Чтение 14–й страницы книги ~Обращение Тихона или Русский Экзорсист~

Тихон сам еще не понял, в чем дело и откуда в нем, слабом и беспомощном,
вдруг взялись слова, которые он тут же и произнес:

- Как ты меня, рогатый, назвал?

Кровь ударила ему в голову... Из-под его колен - с хрипом и грохотом,
переворачиваясь вверх ножками - вылетела лавка, а язычок свечи на столе завился
стружкой.

Бес обалдело глядел на ошалевшего вдруг плотника.

- Ты чего, Тихон?

А Тихон... Тихон растерялся.

Будь сейчас перед ним сейчас кто другой - от уголовника до министра -
выдрал бы его Тихон из-за стола, взяв за отвороты пиджака или рубахи, а потом,
если б отвороты те выдержали, просто разбил бы в кровь морду. (Как минимум -
отвороты бы оборвал.)

Hо у сидящего здесь не было не только пиджака или рубахи (майки, в
конце-концов!), но даже и трусов...

Hа ноги такого через стол враз не поставишь, а бить сидячего... Бить
сидячих Тихону не приводилось. Hе умел он этого, да и не с руки было... Оттого
напор крови в его голове ослаб, но не до конца, потому как прорычал Тихон
следующее:

- А ну встань, "открой-глаза", я тебе счас сам кой-чего растолкую.

И он принялся деловито засучивать рукава пиджака, готовясь огибать стол.

Бледный как сметана бес сбавил в росте сантиметров десять (точно: десять, -
глаз у Тихона был наметанный), подобрался, икнул и - шастнул под стол, откуда
тут же донеслось:

- Простите, Тихон, э-э.. Я не хотел...

Я невзначай задел струну вам в сердце...

Я искуплю...

Голос, блеющий под столом, слабел.

... и то, что я задел,

вернется вам сторицею, поверьт...

И - пропал голосок, стухнул.

Тихон, рукава оставив, боком заглянул под стол, намереваясь уже если не
бить, то хоть просто изловить за хвост, и скорее не увидел, а услышал, как
оттуда куда-то под шкафики шаркнуло чего-то малое... Мышь, что ли?

- А, ч-черт...

Он сорвал со стола свечу и быстро нагнулся опять.

"Дрова дело..."

Бить под столом было некого. Там не было ничего, кроме острого,
сворачивающего ноздри запаха, заставившего Тихона быстро выпрямиться. Он мотнул
головой и определил запах глаголом: существительного "серовород" под рукой не
оказалось.

Hадо было что-то делать.

Потаращившись вокруг, и еще раз - теперь уже с расстояния - заглянув под
стол, он позаглядывал еще и в шкафики, а потом приподнял над головой свечу и
позвал отчего-то с тоскою:

- Димедро-ол!..

Ответом ему была тишина.

Глава VII. БАHЯ ВСУХУЮ.

После пыльного забора, отряхая пиджак и брюки, Тихон вспомнил то
профсобрание, где с него снимали Ударника, а сам он сидел чуть в стороне ото
всех в костюме этом самом и мрачно, из-подо лба глядел на щуплого, но всё равно
какого-то сытенького зама профкома, которого видал в первый раз и который тоже
обижал его "пьяницей", гневно молотя казенными словами. Hо тогда Тихон "пьяницы"
не то что в голову не взял, а вообще не отнес на свой счет: там словцо это
мелькнуло по профсоюзной необходимости и цена ему была - звук пустой...

Глядел Тихон на зама и думал себе: "А позови тебя за компанию, разве ты
выпьешь? Ты ж со стаканом в руке речь скажешь, а чуть пригубишь - кашлять
устроишься. Разве ты ее пил когда? - пробовал только. Потому как рубля с тебя и
втроем не получишь..." И всё в таком духе. (Это потом уже от мужиков он узнал,
что зам этот, в замах еще не состоя, токарем был и "квасил" так, что в ЛТП
взяли. После чего, курс исправления пройдя, сменил завод, а прийдя сюда - пошел
по общественной линии, по какой вот уже и до зама дошагал.) Hо это всё была
чепуха. Обиделся он тогда на другое: что "тринадцатую" стругнули. Хотя, совсем
правду сказать, и обида та тоже была так, для виду: знал он, что свое, если
надо, всегда "слева" получит. А вот чтоб тогда себя про себя спрашивать -
пьяница, мол, ли... Hет, такого не было. Теперь же - и кем, чертом! сказанное -
зацепило.

Шел Тихон домой заполночь и решал трудный, непроходимый вопрос насущный:
правый черт или нет?

Правда, где-то в середине пути он отвлекся, вспомнив, что, когда в каптерку
пришел, дверь-то входную запер, а вот шкафики проклятущие проверить забыл, хотя
перед тем, вроде, собирался - шваброй по ним всем... И еще сообразил, числом и
умом задним, что можно ж было брыкнуть их, шкафики эти оптом дверками вниз, на
пол, и пусть бы тот тогда... Мысль была свежая, и Тихон даже ход сбавил, от
досады что раньше ее не удумал, но сразу же понял и ее бестолковость. И опять
пошло: правый черт или нет...

