рассчитывают те, кто письмо надиктовал, а в нем, как в большевистском
чемодане с "Искрою", еще одно дно, если не два.
сидел и все вчитывался в слезные мольбы архивистки. На столе - керосиновая
лампа. Как майор ни вглядывался в текст - изъяна не находил, письмо, без
сомнения, подлинное. Но если текст не зашифрован, то тайнопись возможна,
причем самыми примитивными средствами, агенту наплевать на архивистку, он,
это более чем вероятно, ищет связи с партизанами, а там в лесу - не
химическая лаборатория. Тайнопись - то есть марганцовка, молоко, таблетка
аспирина в стакане воды, лимонный сок, слюна, еще нечто подобное. Агент мог
в абсолютно реальный текст втиснуть шифровку - подбросить, как кукушка, свое
яйцо в чужое гнездо.
проступать между польскими строчками.
незашифрованный текст - стекло лампы источало такое тепло, что оно могло
ожелтить бумагу. Да и нужда-то невеликая, не предъявлять же госбезопасности
донесение советского агента, который вдруг засомневался в нужности убийства
Вислени; агент стращал Москву: страшные кары обрушатся на город, как только
приказ будет выполнен, немцы расправятся с мирным населением, погибнут сотни
людей, да и вероятность убийства Вислени - крохотная; охрана, судя по Риге и
Минску, плотная, приблизиться к Вислени не даст никому; обнаружилось к тому
же, - нагнетал страхи большевистский шпион, - одно тревожное обстоятельство,
в связи с чем надо срочно сообщить ему установочные данные на человека,
который до войны работал в берлинском торговом представительстве, находился
под следствием, в августе 1939 года был шофером автоколонны No 5 Метростроя
и сбежал из Москвы, несмотря на подписку о невыезде. Агент напоминал о том,
что его ждут очень важные дела в Германии и неразумно поэтому отвлекать его
от них, но - по тону послания - было ясно, что в здравомыслие Москвы агент
не очень-то верил, совсем не верил, если уж быть точным, потому и просил он
партизан о сущем пустяке - устроить небольшой пожарчик в городе, совершить
какую-нибудь громкую акцию. И еще одну просьбу изложил агент - просил
партизан оказать ему лично маленькую услугу. А именно: обеспечить
сохранность товарного поезда, который завтра покинет Минск и через Брест
направится в Варшаву.
Никакого небольшого пожарчика в городе! Никакой громкой акции! Вислени
должен быть убит! А смысл пожарчика такой: показать охране Вислени, что в
городе неспокойно, что покушение возможно, - и пусть Вислени не рвется сюда,
если ему дорога жизнь.
Немного успокоился. Напрасно взывает к благоразумию агент, партизаны не
осмелятся поправлять Москву, а если отряд и поддержит агента, то возымеет
это обратное действие. Неужто агент забыл о долге коммуниста? ВКП(б) по
жестокости ничуть не уступает НСДАП, если не превосходит. Как миленький
шлепнет упирающийся славянин Фридриха Вислени, а не удастся - так дело
докончит правоверный немец из НСДАП, и кто славянин - известно: Клемм!
Только он мог быть в Риге, и в Минске, только он занят торговыми и
транспортными делишками с жуликом Бахольцем. Трус, мерзавец, подлец!
Настоящий агент плюет на последствия совершаемого им. Выполнение приказа -
обязательно, и никакие отговорки не помогут, не убьешь ты - укокошат тебя,
свои же. Придется тебе, товарищ Клемм, выполнить задание партии и
правительства!
контролируемой связи, нельзя и трогать девицу, что приходила к старосте. И,
самое главное, ответное послание из леса более чем необходимо. Агент
встретил в городе то ли предполагаемого сообщника, то ли человека,
способного разоблачить его. Что, кстати, это такое: автоколонна? Гараж?
Автобаза? Как ни вчитывайся в московские газеты, совдеповские термины
поражают бессмыслицей. У кого узнать? У этого вытащенного из лагеря придурка
Пошибайло? Портной он очень хороший, а это значит, что клиентура его не
ограничивалась деревней Базино Бутурлиновского района, в каком-нибудь
промышленном городе да проживала эта русская свинья!
поклонился Скаруте. Об автоколонне выразился так: это и гараж и автомашины в
нем, принадлежащие какому-либо предприятию, автомашины, однако же, могут на
время отдаваться по разнарядке на стройку.
месте я бы попросился обратно в лагерь. Ты хочешь в лагерь? Письмо положи
сам знаешь куда. Кто возьмет его - меня не интересует. И не пытайся сам
что-либо узнать. Тебя принимают за сообщника партизан, и спасти тебя может
только выполнение моих приказов. Ступай.
15
у ратуши, где 23 года назад родители записали его появление на этот свет,
представился коменданту города, который отправил его в окружной лазарет.
