Чтение 14–й страницы книги ~Лестница~

милый читатель, от которой можно избавиться, как кажется, только начав с
понедельника Новую Жизнь, в которой все, ну решительно все будет не так.

Справедливости ради следует сказать, что была суббота. Но это роли не
играет. В конце концов новую жизнь можно начать и с субботы, лишь бы были к
тому необходимые предпосылки. А они у Пирошникова имелись в наличии.
Запутанные обстоятельства, недовольство собою и оторванность от привычной
среды, произошедшая, правда, не по его воле. Вполне достаточно для новой
жизни.

Новая жизнь начинается с того, что надобно умываться и побриться
гладко. И еще нужно делать движения решительные и точные, чтобы себе самому
казаться деловым. Поэтому Владимир, откинув одеяло элегантным жестом,
вскочил с постели и принялся одеваться. Конечно, начинать новую жизнь надо
было бы в чистой одежде, но что делать? Майка, рубашка, носки -- все это
было так себе, не слишком новым и далеко не чистым. Но Пирошников не дал
воли подобным мыслям, чтобы не сбить настроение. Он сделал даже несколько
резких взмахов руками, изображая гимнастику, так что дядюшка покосился на
него, приседая в это время.

Распахнулась дверь, и весьма кстати появилась Наденька в том же
халатике, что и вчера утром. Она приветливо, совсем как родному, улыбнулась
Пирошникову, тем самым незаметно подкрепляя идею новой жизни. Поздоровавшись
с ним и с дядюшкой, Наденька предложила провести их в ванную комнату.

-- У вас есть бритва? -- вежливо спросил Пирошников дядюшку. -- Мне
необходимо побриться.

Дядя Миша столь же корректно выразился в том смысле, что бритва есть и
он предоставит возможность ею воспользоваться. Никаких вопросов о вчерашнем,
никаких намеков на лестницу -- ничего! Новая жизнь начиналась истинно
по-джентльменски. Пирошников даже подумал несколько наивно, что вот и
дядюшка начинает новую жизнь, и Наденька тоже... Впрочем, может быть, так
оно и было.

Наденька, проводив их и дав указания, скрылась. Ванная комната
оказалась просторной, так что дядюшка с Пирошниковым не мешали друг другу.
Пока один мылся, другой скоблил подбородок и наоборот. Пирошников, чтобы
отрезать себе пути отступления к старой жизни, вымыл голову и с
удовольствием причесался на пробор. Когда он выходил из ванной в коридор,
гладкий и сияющий, как яблочко, из своей комнаты выплыла соседка Лариса
Павловна, с голосом которой наш герой имел уже честь познакомиться ночью.
Она была, как и Наденька, в халате, правда другого качества -- стеганом,
синтетическом и розового цвета. Росту Лариса Павловна была небольшого, а
комплекцией напоминала гипсовую скульптуру из мастерской. Черты лица Ларисы
Павловны были очень милы, но они, как и вся ее фигура, вызывали сразу же в
голове какие-то такие мысли, которые и передать стыдно. Чувственные какие-то
мысли, будь они неладны! На вид Ларисе Павловне было лет тридцать пять, была
она, как говорится, в форме, то есть успела уже причесаться и наложить
нужную косметику.

-- С добрым утром, -- обворожительно ответила соседка на смущенный
несколько кивок Пирошникова. Увидев и дядюшку в красной майке, вывалившегося
из ванной, она удивленно и насмешливо проговорила: -- Вот как! А я и не
знала, что у нас теперь филиал гостиницы!

И она удалилась в кухню, пройдя мимо насторожившегося дядюшки, который
поглядел ей вслед оценивающе и с неприязнью. Потом наши друзья вернулись в
мастерскую, где Пирошников привел в порядок раскладушку, после чего делать
стало нечего. Между тем новая жизнь требовала непрерывной и полезной
деятельности, ибо каждая минута тоски и уныния возвращала жизнь старую.
Пирошников подошел к окну и полюбовался видом городского пейзажа. По улице
неторопливо шли люди, тоже, по всей вероятности, начавшие новую жизнь;
многие одеты нарядно по случаю выходного дня, декабрьское солнце согревало
улицу скудным своим теплом, от которого чуть плавилась корка льда на
карнизе. Дядюшка в это время, уже вполне одетый, сидя на стуле, читал
газету, которую неизвестно где достал.

Снова вошла Наденька и объявила, что пора завтракать. Все происходило
по-домашнему и очень мило. Владимир с дядюшкой пошли в Наденькину комнату,
причем дядюшка похлопывал своего молодого друга по плечу и что-то
рассказывал из свежих газетных новостей.

Завтрак прошел непринужденно, словно и не было вчерашней беготни,
неразберихи, головокружительных трюков лестницы и темных отражений. Никто и
словом не упомянул о них. Толик был еще не выпускаем Наденькой с дивана и
завтракал, сидя на нем. Впрочем, вид мальчика не внушал тревоги. Наденька,
поминутно обращавшаяся к нему, ответов почти не получала. По всей видимости,
мальчик по-прежнему стеснялся общества.

Итак, вокруг лестничного феномена установился некий заговор молчания, и
Владимир, начавший, напоминаем, новую жизнь, был благодарен дядюшке и его
племяннице за их тактичность. И вправду, если не замечать какого-то явления,
можно в конце концов внушить себе мысль, что его и в природе не существует.
Именно такой целью задались, должно быть, в это субботнее утро все
присутствующие.

