
шалаш, чтобы отсиживаться в жару и в дождь и чтобы вещи не промокли.
Джим сделал в шалаше и пол, на фут выше всего остального плота, так что
теперь одеяла и прочие пожитки не заливало волной, которую разводили па-
роходы. Посредине шалаша мы положили слой глины дюймов в шесть или семь
толщиной и обвели его бортом, чтобы глина держалась покрепче, - это для
того, чтобы разводить огонь в холодную и сырую погоду: в шалаше огня не
будет видно. Мы сделали еще запасное весло, потому что те, которые были,
всегда могли сломаться о корягу или еще обо что-нибудь. Потом укрепили
на плоту короткую палку с развилиной, чтобы вешать на нее наш старый фо-
нарь, - потому что полагалось зажигать фонарь, когда увидишь, что паро-
ход идет вниз по реке и может на тебя наскочить; а для пароходов, кото-
рые шли вверх по реке, не надо было зажигать фонарь, разве только если
попадешь на то, что называется перекатом, - вода в реке стояла еще высо-
ко, берега там, где пониже, были еще под водой, и пароходы, когда шли
вверх по реке, не всегда держались фарватера, а искали, где течение не
так сильно.
течения больше четырех миль в час. Мы удили рыбу, разговаривали и время
от времени окунались в воду, чтобы разогнать сон. Так хорошо было плыть
по широкой тихой реке и, лежа на спине, глядеть на звезды! Нам не хоте-
лось даже громко разговаривать, да и смеялись мы очень редко, и то поти-
хоньку. Погода в общем стояла хорошая, и с нами ровно ничего не случи-
лось - ни в эту ночь, ни на другую, ни на третью.
ко на темных берегах, только и видна была блестящая грядка огней - ни
одного дома, ничего больше. На пятую ночь мы миновали Сент-Луис, над ним
стояло целое зарево. У нас в Сент-Питерсберге говорили, будто в Сент-Лу-
исе живет двадцать, а то и тридцать тысяч человек, но я этому не верил,
пока сам не увидел в два часа ночи такое множество огней. Ночь была ти-
хая, из города не доносилось ни звука; все спали.
деревушки и покупал центов на десять, на пятнадцать муки, копченой гру-
динки или еще чего-нибудь для еды; а иной раз я захватывал и курицу, ко-
торой не сиделось на насесте. Отец всегда говорил: "Если попадется под
руку курица, бери ее, потому что если тебе самому она не нужна, то при-
годится кому-нибудь другому, а доброе дело никогда не пропадает", - это
такая у него была поговорка. Но я ни разу не видывал, чтобы курица не
пригодилась самому папаше.
или дыню, или тыкву, или молодую кукурузу, или еще что-нибудь. Папаша
всегда говорил, что не грех брать взаймы, если собираешься отдать ког-
да-нибудь; а от вдовы я слышал, что это то же воровство, только по-дру-
гому называется, и ни один порядочный человек так не станет делать. Джим
сказал, что отчасти прав папаша, а отчасти вдова, так что нам лучше выб-
росить какие-нибудь два-три предмета из списка и никогда не брать их
взаймы, - тогда, по его мнению, не грех будет заимствовать при случае
все остальное. Мы обсуждали этот вопрос целую ночь напролет, плывя по
реке, и все старались решить, от чего нам лучше отказаться от дынь-кан-
талуп, от арбузов или еще от чего-нибудь? Но к рассвету мы это благопо-
лучно уладили и решили отказаться от лесных яблок и финиковых слив.
Прежде мы себя чувствовали как-то не совсем хорошо, а теперь нам стало
куда легче. Я радовался, что так ловко вышло, потому это лесные яблоки
вообще никуда не годятся, а финиковые сливы поспеют еще не скоро - меся-
ца через два, через три.
слишком рано утром или отправлялась на ночлег слишком поздно вечером.
Вообще говоря, нам жилось очень неплохо.
молнией и ливнем как из ведра. Мы забрались в шалаш, а плот предоставили
собственной воле. Когда вспыхивала молния, нам видна была широкая прямая
река впереди и высокие скалистые утесы по обеим ее сторонам.
