чего-то.
- Подошла официантка Семина. Глаза ее горели.
- Давайте я вас постригу, - сказала она, протянула руку и провела ему снизу
вверх по загривку. - Я умею...
- Заигрывать со мной бесполезно, - сказал он. - Я заговоренный.
- Вы нестриженый, - сказала Муза. - Почему вы так говорите, как будто мы не
верим? Мы верим теперь. Нам все и так понятно.
- Что же вам понятно? - язвительно спросила актриса. - Что именно?
- А то понятно, - сказала Муза Семина, - что искусство должно, конечно,
заниматься познанием человека... но его главная задача-воздействовать на
человека...
- Я не сплю?.. - спросил приезжий и огляделся.
- Помолчите, - сказала официантка Семина. - Что же касается познания, то
чем индивидуальной описание, тем оно общей...
- Я серьезно спрашиваю вас - я не сплю?
- Не спите, не спите, - небрежно сказала официантка Семина. - Я говорю:
описывая глубины индивидуальные, мы приближаемся к единству вида под
названием "человек"... Не важнее ли всего искать то единство
противоположностей, которое существенно именно для человека и на котором
можно строить примеры дискретной красоты.
- Все вытаращили глаза, а приезжий подскочил в
величайшем возбуждении.
- Нет, я, конечно, не со всем согласен! - сказал он. - От многого я уже
давно отказался! И мне было забавно столкнуться с мыслями, от которых я уже
ушел! Но послушайте! Послушайте, почему вы стали так говорить?
- Как? - спросила официантка Семина.
- Вы когда-нибудь занимались эстетикой?
- Чем? - растерянно спросила, официантка Семина.
- Приезжий уселся и стал смотреть на нее. Потом он
хлопнул себя по лбу, обернулся к ученому и сказал:
- Как это я сразу не догадался... Это же ваш ученый стиль!
- Ученый медленно поднял голову. Теперь все стали
смотреть на него. Лицо у него было каменное, а поперек лба вздулась вена.
- Я почти поверил, - сказал он. - Я хочу поверить... Но чем вы можете
доказать, что это не мистификация?.. Потому что если все так, значит
начинается Золотой век... Одно доказательство... Я ученый... Одно...
- Я знаю, как начнется то, что вы увидите, когда вернетесь к своей
аппаратуре, - сказал приезжий. - Теперь я верю, что эксперимент удался...
- Как начнется... то, что я увижу... как? - ученый почти не дышал.
- Вы увидите третий этаж жилого дома. Там будет раздаваться очень хорошая
музыка... - сказал приезжий.
БЮСТ ИМПЕРАТОРА.
- Это был третий этаж жилого дома. Там очень хорошая
музыка раздавалась. Потому что за роялем, прекрасным роялем, кстати
сказать, сидел Людвиг Бетховен, плотный человек. Волосы у него были соль с
перцем, начинали седеть, и лицо красноватое, и глаза пламенно-голубые. Вот
какой он был, не последний в своем деле музыкант, печальный человек.
- Потом он не стал больше играть, а когда последний
аккорд повис - он его педалью поддержал постановил в воздухе, а потом к
нему еще присоединил один. Перед ним на подставке для нот стояло письмо, и
он это письмо брал аккордами и не давал ему гаснуть, и получалось, что это
начало Лунной, только аккорд не переходил в аккорд, а как будто Людвиг
кирпичи клал, возводил стену.
- И тут он подумал и сказал так:
- Кто-то окрестил эту сонату Лунной... а я, старый дурак, с этим
согласился. И еще он подумал:
- А почему бы и нет? Люди хотят, чтобы название будило память о прошлом, и
тогда тот, кого чет с нами, приходит и встает рядом.
- Он взял письмо и прочел вслух: "Я приехала... и теперь
мы с тобой в одном городе, Людвиг".
- Но люди находятся вместе не только тогда, когда они рядом, - сказал он. -
Поздно, Джульетта, поздно.
- И тут он взял и порвал письмо на мелкие клочки, а
потом попытался их сложить вместе и немножко повозился с клочками, потом
покряхтел и смахнул их в ладонь и не знал, куда девать - выбросить не
решался.
- Господин Бетховен! - закричал человек, входя в комнату. - Пошел второй
час, как вы музыку играете! Что же вы мне ответа не даете на письмо, вы,
наверно, хотите, чтобы я дожидался до ночи?
- Бетховен обернулся и посмотрел на этого человека.
- Ответа не будет. Вот тебе за труды. И не кричи так. Я прекрасно слышу.
- Посыльный взял деньги и пошел к дверям.
- Постой, - сказал Бетховен. - Иди сюда. У меня не выходит финал. Вот
послушай, - и он стал укладывать аккорды, как будто стенку строил. -
Говорят, что это Лунная соната. Это неверно. Вот первая часть - смотри. Это
мрак, это предчувствие горя. А вот вторая часть - это описание горя...
понимаешь? - Бетховен взял посыльного за руку и заглянул ему в лицо.
Бетховен как огромный седой новорожденный - голубые пламенные глаза и
волосы в сером порохе. - Я лучше пойду, - сказал малый и, вырвав руку, ушел
из комнаты.
- А Бетховен стал опять укладывать аккорды. И заговорил
громко, потому что уже давно врал, что хорошо слышит. Ему было очень
страшно.
- Прошлое словно гиря повисло на моей душе. Но прошлое родит слезливую
музыку... Настоящее родит трезвую прозу, и только будущее родит мечту - так
я написал. Но где взять это будущее?
- Он оглянулся.
- Все лежит вперемешку в этой комнате. Партитуры,
рубахи, носки, книги. Он стряхнул с ладони бумажные комочки, оперся тяжело
на отставленное колено и опустил голову. Потом вздохнул, отыскал цилиндр и
вышел из дому.
- ...Он шел мимо столиков пивного
зала, стоявших на улице.
- Мальчик, стул господину Бетховену! - крикнул хозяин и понес ему кружку
пива, и все стали оглядываться, и ему это было все равно, потому что он был
Бетховен.
- У меня сегодня нет денег, Филипп, - сказал он.
- Я на вас зарабатываю, - наклонившись, тихо сказал хозяин. - Сюда приходят
из-за вас.
- Не слышу, - сказал Бетховен.
- Хозяин махнул рукой и поставил пиво на стол.
- Вы сегодня бездельничаете, Людвиг, - сказал худой человек за соседним
столом.
- Здравствуй, здравствуй, - рассеянно ответил Бетховен, глядя в сторону.
- Что? Не идет? - спросил человек, наклонившись. - Вот это? - и он
пошевелил пальцами в воздухе, как будто играл гамму. - Нет вдохновения?
Боги нас оставили?
- Боги нас оставляют, когда мы отворачиваемся от них, - сказал Бетховен.
- Боги нас оставляют, когда у нас нет денег, - ответил худой. - Моя жена
хорошо это знала... Теперь это знает дочка.
- Молчи, пьяница, - сказал Бетховен. - Вдохновение уходит от нас, когда нет
ясной мысли. Вдохновение не родится, когда видишь, что мысль твоя ложная.
- Чепуха, Людвиг. Вдохновение и мысль - что между ними общего? Вдохновение
- это когда сам не знаешь, почему пишется. Твоя музыка или мои стихи -
безразлично. И тебе это известно лучше, чем мне.
- Ты прав. Но вдохновляются все-таки истиной, а не ложью... Вот ты говоришь
- сядь и импровизируй.
- Я этого не говорил.
- Нет, говорил! Я же слышал! Да, я могу сесть за рояль и заиграть. И так
поступал не только я. Давно известно, что величайшие пианисты были и
величайшими импровизаторами. Но как они играли? Не так, как нынешние,
которые бегают по клавиатуре с заученными пассажами - вот так: пуч-пуч-пуч
- что это означает? Ничего! Истинные виртуозы давали в своей игре нечто
цельное. Связное. Такая импровизация - это искусство! Вот что значит
импровизация. Все остальное ничего не стоит!
- Он теребил ухо, как будто оно было заложено ватой.
- Он встал со стула. Худой оглянулся на столики, за
которыми сидели внимательные слушатели.
- Пей, Людвиг, - сказал он.
- Замолчи! Истинное сочинение - это поиски мелькнувшей и ускользающей
мысли. Я преследую ее. Я схватываю ее и вижу, как она бежит и пропадает в
кипящей массе. Я с возобновленной страстью схватываю ее, я не могу больше
отделиться от нее, мне нужно множить ее по всем модуляциям, - он опять сел.
- Так пишут музыку и так выигрывают сражения, безразлично. Вот что такое
вдохновение.
- Это у тебя от Наполеона. Это модно. Особенно когда п городе полно
французов. Которых ты, впрочем, считаешь освободителями... - сказал худой.
- Ты же посвятил Наполеону свою музыку, не правда ли?
- Да, л ему посвятил свою работу, - тихо сказал Бетховен. - Но я думал, что
он бог... А он оказался жалким человеком и объявил себя императором! -
закричал Бетховен и стукнул кулаком по столу. - На нем сиял венец свободы,
а он позарился на королевские обноски со всей Европы! Он продал Великую
революцию! Я порвал свое посвящение!
- Осторожно. Французы, - сказал худой. - Но говорите так громко. Вы
достаточно известны.
- Проходит щеголь, французский офицер, весь в перьях,
молодой и сильный. Бетховен обернулся, погрозил ему кулаком и сказал
Посняков Андрей
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Чернецов Андрей
Майер Стефани
Андреев Николай