Наскоро позавтракав, дядюшка объявил, что идет в Эрмитаж, и получил от
Наденьки и Владимира подробные указания, как туда добраться. Он обещал быть
к вечеру и, прощаясь, пожал молодому человеку руку весьма дружественно,
однако как бы и насовсем, из чего Пирошников заключил, что дядюшка надеется
на его благополучное отбытие. Дядя Миша ушел, оставив Наденьку и Пирошникова
вместе с мальчиком, еще пьющим чай.

-- Обновляешься? -- спросила Наденька, как только дядюшка вышел;
спросила, держа в одной руке чашку, а в другой кусток хлеба с маслом и
поглядывая на Пирошникова иронически. Владимир, надо сказать, обиделся,
поскольку решил отнестись к своему обновлению серьезно, постановив, что оно
бесповоротно и окончательно. Поэтому он лишь пожал плечами, показывая
неуместность подобного тона.

-- Пуговицу пришить? -- спросила опять Наденька, указывая на пиджак
Пирошникова. -- Как же без пуговицы обновляться?

Молодой человек сдержанно и с достоинством отверг эту явную насмешку и
поднялся со словами благодарности и прощания. Он был уверен, что теперь-то в
состоянии выбраться отсюда без посторонней помощи. Новая жизнь была тому
порукой. Решив не откладывать дела в долгий ящик, он оделся и сказал
Наденьке, что как-нибудь при случае, когда будет свободен от дел (вот
именно!), навестит ее и расскажет о дальнейшей своей новой судьбе.

Наденька церемонно поклонилась, однако в глазах ее почему-то прыгали
подозрительные огоньки, и вообще она едва сдерживала улыбку. Пирошников же,
степенно проговорив : "До свидания, большое спасибо", заглянул еще и в
кухню, где повторил те же слова пребывавшей там Анне Кондратьевне, на что
она отреагировала изумленным взглядом, а затем, твердо пройдя по коридору,
вышел на лестницу.

В тот момент, когда он покидал (ужель в последний раз?) квартиру, туда
ворвалась с пронзительным мяуканьем кошка Маугли, томившаяся за дверью в
ожидании. Ее появление произвело некий всплеск в душе Пирошникова. Он
проводил ее тревожным взглядом, как свидетельницу вчерашних ужасов, и начал
спуск, напевая себе под нос "Нам нет преград ни в море, ни на суше...".
Однако следует признать, что внутри он начал испытывать беспокойство.

Лестница встретила его чистотой и порядком, соответствующим новой
жизни. Ступеньки влажно блестели, вымытые чьими-то заботливыми руками, на
разных этажах раздавались бодрые голоса, кто-то перекликался, звал кого-то и
тому подобное. Пирошников, засунув руки в карманы, прошел этажа два вниз, но
был остановлен процессией из трех человек, которые на широких ремнях тащили
вверх черное, старинной работы пианино с бронзовыми подсвечниками. Процессия
занимала всю ширину пролета от перил до стены, и Пирошников начал пятиться
назад, пока не достиг площадки, где, по его расчетам, можно было
разминуться. Однако когда пианино под надсадное дыхание грузчиков проплывало
мимо него, что-то треснуло, процессия качнулась, раздался крик "Поберегись!"
-- и инструмент навалился на Пирошникова, который изо всей силы уперся ему в
бок.

-- Держи! -- крикнул передний мужик, красный от напряжения, с ремнем на
плече. Пирошников держал, ибо ему ничего другого и не оставалось.

-- Подай вперед! -- кричали задние, лиц которых Пирошников не видел. Он
послушался команды, пианино качнулось и поплыло наверх, причем Пирошников
невольно стал участником процессии, так как без него инструмент неминуемо
повалился бы набок. В молчании они прошли два пролета, и здесь последовала
команда: "Опускай!" Пианино опустили, позвонили в дверь, которая открылась,
и Владимир уже по инерции совместно с грузчиками внес его в квартиру.

-- Спасибо, подсобил, -- сказал старшина грузчиков и, получив расчет от
хозяина пианино, выдал Пирошникову рубль, который тот принял не без
смущения. Вчетвером они пошли к выходу, отдуваясь на ходу и обмениваясь
впечатлениями от работы.После таких слов Наденька облачилась в белый халат,
поцеловала Толика в лоб и наказала ему слушаться дядю. Потом она поманила
Пирошникова в коридор и там, наедине, прошептала ему, чтобы он, если
представится возможность, поговорил с Ларисой Павловной касательно комнаты и
попросил разрешения в ней ночевать.

-- Так будет лучше, -- сказал Наденька.

-- А Лариса Павловна про лестницу знает? -- спросил Пирошников.

-- Наденька, -- сказал молодой человек, в первый раз, кажется, называя
ее этим именем, причем испытывая неожиданное облегчение. -- У меня дома есть
немного денег. Может, ты съездишь, возьмешь?

-- Съезжу, -- просто сказала Наденька. -- Только не сегодня. Потом,
потом!.. -- Она грустно улыбнулась. -- Что будет потом? Никто не знает...

И она ушла, а Пирошников, так печально начавший новую жизнь, вернулся в
комнату к Толику. Впрочем, несмотря на утреннее поражение, на душе у него
после работы.
-==Глава 12. Толик==-

Толик с покрытыми одеяльцем ногами сидел на диване. На одеяльце
рассыпаны были открытки и фотографии, снятые, по всей видимости, со стены.
Толик не взглянул на Пирошникова, углубленный в свою игру, а Владимир,
обойдя стол, уселся чуть сзади и принялся наблюдать. Мальчик слегка