весьма дальновидным. Они придумают, что один соглашался, другой возражал,
один произносил монологи в духе Корнеля, другой совершал предательства. Я-то
прекрасно знаю, что такое эвакуированное министерство. Однажды мне случилось
посетить одно из них. Я сразу понял, что правительство, покинувшее свою
резиденцию, перестает быть правительством. Это как с человеческим телом.
Если начать перетаскивать желудок сюда, печень туда, кишки еще куда-нибудь,
то все это уже не будет составлять организма. Я пробыл двадцать минут в
министерстве авиации. Да, министр может воздействовать на своего секретаря.
Воздействовать чудесным образом. Потому что министра с секретарем еще
связывает провод звонка. Неповрежденный провод звонка. Министр нажимает
кнопку, и секретарь является. Это уже большая удача.
секретарь не знает, существует ли на свете автомобиль министра.
Электрический провод не связывает секретаря с шофером машины. Шофер затерян
где-то во вселенной. Что могут они, правители, знать о войне? Связь до того
разладилась, что даже нам и то понадобилась бы теперь целая неделя, чтобы
выслать бомбардировщиков против обнаруженной нами танковой дивизии. И какие
сведения могут получить правители о стране, из которой вываливаются
внутренности? Донесения распространяются со скоростью двадцать километров в
день. Телефоны перегружены или работают плохо и не могут передать во всей ее
полноте Сущность, которая в это самое время разваливается на части.
Правительство висит в пустоте, в полярной пустоте. Время от времени до него
доносятся отчаянные вопли о помощи, но вопли абстрактные, сведенные всего к
трем строчкам. Откуда правителям знать, не умерли ли уже с голоду десять
миллионов французов? А этот вопль десяти миллионов людей содержится в одной
фразе. Достаточно одной фразы, чтобы сказать:
Восточная армия. Западная цивилизация. Шофер нашелся. Англия. Хлеб. Который
час?
воссоздать с их помощью Библию!
людей, связанных таинственными нитями с миром, в котором все для них было
ясно, способных на глубокие обобщения и на важные выводы по всем правилам
картезианской логики. Они сумеют отличить добро от зла. Героев от
предателей. А я задам простой вопрос:
воздействовать, что-то знать. В наши дни для этого надо быть гением. Почему
же, спрашивается, предателей не награждают орденами?
очерченного мира, который как новый исторический этап обычно следует за
войной, ясно завершаемой договором. Это какой-то непонятный период, это
конец всего. Конец, который никак не может прийти к концу. Болото, в котором
мало-помалу увязает всякий порыв. Приближения развязки - хорошей или плохой
- не чувствуется. Напротив. Все мало-помалу погружается в гниль временного,
похожего на вечность. Развязки не будет, потому что не за что ухватиться,
чтобы вытащить страну из этого состояния, как вытаскивают утопленницу,
намотав на руку ее волосы. Все распалось. И даже при самом энергичном усилии
в руке остается всего лишь прядь волос. Наступающий мир не есть плод
принятого человеком решения. Он распространяется, как проказа.
немецкие танкисты то убивают людей, то подают им напиться, - там все
напоминает трясину, где земля неотличима от воды. Мир, который уже
примешивается к войне, разлагает войну.
о котором он собирается рассказать в большой книге. Слева от дороги - немцы,
справа - французы. Между ними - медленный водоворот эвакуации. Сотни женщин
и детей кое-как выбираются из горящих машин. Артиллерийский лейтенант,
зажатый в этой пробке, пытается привести в боевое положение
семидесятимиллиметровую пушку, по которой постреливает противник. Так как
противник бьет мимо цели и косит людей на дороге, а лейтенант, упорствуя в
выполнении своего непонятного долга, весь в поту, пытается спасти позицию,
хотя она не продержится и двадцати минут (их тут всего двенадцать
артиллеристов!), то матери подбегают к нему и кричат:
проблемами, которые ставит перед ними мир. Убивать малышей на дорогах,
конечно, недопустимо. А ведь каждому солдату, который стреляет, приходится
стрелять в спину ребенку. Каждый продвигающийся или пытающийся продвинуться
грузовик рискует погубить множество людей. Потому что, двигаясь против
течения, он создает непроходимую пробку.
на шесть километров!
где их, наверняка, уже давно никто не ждет. Но у них одно на уме - они хотят
выполнить свой простейший долг.
здесь вместе с нами!
в том, что воюют. Они никогда не видели противника. Они катят на грузовике к
какой-то зыбкой цели, тающей быстрее, чем мираж. И встречают только этот мир
гниющей свалки.
окружают:
повернули на юг. И он, как случайно закатившийся сюда валун, последует за
уносящим его потоком беженцев. Солдаты приобщились к миру. Потому что они
никак не могли найти войну.
попадаете в ребенка. Потому что на сборном пункте воинских частей вы
наталкиваетесь на рожениц. Потому что пытаться передать сведения или
получить приказ так же бессмысленно, как вступать в спор с Сириусом. Армии
больше нет. Есть только солдаты.
механиков, пастухов, санитаров, врачей. Они чинят машины этим беспомощным
людям, которые сами не умеют вылечить свои развалины на колесах. И, стараясь
изо всех сил, эти солдаты не знают, кто они - герои или преступники,
подлежащие суду военного трибунала. Они не удивятся, если их наградят
орденами. И не удивятся, если их поставят к стенке и всадят им по двенадцать
пуль в голову. Не удивятся, если их демобилизуют. Их ничто не удивит. Они
давно уже перешли пределы удивления.
движение, ни одно известие, ни одна волна - ничто не сможет распространиться
дальше трех километров. И как деревни одна за другой рушатся в общую сточную
канаву, так и военные грузовики, поглощаемые мирными заботами, один за
другим приобщаются к миру. Эти горсточки людей, которые не колеблясь пошли
бы на смерть, - но перед ними не встает такая необходимость, - хватаются за
первое попавшееся дело. И вот они чинят оглоблю старой повозки, куда три
монахини насажали дюжину ребятишек и, спасая малышей от смерти, отправились
с ними бог весть в какое паломничество, бог весть к какому сказочному
убежищу.
солдат, отказывающихся воевать. Что могло бы воодушевить их? Откуда взяться
волне, которая бы их всколыхнула? Где общий смысл, способный их объединить?
Они ничего не знают об остальном мире, кроме тех, всегда невероятных,
слухов, которые зародились где-то на дороге, в трех-четырех километрах от
них, в виде нелепых догадок и, медленно просочившись сквозь три километра
варева, приняли характер непреложной истины. Соединенные Штаты вступили в
войну. Римский папа покончил жизнь самоубийством. Русские самолеты подожгли
Буджолд Лоис
Ларссон Стиг
Шилова Юлия
Василенко Иван
Шилова Юлия