ухаживает... Их наслушаешься, так кажется, что весь мир только и заполнен
любовью да ревностью! Так-то с вечера тебе не до сна, а утром тебя не
добудятся, щекочут, со смехом таскают сонного по полу за руки и за ноги, а
ты вкручиваешься в рядно, тебе еще хотя бы минутку-другую поспать!
"Вставай, вставай, парубок! На работу пора".- "Ой, еще хоть
чуть-чуточку..." - "Надо было не бегать до полуночи... Вставай,
вставай!.." И чья-то ласковая рука щекочет, чтобы растормошить тебя,
потому что и впрямь пора выгонять, скоро солнце встанет, вот уже в небе
играет заря...
глинищами - все пылает, цветет!
прошло, до самой глины выбили землю своей ходьбой те, что до нас здесь
жили когда-то. Идешь, словно по канаве, и колючая дереза, курчавясь по
склонам, нависает над тобою с обеих сторон. В улочке полно пушистой пыли,
она после ночи прохладна, а на выгоне, там и спорышок тебе босые ноги
росою пощекочет - это окончательно разгоняет сон. Пусть мал, а все же
труженик, гонишь свою коровенку пастись, где-то за тобой солнце, вставая,
сквозь дерезу спелым арбузом краснеет, и когда очутишься с Рябухой за
школой, на ровном месте, где полевая дорожка бежит в белый свет, видишь,
какая от тебя тень среди хлебов ложится огромная. Долго же придется ждать,
пока она, эта тень, уменьшится настолько, что сможешь ее переступить,-
ведь лишь тогда (не раньше)
хуторские - вся наша Терновщина окружена хуторами, с которыми она извечно
не в ладу. А на полпути между далекими Кишковскими хуторами, между
Выгуровщиной и нашей слободой маленьким островком среди хлебов выглядывает
еще один хуторок, утреннее солнце уже легло на его три тополя: живет там
Роман-степняк, садовник и пчеловод, а при нем Надька, смуглолицая дочка
его, которая училась в Полтаве на фельдшерицу, да вот счастье не сложилось
- вернулась к отцу с ребенком, родившимся неизвестно и от кого...
Терновщина богата красивыми девушками, в воскресенье как высыплют на
майдан - только любуйся! Однако Надька Винникова, все признают, первая из
наших красавиц, недаром же росою да зарею умывается,- так о ней говорят
терновщанские женщины. Не раз будто видели, как она спозаранок бредет по
колони в росах на край сада, где на лопухах роса - как серебро, оглядится
сюда-туда, наклонится и... Должно быть, и сейчас где-то там,- росой да
зарей умытая,- стоит у края отцовского сада, светясь лицом навстречу
солнцу, утренняя, свежая после своего чародейского умывания...
хлеба поскашивают и нам будет вольно пасти всюду по стерням да когда мы
целой ватагой будем ходить к Роману Виннику, чтобы набрать из его колодца
воды.
коровенок на веревке по межам, где для них вдоволь наросло пырея, или вот
по такой полевой дорожке, где Рябуха твоя, лениво передвигаясь, аккуратно
пощипывает мягкий спорышок вдоль самых ржей, которые стеной, выше тебя,
голубеют край дороги. Паси да следи, чтобы не схватила твоя лакомка чужого
колоска, потому что едва лизнет, тут же где и возьмется хозяин, налетит,
накричит, а то и уши надерет...
затерялся с коровенкой среди хлебов, а ты здесь бродишь по межам или вдоль
полевой дорожки, которая, пустынна, задумчива, побежала и побежала через
хлеба, неизвестно и куда.
кузнечика-попрыгунчика и чувствуешь, как он, маленький, рвется у тебя
сквозь пальцы своим упругим, полным энергии тельцем, а ты, имея
безграничную власть над ним, над его жизнью и смертью, держишь это
трепетное создание и раздумываешь: пустить или нет?
которого надо кормить, тогда доля попрыгунчику улыбнется, подбросишь его
из ладони: живи!
не поймать, разве что сам когда-то - через много лет - вынырнет,
нежданно-негаданно напомнит о себе где-нибудь на таком вот хайвее.
небом. Воздух недвижим и - как стекло. Солнце, точно привязанное веревкой
на месте, никак не хочет двигаться до той отметки, на которой тень твоя
так уменьшится, что уже сможешь ее переступить или хотя бы перепрыгнуть,
изрядно поднатужась. Так грустно тебе одному, объятому этой звенящей
степной тишиной, где лишь твоя детская сиротливость перекликается через
пригорки и ржи с Кириковой сиротливостью.
человеческим голосом жалуется: *Мои детки-малолетки сидят в гнезде, словно
в клетке..." И вот ты вдруг вырос, становишься ростом с утреннюю тень, и
тебя уже куда-то провожают, тужат по тебе, а ты утешаешь, чтобы не
плакали, потому что - дожди вымоют твою головушку, а высушат буйны ветры,
а расчешут ее частые тсрны...
столбик межевой, нивы чьи-то половинящий, залезешь на него, совсем как в
той колядке, сложенной для самых маленьких:
промчал па своем рысаке Кишкамладший, надутый богач, который разводит у
себя на хуторе породистых лошадей, промчал на бегунках до самой школы и
обратно - это он ежедневно разминает коня, готовит к ярмарке или к
какой-нибудь выставке. Полупудовые подковы у того рысака, чтобы выше груди
выбрасывал копыта, как можно больше загребал воздуха. Так и летит на тебя,
разбрызгивая пену: губы у коня расщеплены удилами, у молодого хозяина -
крепко сжаты. Промчался - и нет, лишь осадок на душе от того, как недобро
Кишка черкнул тебя глазом, словно ты в чем-то пред ним виноват, словно па
его земле пасешь, хоть дорога - она же ничья...
Кузнечик где-то прострекочет. Перепел в хлебах вавакнул и смолк. В небе ни
облачка, и будто ангелы поют - все что-то звенит, звенит. Может, степь
звенит, нагреваясь?
тоненькая невидимая золотая струна,- ее натянула между вами Романова
пчелка, только что прогудевшая в воздухе! Потому что в эту пору, когда
цветут ржи, все наши нивы медом пахнут! Пчелам только летай да летай,
каждой есть работа. Тем, кто пасет на веревке, конечно, тесно в степи
среди бессчетных меж, а им, Романовым труженицам,- раздолье. Вот опять
одна из них гудит над колосьями басовой струной, прямо около тебя идет на
посадку: нашла, что искала! Завороженно следишь, как пчела гнездится там,
внизу, в затененном цветке, может, еще и с росинкой на дне. Чувствуешь,
как ей приятно, когда она купается средь лепестков, погружаясь глубже и
глубже... Пусть это будет даже чертополох, пчела и здесь окунается с
головой, она прямо стонет от наслаждения и счастья. И так все лето, не
зная усталости, трудится самозабвенно - из ничего мед берет!
Он, собственно, пасет не свою, а тетки Анны, у которой детей нет. Это ему
по малолетству выпадает такая льгота: не отдали его, как старших братьев,
на хутора, пристроили пастушком у дальней родственницы. Пока тетка Анна
сидит с подойником, Кирик зеленой веткой отгоняет мух от коровы, чтобы не
лягнула ногой или хвостом не стегнула да не перевернула молоко. Потом
теленка подпустит, пускай высосет остатки... А когда и эта обязанность
исполнена, тогда мы, соскучась друг о друге, сбежимся наконец в балке у
колдобины, где вода перегрелась - вот закипит! - и в ней кишмя кишат
головастики, из которых потом лягушки вырастают огромные, как крокодилы...
Там, в этой теплыни, и мы наплещемся вволю.
иной, похожей на него, живности, в этих парных водах прекрасно чувствует
себя все живое - и головастики, и рачки, и длинноногие букашки, которые,
как конькобежцы, носятся по воде,- в таких перегретых колдобинах-выбоинах
(как нам рисовало в школе воображе ние) зарождалась в далеком далеко жизнь
на планете.
полуземлянки в глинищах. Живет бедно, но чисто, цветы любит, мальва под
оконцем лепестками светит... Присядем и смотрим, как этот наш Ян Янович
запускает свою диковинную прялку, только не ту, что суровую нитку ведет,
его устройство выводит "нитку из глины". Из клубка увлажненного рудого
месива латыш прямо у тебя на глазах "выпрядет" нечто такое, что только
ахнешь от восхищения. Этот красный латыш явился к нам вместе с отцом
Кирика из-под Перекопа; еще тогда оба они, будучи в войсках, дружили, и
когда обнаружилось, что после гражданской Яну Яновичу некуда возвращаться,
Заболотный-старший забрал его к себе в Торновщину. Вот так их судьба
породнила, и сейчас они неразлучны, вместе донашивают свои перекопские
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия