триста километров -- туда, где теперь вырастет трава... Вода --
она дается так скупо, за десять лет в Порт-Этьене не упало ни
капли дождя, а тут с шумом выливаются понапрасну, как из
пробитой цистерны, все воды мира.
нескончаемое торжественное таинство. Здесь из чрева горы
вырывалась жизнь, живая кровь, без которой нет человека.
Столько ее изливалось за одну секунду,-- можно бы воскресить
все караваны, что, опьянев от жажды, канули навеки в бездны
солончаков и миражей. Перед ними предстал сам бог, и не могли
они от него уйти. Бог разверз хляби, являя свое могущество, и
три мавра застыли на месте.
собственного сумасбродства. Он скоро опомнится, он скупой.
о водопаде предпочитают не говорить. Об иных чудесах лучше
хранить молчание. Лучше и думать-то о них поменьше, не то
совсем запутаешься и начнешь сомневаться в боге...
они в смятении, сейчас они почти готовы покориться. Они
мечтают, чтоб французское интендантство снабжало их ячменем, а
наши сахарские войска охраняли их от врагов. Что и говорить,
покорившись, они получат кое-какие вполне ощутимые выгоды.
я, кажется, путаю).
Французское правительство высоко оценило его заслуги, его щедро
одаряли губернаторы и чтили племена, вдоволь было видимых благ,
казалось бы -- чего еще желать? Но однажды ночью, совершенно
неожиданно, он перебил офицеров, которых сопровождал в пустыне,
захватил верблюдов, ружья -- и вновь ушел к непокорным
племенам.
разом обращает вождя в изгнанника, мятежная вспышка гордости,
что скоро угаснет, точно ракета, ибо ей неминуемо преградит
путь легкая кавалерия из Атара..- это обычно называют изменой.
И диву даются -- . откуда такое безумие?
многих арабов. Он старел. А со старостью приходит раздумье. И
настал такой час, когда эмир понял, что, скрепив рукопожатием
сделку с христианами, он все потерял, он загрязнил руки и
изменил богу ислама.
низко, из воина стал пастухом, а ведь когда-то Сахара была
полна опасностей, за каждой песчаной грядой таилась угроза, и,
раскинув на ночь лагерь, он никогда не забывал выставить
часовых, и по вечерам у костра при вести о передвижении врага
сильней бились сердца воинов. Когда-то он знал вкус вольных
просторов, а его, однажды изведав, уже не забыть.
свое достоинство бескрайним пескам. Вот теперь Сахара для него
поистине -- пустыня.
ему почтение. Но любовь к аллаху превыше всего.
точно на плоту, лица их обращены к небесам. Неторопливо
движутся звезды, небо отмечает ход времени. Луна склоняется к
пескам, уходя в небытие по воле Премудрого. Скоро христиане
уснут. Еще несколько минут, и в небесах будут сиять одни только
звезды. И тогда довольно будет слабого вскрика этих христиан,
которым уже не суждено проснуться,-- и униженные племена вновь
обретут былое величие, и вновь начнется погоня за врагом,
которая одна лишь наполняет светом безжизненные пески... Еще
мгновенье -- и совершится непоправимое, и с ним родится новый
мир...
Муйану и пью чай у них в шатре. Муйан, закутанный до глаз в
синее покрывало, безмолвно разглядывает меня,-- он хмур и
неприступен, как истинный дикарь. Кемаль один беседует со мной,
он верен долгу хозяина:
говорит что-то и опять замыкается в молчании.
кавалерии Атара. Я с ним не встречался, но знаю, что среди
мавров ходят о нем легенды. О нем говорят гневно, но видят в
нем чуть ли не божество. Вся пустыня преображается оттого, что
где-то существует капитан Боннафу. Вот только что он возник
неведомо откуда в тылу непокорных племен, направляющихся к югу,
сотнями угоняет верблюдов -- и, чтобы уберечь самое дорогое
свое имущество от неожиданной опасности, кочевники вынуждены
повернуть и вступить с ним в бой. Так, явившись, точно посланец
самого неба, он выручил Атар, затем стал лагерем на плоскогорье
и красуется там -- завидная добыча! Он манит все взоры, и,
влекомые неодолимой силой, племена устремляются на его меч.
верблюдов на водопой, о чем-то рассуждают, горячатся. Словно
снаряжают в плаванье невидимый корабль. И ветер вольных
просторов уже надувает паруса. По милости Боннафу каждый шаг к
югу овеян славой. И, право, не знаю, что ведет людей: ненависть
или любовь.
такого лестно убить! Там, где он появится, кочевники снимают
шатры, собирают верблюдов и бегут, не смея встретиться с ним
лицом к лицу, но те, что заслышат его издалека, теряют голову,
словно влюбленные. Вырываются из мирных шатров, из женских
объятий, из блаженного сна, вдруг поняв, что величайшее счастье
на свете -- два месяца пробираться на юг, изнемогать от
усталости, терзаться жаждой, ждать, скорчившись под ударами
песчаной бури, и, наконец, на рассвете обрушиться врасплох на
легкую кавалерию Атара и, если будет на то воля аллаха, убить
капитана Боннафу.
их тайну. Как мерещится иному желанная женщина, равнодушно
проходящая мимо, и он всю ночь ворочается с боку на бок,
уязвленный, сжигаемый сном, в котором опять и опять она
проходит мимо, так не дают им покоя далекие шаги Боннафу.
Обойдя выступившие против него отряды, этот христианин, одетый
мавром, с двумя сотнями полудиких головорезов проник в
непокоренный край, а ведь здесь уже не властны французы, здесь
любой из его же людей может сбросить ярмо покорности и на
каменном алтаре безнаказанно принести этого неверного в жертву
своему богу; здесь их сдерживает одно лишь благоговение перед
ним; его беззащитность -- и та приводит их в трепет. И в эту
ночь он чудится им в тревожных снах, опять и опять он
равнодушно проходит мимо, и его шаги гулко отдаются в самом
сердце пустыни.
точно высеченный из синего гранита. Только сверкают глаза да
серебряный кинжал -- он больше не игрушка. Как переменился этот
мавр с того часа, когда перешел в стан непокорных! Больше чем
когда-либо он полон сознанием собственного достоинства и
безмерно меня презирает, ибо он пойдет войной на Бонкафу, с
рассветом он выступит в поход, движимый ненавистью, которая так
похожа на любовь.
и смотрит на меня.
застрелит.
Роллинс Джеймс
Василенко Иван
Круз Андрей
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Каменистый Артем