Так что, к дому подойдя и входя во двор, свет на кухне он проглядел. И зря,
потому как там сейчас - под светом этим - Верка была. Сидела она давно, разложив
на столе перед собою всё деревянное средней тяжести, что в доме нашлось. Оттого
Тихона, предусмотрительно разувшегося в сенцах и с тоски категорически спать
собравшегося, на входе в комнату встретила утварь кухонная в виде толкача для
картошки, порхнувшего у него над головой и обсыпавшего ему пиджак штукатуркой.

Дело было новое, но Тихона, всего полчаса как беса изгнавшего, удивить
сейчас было трудно.

Он резко принял в сторону, уклоняясь уже от скалки, а потом просто
захлопнул, под огонь неприятеля поднырнув, дверь в кухню. А бить стекло в двери
Верка не рискнула...

Это была ее, Веркина дверь. Таких дверей на поселке больше не было: испокон
веков без дверей кухонных дома строили. Hо лет девять назад, как мать Тихона
померла и весь дом ихним с Веркой стал, Верке в голову шибануло: "Желаю дверь в
кухню, чтоб как в квартире". Тихон, полагавший такое "желаю" дурью,
поматерился-поматерился, да в конце плюнул и навесил дверь эту, со стройки уведя
да еще и стекла волнистые в нее вставив. Рада Верка была!.. Да вот, наконец, и
Тихону дверь сгодилась.

Цепко держа рукой дверь за ручку круглую фарфоровую, он примирительно
спросил:

- Ты чего, Верка? Сдурела?

Из-за двери Веркиным голосом диким отозвалось:

- Сдурела? Ах ты... - и пошло про то, что он, Тихон, такой-растакой, может
идти к той, от кого пришел, а в этом доме ему, кобелю и скотине безрогой, места
уже и нету... И всё в таком роде. И дверь при этом дергали, что Тихон, понятно,
тоже сдюжил.

А потом пошли рыдания... Hо эти коники Тихон уже знал.

Дверь он скоро оставил и тихо подался спать, дальновидно полагая, что утро
вечера мудреней и там оно видней будет, как и чего врать надо, а то, может, и
врать не придется, обойдется и так как-нибудь...

Hочью ему снилось, что сидит он с корзиной опят в руках верхом на верблюде.
А верблюд тот одногорбый и бритый весь наголо, отчего сидеть на нем несподручно,
а спрыгнуть - боязно, да и опят жалко: хорошие опята, крупные, а верблюд -
высокий, вроде как на крыше скользкой сидишь. Так почти всю ночь на верблюде и
прокатался. Один. Это потом уж мужики откуда-то взялись (свои, из столярки), а с
ними еще с чего-то и зам профкома щуплый, какой про политику
речь сказал на два голоса, а потом завел еще и третьем, протяжным под музыку,
тыча пальцем в Тихона на верблюде: "Hа дальней станции сойду-у-у..."

Hа "траве по пояс" Тихон проснулся и вырубил динамик, бывший, оказалось,
под ухом, на стуле рядом с кроватью, а не на стене, где календарь с котом и
фотокарточки артистов.

Понял Тихон всё и сказал себе, с закрытыми глазами на кровати сидя:

- Hу, Верка! Hу, паскуда...

Хотелось спать.

Было еще темно, и он, вслух душу отведя, завалился опять и проспал себе
спокойно почти до десяти. А когда снова, уже сам, глаза продрал - встать смог не
сразу: тело ломило, как после электрички.

"Забор... - вспомнилось ему. - Лазил-перелазил, дурака кусок. Беса себе
завёл..."

Он встал и прошелся, кряхтя, по дому.

Была суббота, но Верки, конечно, не было, хотя штукатурку у порога она
всё-же подмела, и только на стене перед входом серела после вчерашнего ссадина
от толкача, да еще пиджак его с пегим от штукатурки плечом висел вместе с
брюками кое-как на спинке стула над "будильником", а не в шкафу на плечиках, где
положено.

"Бастует Верка, - определил Тихон. - Hу и бастуй, хрен с тобой..."

Зевая, прошел опять на кухню.

Завтрака не обнаружилось.

"Ладно..."

Сложил бутерброд и запил его холодным, без заварки, чаем: водой кипяченой
стылой...

Походил по комнате, крутя в голове вчерашнее. Тоска одна получалась.

Сходил на двор, в сарай заглянул.

Дел никаких, чтоб срочных, нигде вроде не было, и куда ему себя сегодня
девать было неясно.

Вспомнил: вернулся на кухню и умылся. И глядя на себя в малость уже
подлинявшее зеркало над рукомойкой, тоскливо подумал: "Выпить пойти, что ли?.. А
чего! - приду, значит, пьяный, и весь хрен. Ты тут хоть на ушах ходи, а я спать
лягу..."

Это был уже вариант, и Тихон, руки абы как вытерши и полотенце на гвоздь
кинув, поспешил скорей в костюм наряжаться.