помощь" и милицию, но в самый разгар расправы, когда милиция с трудом
удерживала людей от того, чтобы они закончили скорый самосуд, во двор вошел
обеспокоенный шофер. Он тихо что-то сказал милиционерам, и лица у тех
переменились. Молодого человека погрузили в "Скорую помощь", а дворника
усадили в "воронок"
выпустят, однако он больше не вернулся. Возмущенные жильцы собирали подписи
и пробовали протестовать, но, когда петиция попала в районный суд, им велели
немедленно обо всем забыть
улицу и двор - ленивые студенты, ищущие смысла жизни и бросившие нормальную
работу интеллигенты, непризнанные художники и признанные поэты. Они работали
все недолго - увольнялись сами, или их увольняло начальство. Летом двор был
грязен, зимой скользок. Жильцы проклинали пьющих чистильщиков и ходили
жаловаться в жэк. Но все было напрасно - секрет прошлого был навсегда
утрачен. Эти люди стремились не к порядку, а к тому, чтобы этот порядок
развалить, начав с дома и закончив страной. И так продолжалось до тех пор,
пока в дворницкой не поселилась крепкая горластая баба, приехавшая с Севера
или менее сносном состоянии
большими растерянными глазами, и сидевшие на лавке памятливые старушки
вздрогнули: приезжая была необыкновенно похожа на жертву насильника, без
вести пропавшую в одном из детских домов
В телогрейке, повязанная платком Катерина рубила лед здоровенным ломом, к
которому был внизу припаян топор. Лицо у нее было усталое и злое. Она совсем
не походила на нарядную, довольную дамочку, приезжавшую летом на похороны и
бахвалившуюся шикарной жизнью и должностью продавщицы Гостиного двора
и лицо ее сделалось еще более хмурым
- Когда... умирала,- запнулась Маша. Она не хотела ничего рассказывать про
вечер в метельном поле, да и к тому же здесь, в огромном городе, где домов
было больше, чем деревьев в лесу, это казалось невозможным
своих забот полон рот. Нашли крайнюю! Вечно она на меня все сваливала:
Катька, пойти туда, Катька, сделай то,- вот где вы все у меня сидите!
Лом яростно крошил лед, лед раскалывался на мелкие куски и, как осколки
злого зеркала из андерсеновской сказки, летел в глаза и лица прохожих
лавке и заснуть сном, который зачем-то прервала покойница
красные пятна
ящиками и колясками коридоре. Комната Катерины была третья слева. В углу
стояла кроватка, рядом с ней тахта, на которой лежал небритый толстогубый
мужик и курил, стряхивая пепел в консервную банку. Пахло молоком, детской
мочой, перегаром, и после пустынной, просторной и чистой избы комната
показалась Маше еще более жуткой, чем вонючий общий вагон
ор никакого внимания. Точно так же равнодушно он скользнул по деревенской
родственнице
нужна ты здесь кому-нибудь?
- Мне мама велела
все. Ну вставай же, чего разлегся? - Она повернулась к мужу, раздраженно
стукнула ладонью по столу, смахнула таракана, и так же раздраженно зазвенели
тусклые стаканы
его успокаивать, расхаживая по комнате и ногами пиная валявшиеся на полу
вещи
обещали! Мужик метро строит, провались оно пропадом, здоровье на этом все
потерял, я... ты помнишь, сколько мне лет?
Маша стояла в дверях и не смела шагу ступить
- Я тебе помогать стану
На работу ее не взяли: пока восемнадцать не исполнилось, по лимиту нельзя
матрасе прямо на полу и первая подбегала к племяннице, когда та просыпалась
и плакала. За эти месяцы она немного отошла от одиночества и сумела
сделаться в доме сестры полезной. Катерина дала ей кое-что из старой одежды,
Маша округлилась, похорошела, на глазах расцвела и день ото дня все больше
напоминала молодую красавицу Шуру
пойдешь осенью в училище, дадут тебе койку в общаге, может, и приживешься.
Но однажды утром девушка проснулась от того, что почувствовала нечистое
дыхание возле лица. Маша открыла глаза и увидела Катерининого мужа. Его
пухлые губы шевелились и причмокивали, как у младенца, а в глазах застыло
сладенькое, гадливое выражение. Она отчаянно завертелась и хотела закричать,
но мужчина закрыл ей рот сильной рукой. Катерины не было, и только маленькая
девчушка с толстыми, как у папаши, губами глядела на возню двух взрослых из
кроватки, а потом вдруг заплакала
Он на мгновение повернулся и ослабил хватку. Маша вырвалась и отскочила к
окну
- Да ты целка, что ли?
- Уходи!
- Дура гребаная,- произнес губастый разочарованно.- Она же тебя первая
отсюда вышвырнет. Ну что недотрогу из себя строить? Не я, так кто-нибудь
другой. Уж лучше по-родственному
деле в ПТУ пойдешь и в общаге девочкой тихой жить станешь? Через год
подстилкой вокзальной будешь!
Катерина поняла по лицу сестры,что случилось
выгнала бы его давно, да куда? Беременная я. Вот он и лезет к тебе
Но то хрупкое равновесие, в котором пребывала жизнь двух сестер, нарушилось
осуждающее, неприязненное - точно была виновата одним лишь фактом своего
существования
пять рублей
Этих денег хватило чуть больше, чем на месяц. Маша растягивала их как могла,
но снедаемая скукой, голодом, бездомностью и отчаянием, покупала себе в
утешение то мороженое, то булочку. Уезжать домой было не на что, да и не
хотелось. Странно было представить, что всю жизнь она жила в поселке, где
темные старухи верят в призраков, а покойники приходят с того света и губят
или спасают живущих
Московском вокзале, а с утра отправлялась бродить по улицам и паркам,
бездумно разглядывая высокие дома, витрины, лица, вечерами поднимаясь на
цыпочки и воровато подглядывая в окна низких первых этажей, где за ситцевыми
занавесками протекала чужая жизнь. Единственное, от чего она страдала, была
грязь, и Маша взяла себе за правило ходить через день в баню или душевой
павильон. С ней пробовали заговорить на улице неприятные мужчины,
напоминавшие Катерининого мужа, звали в ресторан, но она ускользала от них и
продолжала идти, точно что-то искала
несколько часов. Фильмы волновали ее ум и сердце, заполняя отсутствие
знакомых и друзей и заменяя все иные житейские забавы и заботы. В "Сорок
втором" кино крутили нечасто и обычно привозили фильмы очень старые
все, что не успела получить в детстве. Она переживала за судьбы красивых
женщин, влюбленных мужчин, благородных стариков и детей, смеясь и плача,
забывая о своем бедственном положении и о том, что ждет ее впереди. Судьба
какой-нибудь итальянской проститутки, французской маркизы-авантюристки,
любовь вокзальной официантки и попавшего в беду композитора волновали ее
куда больше, чем собственная жизнь, и она огорчалась, когда вспыхивал в зале
свет, стучали сиденья и зрители направлялись к выходу. Хотелось обыкновенной
жизни, дома, уюта и тепла, но вместо этого приходилось идти на опостылевший
вокзал и пораньше занимать место
нее появилась привычка, блуждая по улицам, глядеть не на окружающий мир, а
себе под ноги в надежде, что попадется пятачок и удастся купить рогалик или
четвертинку черного. Однако такое случалось редко, чаще приходилось
Роллинс Джеймс
Суворов Виктор
Маккарти Кормак
Посняков Андрей
Мороз Александра
Соломатина Татьяна