Дороти тут же испустит дух, так она этого мерзавца полюбила...
любознательного студента, который преуспевал не только, оказывается, на
футбольном поле. "Кто кормит попугая?" - въедливо спросил Одулович и ахнул,
узнав, что - сам пациент, супруг ценнейшей для науки миссис Дороти
("Симпсон", - простодушно подсказал Бузгалин, хотя здесь можно было до поры
до времени не называть себя). Получасовой беседой оба остались чрезвычайно
довольны: Одулович развил теорию о трансферных обстоятельствах кризов, а
Бузгалин с тревогою уразумел, что перед ним человек, который опередил его,
после негромкого стука вошел в черепную коробку Ивана Кустова, подластился и
узнал - предположительно, пока лишь предположительно - о пациенте много
больше того, что могли бы выпытать при аресте Кустова агенты регионального
отделения ФБР... Ведать бы, как долго путешествовал по русскому мозгу этот
мистер Одулович, всех ли зверей пересчитал в клетках, вольерах, загонах,
лесных зарослях и неогороженных пустынях. Этого Одуловича ни лихой атакой,
ни затяжной осадой не одолеть, и надежда только на ассистентку. "Да вы, док,
не беспокойтесь, я старуху свою сам доставлю сюда..."
к вечеру, Одулович уже покинул свой офис, ассистентка подзадержалась,
перенося магнитофонные записи на машинку и роясь в картотеке. Вышла наконец,
и когда открыла дверцу своей машины, рядом оказался Бузгалин. Дверца
захлопнулась, ассистентка, несколько встревоженная, ожидала, что скажет ей
человек, который очень походил на недавнего посетителя и тем не менее
разительно отличался от него - чем, она понять не могла. С нее когда-то
содрали приличные деньги за уничтожение следов Юга, но волосы, не плотной
шапкой закрывавшие голову и прореженные уходом, выдавали все-таки
происхождение, зато язык уже вычищен, здесь родилась, в Джорджии; очень
соблазнительна, потому и выставлен незримый барьер, к ней уже не подкатишься
на улице ("Милашка, как насчет..."). Замужем, прекрасные зубы, не торжество
дантистской технологии, а те же переплывшие в затхлых трюмах афро-негрские
гены. Годовой доход - не менее десяти тысяч, что вполне прилично для этого
штата; однако такой крупный шарлатан, как Одулович, мог бы и приплачивать.
Какие-то, без сомнения, сексуально-правовые проблемы. (Словечко это -
"проблема" - вошло уже в обиход и означало непременное присутствие в каждом
человеке изъяна, о котором надо говорить чем чаще, тем лучше, поскольку
бороться с проблемами стало проблематично.) Не исключен братишка, пушером
замеченный или сам склонный к чему-то более крепкому, чем традиционная здесь
марихуана. Возможна сестренка, мучимая жаждой выгодного замужества, - да
мало ли забот в доме, "проблем" полно у граждан любой страны, а уж в США и
подавно, и все они, эти "проблемы", наплывом прошли в воображении
ассистентки, поскольку вторгнувшийся в ее "фордик" увалень из глубинки не
торопился приступать к сути, а делал вроде бы пустячные замечания, бросая
словечки, ни к нему самому, ни к ассистентке не относящиеся: то взглядом
показал на не по возрасту торопящуюся куда-то старуху, то обронил фразу о
скорой перемене погоды, но старушка и скорые дожди почему-то навеяли на нее
страхи - о семье, о возможном найме мистером Одуловичем более молодой и
исконно белой помощницы. Маленькие страхи стали подпитывать давно
угнездившийся большой страх перед неопределенностью дальнейшего
существования. Тем более ощутимом, когда у тебя работа, собственный дом и
дети на подходе к выпускному вечеру в школе; сыну, поговаривают, доверят
речь на вечере, что уже высокий знак отличия. Этот всеобъемлющий и ото всех
скрываемый (от себя тоже!) страх - в каждом американце, втайне давно
осознавшем, что он - на чужой земле, все, что у него есть, принадлежит не
ему, а неизвестно кому, и неопределенность каждодневного бытия расшатывает
психику, гонит к бару, к бешеной езде на машине, к психиатру, - и все от
очевидного факта: нации - нет, нации-то нужна своя национальная территория,
та, которая песком, грязью, пылью впиталась в наследственность, которая
топталась лаптями, сапогами, ботфортами или голыми ступнями не одно
столетие, а семь или восемь веков, та, на которой нация объявилась внезапно
и так, что несмолкаемы споры о том, откуда вообще появились русские,
французы, немцы; эти же, американцы, обладают точной датой своего начала,
рождения - того самого дня, когда оборванцы высадились с "Мейфлауера", а
далее - смотри архивы иммиграционной службы. Нет нации - нет и территории,
поэтому и тщатся двести миллионов людей на континенте считать себя нацией,
пышно устраивают ежегодные праздники, поднимают флаги, на весь мир орут о
себе и строят, строят, строят - все новое и новое, стремительно придавая
земле обжитость, и производят, производят все больше и больше пищи, вещей,
машин - в таких количествах, в таком изобилии, что поневоле рождался вопрос:
да неужто для всего этого создан человек?..