прямо на него. При свете молнии пароход был виден очень ясно. Он сильно
накренился; часть верхней палубы торчала над водой, а при каждой новой
вспышке как на ладони видно было каждый маленький шпенек возле большого
колокола и кресло с повешенной на его спинку старой шляпой.
что мне, как и всякому другому мальчишке на моем место, при виде разби-
того парохода, который торчал так угрюмо и одиноко посредине реки, захо-
телось на него забраться и поглядеть, что там такое. Я сказал:
лучше уж его не трогать, оставить в покое. Да там, наверно, и сторож
есть.
кроме лоцманской будки да каюты; а неужто ты думаешь, что кто-нибудь
станет в такую ночь рисковать жизнью ради лоцманской будки и каюты, ког-
да пароход каждую минуту может развалиться и затонуть?
стоящее из капитанской каюты. Сигары небось есть - центов по пять за
штуку наличными. Пароходные капитаны всегда богачи, получают шестьдесят
долларов в месяц; им наплевать, сколько бы вещь ни стоила, - они все
равно купят, если она им понравится... Супь в карман свечку, Джим: я не
успокоюсь, пока мы не обыщем весь пароход. Но, коли ты думаешь, что Том
Сойер упустил бы такой случай? Да ни за какие коврижки! Он бы это назвал
"приключением" - вот как, и хоть помирал бы, да залез на разбитый паро-
ход. И еще проделал бы это с шиком, уж постарался бы придумать что-ни-
будь этакое... Ты бы подумал, что эго сам Христофор Колумб открывает
царство небесное. Эх, жалко, что Тома Сойера здесь нету!
как можно меньше, и то потихоньку. Молния как раз вовремя показала нам
разбитый пароход; мы причалили к подъемной стреле с правого борта и при-
вязали к ней плот.
кое-как перебрались по уклону на левый борт, к капитанской рубке, осто-
рожно нащупывая дорогу ногами и растопыривая руки, чтобы не напороться
на тали, потому что впотьмах не было видно ни зги. Скоро мы наткнулись
на застекленный люк и полезли дальше; еще один шаг - и мы очутились пе-
ред дверью, открытой настежь, и - вот вам самое честное слово - увидели
в глубине салона свет и в ту же минуту услышали голоса.
сказал: "Ладно", - и уже хотел было вернуться на плот, как вдруг слышу -
кто-то застонал, а потом говорит:
больше других, и ты всегда получаешь, сколько хочешь, - а то, мол, доне-
су на вас, если не дадите. Но на этот раз мы тебе не поверим, напрасно
ты стараешься. Во всей стране не сыщется предателя и пса подлое тебя.
пытства; небось, думаю, Том Сойер ни за что не ушел бы теперь, ну так и
я тоже останусь - погляжу, что такое тут делается. Я стал на четвереньки
в узеньком коридорчике и пополз к корме - и полз до тех пор, пока между
мной и салоном по осталось всего одна каюта. Вижу, в салоне лежит на по-
лу человек, связанный по рукам и ногам, а над ним стоят какие-то двое;
один из них держит в руке тусклый фонарь, а другой - револьвер, целится
в голову человека на полу и говорит:
зали, он бы нас обоих убил. А за что? Так, зря. Потому только, что мы
своего упускать не хотели, - вот за что! Но теперь, я полагаю, ты никому
больше грозить не станешь, Джим Тернер... Убери свой револьвер, Билл!
до! Разве он сам не убил старика Хэтфилда?
жив, - сказал человек на полу и вроде как бы всхлипнул.
шел как раз туда, где я лежал в темноте, а сам сделал Биллу знак идти за
ним. Я поскорей попятился назад шага на два, только палуба уж очень нак-
ренилась, так что я не успел посторониться вовремя и, чтобы они на меня
не наткнулись и не поймали, залез в каюту, как раз над тем местом, где
они стояли. Тот, другой, двигался ощупью, хватаясь за стенки в темноте,
а когда Паккард добрался до моей каюты, сказал ему: