Чтение 14–й страницы книги ~Пять рек жизни~

джайнизма, утверждающая, что Бог есть знание. Здесь идет бешеная работа
очищения. Варанаси - город-прачка. Затеяна всемирная стирка. На священных
ступенях, гхатах, разложены сырые предметы человеческой одежды и простыни. Здесь
же коровы срут на эти простыни.
Варанаси - город-банщик. На восходе солнца все моются в Ганге, молятся и моются,
не отделяя одно от другого.
Варанаси - город-уборная. На рассвете навстречу солнцу выставляется бесчисленное
количество женских и мужских смуглых задов. У мужчин заметна приятная утренняя
эрекция. Женщины залихвацки задирают сари и без смущения резко садятся на
корточки. И покачиваются, как
95
на рессорах. Срет великий индийский народ, плечом к плечу, не пользуясь бумагой.
Идет бесконечное испражнение.
- Странно, что в индийском кино запрещено показывать поцелуи, - глубокомысленно
заметил я фрау Абер.
Город-паломник. Город-ткач. Город - детский труд. Все в шелках. Брокеры тащат
вас в шелковые лавки, а когда, наконец, их отталкиваешь, они говорят: - Don't
make me angry! - и глаз их дрожит от ненависти.
Варанаси - это тот самый базар в храме, который не стерпело христианство, отчего
оказалось локальной религией Запада. Базар - это часть храмовой жизни. Храм -
это часть жизненного базара. Здесь по утрам все - йоги. Все машут руками.
Варанаси - город-рикша. Он везет меня на велосипеде по своей толчее, звоня в
бесконечный звонок, рябят рекламы кед, компьютеров, второсортной индийской
версии кока-колы "Thums upl", на подъеме он соскакивает с седла, толкает
велосипед, мне совестно, он вспотел, остановился и, слегка отойдя в сторону,
помочился, как лошадь. Варанаси - суперпотемкинская деревня.
В Варанаси я простил всех своих врагов и друзей. Я простил фрау Абер.
Варанаси - город мертвых, архитектура духов и призраков, уползшая от гнета
истории. Здесь махараджи выстроили дворцы на набережной Ганга для своих мертвых
- людей бордо, между двух инкарнаций, по вынужденному безделью определившихся
пособниками мировой черной магии. Не они ли сдали часть дворцов под по-
96
сольства дагомейских вудунов, якутских шаманов, австралийских аборигенов с
зубами в разные стороны, полинезийских друзей капитана Кука? Таких дворцов с
безвременной архитектурой не знает ни один город мира.
В Варанаси самый мелкий поэт может стать Данте, если только останется в городе
больше тридцати дней.
Варанаси - большой склад дров. Сюда завозят дрова, чтобы жечь трупы в
желто-золотых одеждах со всей Индии, со всего света, с других планет. Варанаси -
город-крематорий. Все ходят по колено в пепле. Пахнет мертвечиной и паленой
человечиной. Собаки бросаются в костер, чтобы утащить в пасти кусок человеческой
ноги. Крематорщики - богатые люди, которым никто не подает руки.
Варанаси-город-соглядатай. Глазами перепуганных иностранцев он следит за своими
кремациями. Мертвецы встают с бамбуковых носилок. Они недавно умерли, всего
три-четыре часа назад, и не привыкли к новому статусу. Крематорщики бамбуковыми
палками усмиряют мятежных покойников. Впрочем, я видел, что когда во весь рост
встает в огне мертвая четырнадцатилетняя красавица, они шалят палками,
подстегивая ее к последнему танцу. Рядом козлы едят ритуальные цветы.
Родственники в белом здесь не плачут. Здесь каждый сожженный идет в нирвану.
- Это - ад, - сказала фрау Абер, отряхиваясь от пепла. Мы шли по замызганным
переулкам старого города. Старый город прыгал на одной ноге, потому что второй
ноги у него не
97
было. Вокруг лежали куски непереваренной истории. Валялись страшные остатки
мусульманских набегов. В затылок жарко дышала модернистская богиня Кали.
- Сама ты - ад.
Она не знала, обидеться или обрадоваться своей инфернальности.
- От Варанаси до неба ближе, чем от Берлина до Москвы, - холодно заметил я.
- Ты зачем удаляешься от меня? - грациозно испугалась фрау Абер.
В Варанаси я понял, что рай - часть ада, а ад - часть рая. Смотря с какой
стороны зайти. Раздались выстрелы. Полицейские стреляли в студентов, которые
бросали в них камнями, бутылками, кокосовыми орехами. ИНДУС В ПОЛЕТЕ ПОЛОН
АДРЕНАЛИНА. Толпа студентов бежала прямо на нас. Впереди толпы бежал бог Шива.
- Революция! - возликовала фрау Абер.
- Шива! Шива! - закричал я. - Хари! Хари!
НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ
Он дважды спас меня от верной смерти. Когда фрау Абер ушла пописать, начальник
станции отвел меня в сторону и шепнул на ухо, чтобы я не садился в следующий
поезд, идущий на Калькутту.