мальчишке на велосипеде с коробками пиццы за седлом, как бы нехотя
выдавленные фразы о племяннике мистера Одуловича... Но мальчишка вновь
напомнил ассистентке о семейных обязательствах, а племянник вообще погрузил
в тяжкие размышления о превратностях судьбы, которая с ним, племянником,
жестоко обошлась (автомобиль его врезался в фонарный столб, берцовая кость
до сих пор в гипсе, страховка оспорена). Спешка недопустима в разговорах
подобного рода, нельзя вторгаться на территорию чужого мозга без спросу,
"форд" модели 1970 года - не кабинет психоаналитика, машина - частная
собственность, священная и неприкосновенная, но и вовсе не обязательно
подныривать под полог чужого сознания, нет нужды врываться в него, сотрясая
обитателей ревом, ибо тут же утихомирятся распри волков с медведями,
бурундуков с енотами, и звери единой мощной стаей набросятся на пришельца.
Надо выжидать: злейший враг человека - он сам, раздираемый противоречиями,
снедаемый тайными страстями, изгрызаемый сомнениями; звери в нем уже
проснулись, уже встревожены и, поскольку врага внешнего нет, начинают видеть
его в соседях; еще немного - начнется тихая грызня, потасовка, исход которой
предрешен, потому что человеку надо жить - по крайней мере так, как сегодня,
но никак не хуже вчерашнего или завтрашнего дня...
ассистентки; последнее, что удалось ему, лопоухому, сделать, - это побудить
хозяйку храбро посопротивляться для виду.
недолгой паузы: - Нас интересует один из ваших пациентов, - произнесено
было, и "нас" включило сидевшего рядом в некую организацию, которая могла
быть чем угодно, федеральным резервным банком хотя бы, но в любом случае
выше любого официального органа и с полномочиями, превышающими возможности
штата. - Того, кого я найду в картотеке... Они у вас в сумочке! - одернул он
ассистентку, когда зайчик пролепетал было что-то о ключах, уже почти ощущая
на себе тяжелую медвежью лапу...
двадцать минут Бузгалин знал все, что ему требовалось, и, благодарный
ассистентке, привлек ее к себе, дружески шепнув:
улице, где жила ассистентка, и висящий над городом безудержный шум; в
волосах запутались, так и не выбравшись оттуда, как из мотка колючей
проволоки, голоса детей, Джун и Рика; волосы подарили Бузгалину ощущение
Америки, быстросекундный всплеск напоминаний о стране, - миг, повторившийся
в самолете, когда тот делал круг над городом, устремляясь в Техас, к Ивану
Кустову: пробка на федеральном шоссе где-то у Кливленда, многодетная семья,
еле вместившаяся в фургон и оглушавшая всех истошным ором детей и бранью
колошмативших друг друга родителей; негр-саксофонист на углу улицы, у
ломбарда, каждый приход нового посетителя отмечавший каким-то судорожным
взлетом мелодии; миниатюрная жена одного инженера, которого он обхаживал
четыре с половиною месяца, обладавшая в соответствии с комплекцией
тонюсеньким голосочком, - с нею, с собственной супругой решил посоветоваться
инженер, прежде чем согласиться на предложение Бузгалина, поскольку сам
сомневался, стоит ли связываться с израильской разведкой, а игрушечная
супруга его вклинилась в переговоры и, увидев впервые Бузгалина, радостно
просюсюкала: "Так это же КГБ!.. Соглашайся!"; тихое и горькое помрачение
разума, испытанное у входа в библиотеку конгресса, земля качнулась под
ногами, содрогнулась, потому что вдруг почему-то представился Левитан, "Над
вечным покоем"; бессонная ночь в мотеле, где за стеной женщина убивала
мужчину со сладострастными причитаниями, и нельзя было прикинуться куда-то
спешащим, покидать мотель, потому что женщина, убив и поизмывавшись, полчаса
отвела на уничтожение улик и выскользнула, подозрение же пало бы и на
внезапно отъехавшего Бузгалина, вот и решалось, надо ли показывать себя
полиции или стоит повременить - ибо американец (а таковым он себя уже
считал) обязан обрастать американскими грешками, кои властям известны, то
есть штрафами за неправильную парковку и превышение скорости; тогда-то в
мотеле и подумалось, что и в свидетели пора бы попасть; впервые подмеченное
им у себя чувство обретения свободы, когда ты за рулем, когда каждая
пролетевшая миля кажется приближением к счастью, и такое, конечно, чувство у
каждого американца, да и вся страна спешит неведомо куда, не то убегая от
чего-то, не то приближаясь к чему-то, - вот она, птица-тройка, вот
упоительный полет к мечте, которая станет явью за поворотом; секунда
остолбенелого страха и ужаса - в Пенсильвании, за час до очень важной
встречи, когда вдруг уразумел: совершена ошибка, провал неминуем, а ты идешь
к нему, как к счастливому финалу тобой написанной пьесы, - и страх и ужас
оттого, что потянуло на самоубийство, собственная жизнь потому показалась
бессмысленной, что о смысле ее никто так и не узнает, и захотелось заорать
во все горло: "Я - самый выдающийся шпион ХХ века!.. Только благодаря мне на
четыре года затянулась разработка нового бомбардировщика!
конечно, тот негр-полисмен, "Что делаешь?"; Анна, Анна, Анна - стремительная
и жестокая, любящая ровно настолько, насколько сегодня будет достаточно для
дела... любимая страна, которую надо спасать от нее самой, - последний
отзвук разбушевавшейся внутри бури, скачки перекрывающих друг друга
ощущений, каждое - что внезапно прилетевший запах, от которого кружится
Корнев Павел
Березин Федор
Земляной Андрей
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий