Чтение 14–й страницы книги ~Сокровенный человек~

до всего досужая.

Зворычный начал выпукло объяснять Пухову свое положение.

-- Знаем мы эти мелкобуржуазные сплетни! Неужели ты не
видишь, что революция -- факт твердой воли -- налицо!..

Пухов якобы слушал и почтительно глядел в рот Зворычному,
но про себя думал, что он дурак.

А Зворычный перегрелся от возбуждения и подходил к цели
мировой революции.

-- Я сам теперь член партии и секретарь ячейки мастерских!
Понял ты меня?-- закончил Зворычный и пошел воду пить.

-- Стало быть, ты теперь властишку имеешь?-- высказался
Пухов.

-- Ну, при чем тут власть!-- еще не напившись, обернулся
Зворычный.-- Как ты ничего не понимаешь? Коммунизм -- не
власть, а святая обязанность.

На этом Пухов смирился, чтобы не злить хозяев и не потерять
пристанища.

Вечером Зворычный ушел на ячейку, а Пухов лег полежать на
сундуке. Керосиновая лампа горела и тихо пищала. Пухов слушал
писк и не мог догадаться -- отчего это такое. Он хотел есть, а
попросить боялся -- покуривал натощак.

Пухов помнил, что у Зворычного должен быть мальчишка --
раньше был.

-- Мальчугана-то отправили, что ль, куда, иль у родин
ночует?-- между прочим поинтересовался Пухов у хозяйки.

Та закачала головой и закрыла глаза фартуком -- в знак
своего горя.

Пухов примолк и задумался, хотя знал, что горе бабы
неразумно.

"Оттого Петька и в партию залез,-- сообразил Пухов.--
Мальчонка умер -- горе небольшое, а для родителя тоска. Деться
ему некуда, баба у него -- отрава, он и полез!"

Когда все забылось, хозяйка послала его дров поколоть.
Пухов пошел и долго возился с суковатыми поленьями. Когда
управился, он почувствовал слабость во всем корпусе и подумал
-- как он стал маломощен от недоедания.

На дворе дул такой же усердный ветер, что и в старое время.
Никаких революционных событий для него, стервеца, не
существовало. Но Пухов был уверен, что и ветер со временем
укротят посредством науки и техники.

В одиннадцать часов возвратился Зворычный. Все попили
тыквенного чаю без сахара, съели по две картофелины и
собирались укладываться спать.

Пухов остался на ночь на сундуке, а Зворычный с женой
полезли на печь. Пухов этому удивился -- в былое время он не
любил спать с женой: духота, теснота, клопы жрут,-- а этот с
осени на печь влез.

Однако дело его было постороннее, и он спросил Зворычного,
когда все утихло:

-- Петя! Ты не спишь?

-- Нет, а что?

-- Мне бы занятие надо! Что ж я у тебя нахлебником буду
жить!

-- Ладно, это устроим -- завтра поговорим!-- сказал сверху
Зворычный и зевнул так, что кожа на лице полопалась.

"Зазнаваться начал, серый черт: в партию записался!"--
подумал Пухов на сон грядущий и, слабея ото сна, открыл рот.

На другой день Пухова приняли слесарем на гидравлический
пресс -- он снова очутился за машиной, на родном месте.

Двое слесарей были старые знакомые, обоим им порознь Пухов
рассказал свою историю -- как раз то, что с ним не случилось, а
что было -- осталось неизвестным, и сам Пухов забывать начал.

-- Ты бы теперь вождем стал, чего ж ты работаешь?--
говорили слесаря Пухову.

-- Вождей и так много, а паровозов нету! В дармоедах я
состоять не буду!-- сознательно ответил Пухов.

-- Все равно, паровоз соберешь, а его из пушки расшибут!--
сомневался в полезности труда один слесарь.

-- Ну и пускай -- все ж таки упор снаряду будет!--
утверждал Пухов.

-- Лучше в землю пусть стреляют: земля мягче и дешевле!--
стоял на своем слесарь.-- Зачем же зря технический продукт
портить?

-- А чтоб всему круговорот был!-- разъяснял Пухов
несведущему.-- Паек берешь -- паровоз даешь, паровоз в расход
-- бери другой паек и все сначала делай! А так бы харчам некуда
деваться было!

...Прожил Пухов у Зворычного еще с неделю, а потом переехал
на самостоятельную квартиру.

Очутившись дома, он обрадовался, но скоро заскучал и стал
ежедневно ходить в гости к Зворычному.

-- Чего ты?-- спрашивал его Зворычный.

-- Скучно там, не квартира, а полоса отчуждения!-- ответил
ему Пухов и что-нибудь рассказывал про Черное море, чтобы не
задаром чай пить.

-- Был у нас Шариков -- чепуха человек, но матрос. Угля у
меня не хватило, я и вернись из-под Крыма. А в Крыму тогда
белые сидели, а чтоб они не убежали, их англичане сторожили на

благополучно и даю сигналы, чтобы еду на лодке доставили --
есть захотел. Хорошо, а только ерундово как-то. В городе
стреляют день и ночь -- не от опасности, а от хамства. Я все
сижу, а есть охота, даже воображения в голове нету. Вдруг
подплывает Шариков: ты зачем, говорит, безвременно прибыл? Я
ему -- проголодался, говорю, и уголь весь прогорел. Он мужик
сытый!-- как схватил меня, так во всем облачении и сбросил в
море. "Плыви, кричит, десантом на Врангеля -- после
расскажешь". Я сначала испугался, а потом обтерпелся в воде и
поплыл с отдышкой. К ночи я добился до Крыма. Вылез на сушь
противника и лег в кусты. А потом укрылся песком и заснул. Под
утро меня пробрало, и я окоченел. А днем отогрелся на солнышке
и поплыл обратно -- на Новороссийск. Тут я форменно спешил,
потому что есть захотел хуже вчерашнего...

-- Доплыл?-- спросил Зворычный.

-- Уцелел!-- заканчивал Пухов.-- По морю плыть легко, лишь
бы бури не оказалось -- тогда жутко...

-- А Шариков тебе что?-- узнавал Зворычный.

-- Шариков говорит -- молодец, я тебя к Красному герою
представляю! Видал -- спрашивает -- противника? А я ему: нет
там никакого противника -- в Симферополе Ревком, зря я там на
песке сидел.-- Не может -- говорит -- быть!-- Ну вот -- опять
же -- не может быть: плыви тогда сам на сверку! А извещения
тогда шли тихо -- телеграфной проволоки не хватало, матерьял
ржавый. И верно, через день весь Крым советская власть взяла. Я
так и знал, оказывается. Вот тогда Шариков и назначил меня
начальником горных недр...

-- А Красного героя ты получил?-- удивился Зворычный.

-- Получил, конечно. Ты слушай дальше. За самоотречение,
вездесущность и предвидение -- так и было отштамповано на
медали. Но скоро на пшено пришлось ее сменить в Тихорецкой.

После чая Пухову никак не хотелось уходить. Но Зворычный
начинал дремать, вздыхать -- Пухов совестился и прощался, с
порога договаривал последний рассказ.

... Ночью, бредя на покой, Пухов оглядывал город свежими
глазами и думал: какая масса имущества! Будто город он видел в
первый раз в жизни. Каждый новый день ему казался утром
небывалым, и он разглядывал его, как умное и редкое
изобретение. К вечеру же он уставал на работе, сердце его
дурнело, и жизнь для него протухала.

Приходя от Зворычного, Пухов печку топить ленился и кутался
сразу во все свои одежды. Дом был населен неплотно: жила где-то
еще одна семья, а между нею и комнатой Пухова стояли пустые
помещения. Если Пухову не спалось, он ставил лампу на табуретку
у койки и принимался читать какую-нибудь агитпропаганду. Ею
удружил его Зворычный.

Когда Пухов ничего не понимал, он думал, что писал дурак
или бывший дьячок, и от отсутствия интереса сейчас же засыпал.

Снов он видеть не мог, потому что как только начинало ему
что-нибудь сниться, он сейчас же догадывался об обмане и громко
говорил: да ведь это же сон, дьяволы!-- и просыпался. А потом
долго не мог заснуть, проклиная пережитки идеализма, который
Пухов знал благодаря чтению.

Раз шли они с Зворычным после гудка с работы. Город потухал
на медленной тьме, и дальние церковные колокола тихо причитали
над погибающим миром.

Пухов чувствовал свою телесную нечистоту, думал о тоске,
живущей на его квартире, и шел, препинаясь, тяжелыми ногами.

Зворычный махнул рукой на дома и смачно сказал:

-- Общность! Теперь идешь по городу как по своему двору.

-- Знаю,-- не согласился Пухов,-- твое -- мое -- богатство!