- Я точно знаю, что он сойдет с рельсов. Я сидел на чемодане на вокзале в Патне
уже третьи сутки: мне было все равно. Меня облюбовали городской сумасшедший с
ножичком, который
98
он угрожающе сжимал между ног, и двое прокаженных. Фрау Абер вернулась из
"мочиловки", как официально назывался станционный туалет, в слезах: у нее
открылся кровавый понос.
- Уедем на первом поезде!
- Он сойдет с рельсов.
- Кто тебе это сказал?
- Начальник станции.
- Откуда он знает? Я пожал плечами.
- Я поеду!
- Езжай, химера! - сказал я.
Она осталась. На следующий день мы прочли в газетах, что поезд сошел с рельсов.
Пять перевернутых тяжелых коричнево-красных вагонов, сто двадцать убитых.
- На этот проходящий вы тоже не садитесь! - шепнул мне снова начальник станции.
- Почему? - спросил я из вежливости.
- Грабители.
- В первом классе есть охрана, - вяло возразил я.
- Они убьют охрану, - сказал начальник станции.
Мы открыли газету. Грабители убили полицейского и трех пассажиров. Ведутся
поиски. Я оглянулся. Под тонкими одеялами на платформе неподвижно лежали тела.
Трудно было отличить живых от мертвых.
За полчаса до прихода правильного поезда начальник станции пригласил нас в свой
кабинет. Он вписал в наши билеты от руки какие-то свои каракули, поставил печать
и сказал, что теперь все в порядке.
99
- Из какой вы страны? - спросил начальник станции.
Если кто-нибудь в Индии спрашивает вас, из какой вы страны, значит, он ждет от
вас денег.
- Я из России, она - из Германии, - бессонным голосом сказал я, незаметно
вынимая из кармана бумажку в сто рупий.
- Ленин! - сказал он однозначно.
Это все, что знают индусы о моей стране.
-Да, - вздохнул я.
На восходе солнца у начальника станции был молодцеватый вид. Глаза горели. Он
стал усиленно крутить диск черного телефона, потом - красного. Телефоны молчали.
Они не работали.
- Откуда вы узнаете о приближении поезда? - спросил я.
Он весело закивал головой. Я догадался, что он ничего не понял. Я положил под
красный телефон бумажку в сто рупий и показал глазами. Мы сфотографировались,
пожимая друг другу руки. Помощник начальника станции отнес мой чемодан в купе
первого класса. В купе уже сидело и стояло человек семнадцать пассажиров.
Какой-то невинно замученный индийский парень тут же заснул у меня на плече.
- Чай! Чай! Чай! - вопили в зарешеченные окна поезда разносчики чая.
Когда поезд собрался было трогаться, в купе вбежал начальник станции,
расталкивая народ. Ему было пятьдесят пять лет. Лицо у него было взволнованное.
Я подумал бог знает что. Он пожал мне руку и пожелал счастливого пути. Он
сказал, что будет обо мне помнить и что те два поезда были опасными, а этот
безопасный.
100
- Ленин, - сказал он однозначно и вышел из моей жизни.
БЕРЛИН - МОСКВА
- Я их жду.
- Кого? Правда, я лучше Кафки?
- Ненамного. Почему их нет в Индии?
- Тебе мало меня?
- Давай лучше поговорим.
- Ну, пожалуйста!
На гостиничном потолке три длинные тени. Сплетенье - чего?
- Не хочется. Позже. На Миссисипи. В каком-нибудь южном штате.
- Не будем ждать Алабамы! Ну, очень пожалуйста!
О чем я думаю, когда, сдавшись на уговоры, поздней ночью порю ремнем надежду
новой немецкой литературы, которая лежит в Индии на животе? Думаю ли я, что
индусы - красные жестяные божьи коровки? Когда я порю фрау Абер, я, конечно,
порой думаю, что индусы - красные жестяные божьи коровки, но не часто. Вспоминаю
ли будущей мыслью черную Африку? Повариху Элен с тремя колечками в тайном месте?
палача Мамаду? трех американок на нежной, бурой Миссисипи? Да. Особенно трех
американок. Мы говорим с тремя американками о том, что мужчины в любви
бескорыстнее женщин. У них обычно нет дополнительного интереса. Но, как правило,
в голове бродят другие мысли. Я
101
наблюдаю сиротливый свет над Волгой. Волга глядит на меня круглыми от героина
глазами. На лбу у Волги наркотическая сыпь. Точно ли я знаю, что значат пять
рек? Да, пять рек - золотое руно моей жизни. Но это пока что не больше, чем
интуиция. Все знание мира уперлось в четыре реки. Они текут в четыре стороны
горизонта. Мало! Не то. Не то. Где еще одна? Где мне найти словесный сангам
пятиречья? Да! Где? Да, собака! Размахивая ремнем, я мерно думаю о трубе Берлин
- Москва.
--Плевала я на революцию! - из-под ремня раздался голос фрау Абер.