том, что нет дождя, а когда нет дождя, очень пыльно, а когда пыльно, по-
являются блохи.
есть самая лучшая пора. Именно тогда ватага озорников выходит на охоту -
добывать даром яблоки. Все босиком и вооружены палками, а на палке
гвоздь, изогнутый крючком. Ребята пускаются бежать. Один изображает ло-
шадь, остальные-седоков, которые, дергая за узду, погоняют ее, свистят,
кричат: "Пошел!" Это называется "почтой". И как раз, когда они приближа-
ются к кучке яблок или груш, Гергеле командует: "Палки долой!" Ребята
проводят по земле палками, в облаке поднятой ими пыли никто не замечает,
как от кучи откатывается несколько яблок или груш. Отбежав немного, Гер-
геле растягивается на земле, а за ним и вся ватага. Тут они разбирают
добычу-откатившиеся яблоки. Суют кто в карманы, кто прямо в рот. Вот это
жизнь! Собственно не так уж привлекательна кража, не так соблазнительны
яблоки, как просто забавно!
его. Бедняк и сирота - кто за него заступится! И к тому же еще вор! Но-
те, синагогальный служка, поймал его раз с чужим молитвенником, а Ру-
да-Бася, которая печет блины и бублики, вытряхнула у него из-за пазухи
половину коржа-такому сам бог велел кости переломать! К тому же у Герге-
ле не язык, а бритва. У каждого он находит недостаток, всякому дает
прозвище, а так как человек он отпетый и терять ему нечего, то ему ниче-
го не стоит подставить вдруг ножку прохожему, чтобы тот растянулся во
всю длину, будь это сам раввин, раввинша или жена резника-хлоп об землю!
Маленькому Шолому все это очень нравилось, и со временем он так полюбил
Гергеле, что приносил ему в карманах большие ломти хлеба со стола жены
резника, добытые, конечно, воровским путем, а порой и куски сахару тас-
кал для него из сахарницы. Гергеле любил сахар. Но больше всего он любил
покурить, прямо изнывал по папиросе. Но где Шолому ее взять, если учи-
тель болен и не курит, а отца здесь нет? И Гергеле посоветовал ему поча-
ще наведываться к дяде Нислу, тот ведь курит "дюбек" первый сорт!
табаком у него стояла открытая, доступная всем, на полочке под зеркалом.
Маленький Шолом стал туда часто наведываться; засунув пятерню в коробку,
он набирал полную пригоршню "дюбека" и-в карман. И нужно же было, как
назло, чтобы это увидела тетя Годл (именно она, а не кто иной). Началось
настоящее светопреставление! Не существовало такой кары, которой ма-
ленький преступник не заслужил бы. Все четыре казни преисподней были не-
достаточны для него, Шолом был готов к самому худшему, только бы поско-
рей! Но господь явил чудо. К счастью для Шолома, произошло событие, ко-
торое было, собственно, несчастьем, большим несчастьем: к дяде Нислу
прибежали вдруг с известием, что резник Мойше при смерти. Весь город уже
там. И дяде Нислу надо поторопиться, так как уже началась агония.
сильным, чем первый. Ни одного своего учителя ребята не любили так, как
резника Мойше. Это был настоящий ангел! Только когда служители погре-
бального братства подхватили его тело, накрытое черным, и торопливо по-
несли на кладбище, и весь город пошел его провожать, дети Нохума Вевико-
ва припомнили, каким прекрасным человеком был их учитель и как мало они
его щадили, и слезы потекли у них ручьем. По родному брату не плачут
так, как они плакали по своему милому учителю, резнику Мойше.
ко виноватым, великим грешником. Во-первых, учитель считал его самым
лучшим и самым добропорядочным из учеников, а на самом деле Шолом редко
знал урок. Он только делал вид, что знает, усердно раскачивался, читал
нараспев-обманывал, бесстыдно обманывал учителя! А сколько раз он про-
пускал больше половины молитв! Да и просто не молился ни днем, ни вече-
ром, а бегал с Гергеле, дразнил поповских собак через частокол или воро-
вал яблоки на базаре. Здесь, на этом свете, учитель ничего не знал, он
бы этому даже не поверил. Но там, на том свете он ведь уже все, все зна-
ет.
трое рысаков: "Мудрик", "Танцор" и "Аристократка". - Извозчик рассказы-
вает свою биографию
рем) из большого города Переяслава пришла повозка, запряженная тройкой.
Подъехав к дому дяди Нисла, извозчик, словоохотливый человек по имени
Меер-Велвл, расстегнулся и вытащил из какого-то сокровенного кармана
письмо, написанное Нохумом Вевиковым своему брату Нислу Рабиновичу. В
письме было сказано, что за детьми посылается, во-первых, подвода,
во-вторых, шлют им три пары сапожек и, в-третьих, еду на дорогу: коржи,
крутые яйца и груши. А кроме того, бабушка Минда шлет теплое одеяло и
старую шаль, чтобы укутать детей на случай холода или дождя. Извозчику
наказали взять детей на другой день утром сразу после молитвы, переноче-
вать с ними в Борисполе, так, чтобы приехать, если богу угодно будет, на
следующий день после обеда в Переяслав.