Там, в Бад-Тельце, Рудольф с одного взгляда определил тех, кто прикидывался
больным или недолеченным, потребовал срочного медицинского обследования,
переливания крови, и трое суток спустя врачи, признав его годным к фронту,
дали направление в запасной полк, где капитан Рикке мог передать новобранцам
и резервистам кое-что из своего богатого боевого опыта.
покидало штаба. Портрет самого Рикке висел там же, адъютант командира
корпуса сказал Рудольфу, что из выпуска мюнхенского пехотного училища он
единственный, за год ставший капитаном. Остальные либо старшие лейтенанты,
либо...
хотел было возмутиться, но взгляд его упал на еще одного героя-баварца, и он
не мог не расхохотаться. Карл-Якоб Копецки, фельдфебель, схваченный
русскими, подвергнутый пыткам на костре, но так и не выдавший расположение
огневых точек батальона. Уж Рикке-то знал, от каких пыток скончался Копецки.
Солдаты, отведенные в тыл, отоспались в деревне и с великой скуки начали
соревноваться, а видом спорта было избрано нечто, чего ни в одном
справочнике не найдешь. Сероводород, выделяемый человеком вместе с кишечными
газами, легко воспламеним, и если в момент выхода газов поднести к анусу
горящую спичку, то наружу как бы вырвется хвост пламени. Вот солдаты и
спорили, у кого этот хвост длиннее, и то ли Копецки оброс мягкой шерстью от
бедер до шеи, то ли по какой иной причине, но от поднесенной к заднице
спички - вспыхнул и скончался в муках. Когда командир батальона узнал, чем
забавлялась рота, он всю ее бросил под пулеметный огонь русских, а Копецки
пришлось записывать в герои.
пораженческими разговорами!
всего-навсего громкое возмущение царящими в резервном полку порядками, ведь
тыл обязан учитывать опыт кровопролитных сражений с большевиками. Новобранцы
почему-то живут в хорошо оборудованных палатках, будто так оно и будет на
фронте. Ранцы старого образца, сапоги неизвестного происхождения, за
раструбы их не сунешь гранату, нового порошка от вшей нет, строевые песни
почему-то заунывные, и когда была сделана попытка научить молодых солдат
"Держитесь крепче в гуще боя", то никто слов не знал. Еще возмутительнее то,
что молодым солдатам внушается: вот-вот русские побегут. В 1940 году
поступал он в училище, с них шкуру за шкурой спускали, у них сил не было,
добравшись до казармы, раздеться, а здесь...
картину того, что происходит на переднем крае, то песен вообще не услышим.
Попадут на фронт - образумятся... Вот что, Рикке, у вас ведь отпуск не
кончился? Так послужите еще два дня и отдыхайте до, - полковник глянул в
папку, - до двадцать первого сентября. Вы наша гордость, надеюсь встретить
майора Рикке через год.
поезд. В его чемодане лежали, завернутые в кальсоны, две толовые шашки и
пенал с детонаторами. Попали эти взрывчатые вещества в руки Рудольфа по
странному стечению обстоятельств. В штабе корпуса ему отвели комнатку, ключ
от нее выдавался дежурным офицером по штабу каждое утро, но поскольку все в
штабе знакомы, то ключ брали сами, снимая его с доски, иногда расписываясь в
журнале, иногда оставляя эту процедуру на вечер. Начальник же склада
боепитания, майор из тех, кого фронтовики величали тыловым жеребцом,
настолько опротивел Рикке, что он решил примерно наказать его: снял утром и
свой ключ и ключ от склада. Думал, что часа через полтора всегда ездивший в
город по каким-то делам майор вернется, спохватится - и тогда капитан
Рудольф Рикке, заслуженный фронтовик, пропахший дымом сражений, всем
продемонстрирует и ключ, и абсолютный развал дисциплины. Но майор куда-то
запропастился. Тогда решив его наказать основательнее, Рикке просто открыл
неопечатанный склад и сунул себе в портфель шашки и детонаторы. Наступил,
однако, вечер, портфель продолжал лежать на столе Рудольфа, которому уже
запретили развращать солдат фронтовыми историями, и портфель следовало
показать начальнику штаба, чтоб тот принял немедленные меры, а не учить
солдат пяти шагам марша при виде офицера и трем после. Того, однако, на
месте не оказалось, пришлось унести взрывчатку домой. Назавтра же майор, на
складе побывав, никакого удивления или возмущения не выказал, рапорт не
написал и вообще то ли делал вид, что ничего не пропало, то ли так запустил
отчетность, что сам уже не знал, что у него есть, а чего нет. А день был
последним, Рудольф, не прощаясь, покинул штаб, обнял мать и поехал на
восток. Сутки оставались до штаба корпуса, когда Рикке сдернул чемодан с
верхней полки и сошел с поезда - в надежде встретить того капитана, который
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Русанов Владислав
Браун Дэн
Каргалов Вадим