а заодно вручили три пары сапожек. Чему больше радоваться: новым ли са-
пожкам, тому ли, что они будут ехать два дня в повозке, запряженной
тройкой, или тому, что послезавтра к вечеру они уже будут в большом го-
роде-Переяславе.
ки!-скомандовал дядя Нисл, дав каждому по щелчку-кому в нос, кому в ухо.
чок было не наказанием, а удовольствием, хотя бы это место и чесалось
потом целых полчаса. Ведь от любящей руки и щелчок-подарок. А дети люби-
ли дядю Нисла хотя бы уже потому, что он был почти единственным среди
родни, который никогда никому не делал внушений, не читал нотаций и не
следил, как другие, за тем, чтобы дети прилежно учились и исправно моли-
лись. Более того, с проказниками-детьми он и сам становился проказником.
Он любил посмеяться, пошалить, вместе с ребятами закатить добрую порцию
табаку в нос уснувшему в синагоге старику, а потом, когда тот просыпал-
ся, кашляя и чихая, пожелать ему "доброго здоровья". О празднике торы
нечего и говорить-в этот день он становился озорнее всех озорников. Од-
нажды он напоил пьяницу Гедалью водкой и помог детям связать его, как
барана, запереть в каморке, привязав к его руке длинную веревку от коло-
кола, чтобы, протрезвившись, он, сам того не желая, стал трезвонить как
на пожар, чтобы все местечко сбежалось с воплями: "Где горит?"
из ребят похлопывал по плечу и утешал:
жусь!.." Сердце ему правильно подсказало, как читатель уже знает из пре-
дыдущих глав.
даже повзрослевшими, ребята прежде всего осмотрели повозку, познакоми-
лись со всеми тремя лошадьми и извозчиком, который должен был везти их
отсюда в большой город.
рошо устланная сеном и рогожами; как будто достаточно мягко; ехать, надо
думать, будет одно удовольствие. Это удовольствие ребята смогли оценить
только на второй день путешествия, когда на них живого места не оста-
лось. О повозке все. О лошадках же стоит поговорить хотя бы и не особен-
но подробно, но о каждой в отдельности, потому что они (Меер-Велвл назы-
вал их не иначе, как "рысаки") имели такое же отношение одна к другой,
как солома на крыше к рождению первенца. Это была настоящая еврейская
тройка.
"Мудрик". Почему "Мудрик" - неизвестно. Может быть, кличка "Мудрик" про-
исходит от слова "мудрый", хотя большим мудрецом Мудрик, по совести го-
воря, не был. Он был лишь очень стар - об этом свидетельствовали его
унылая морда, слезящиеся глаза, облезлый хвост и острые мослаки, которые
торчали на его когда-то широком крупе. И все же, несмотря на старость,
он почти один тащил тяжелый воз, две пристяжные только делали вид, что
тянут.
цор", потому что он приплясывал на ходу. У него танцевали все четыре но-
ги, и каждая сама по себе. Они никак не могли поладить между собой, поэ-
тому из его танцев ничего путного не получалось - он только мешал "Муд-
рику". Кроме того, он так тряс повозку, что положительно душу вытряхи-
вал. Понятно, Меер-Велвл воздавал ему за это по заслугам. "Потанцуешь ты
у меня!"-кричал он ему и пояснял свою речь иногда кнутом, а иногда кну-
товищем. Всю дорогу возница колотил "Танцора" и учил его уму-разуму. Од-
нако это плохо помогало. "Танцор" не придавал этому никакого значения и
не переставал приплясывать. Огреют его, а он-того хуже; лягнет задними
копытами, точно говорит: "Ага, ты вот как? Так на ж тебе!" Роста он был
небольшого, много меньше "Мудрика", но морда казалась намного умней.
Возможно, что Меер-Велвл не преувеличивал, когда хвастался, что "Танцор"
был когда-то великолепным коньком, но так как от дурного глаза у него
прихватило ноги и никакого средства против этого не было, то он попал к
Меер-Велвлу, и вот с тех пор извозчик мучается с ним.
приличия ради, стегнет кнутом. Это была кобылка, низенькая, толстенькая,
с мохнатыми ногами, и звалась она у него "Аристократкой", так как проис-
ходила из знатного рода. Была она когда-то, как рассказывал по дороге
Меер-Велвл, поповской лошадью. Как же она попала к Меер-Велвлу? Это це-
Корнев Павел
Громыко Ольга
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Зыков Виталий
Перумов Ник