ему следует заплатить 8 руб. 30 коп. Николай побежал домой, схатил из
книжного шкафа несколько книг отца, по которым тот учился в техникуме и
которые ему, работающему прорабом на стройке, давно были не нужны, отнес их
в магазин "Букинист" и сдал за 10 руб. 18 коп.
коп., выпущенную, как свидетельствовала наклейка внутри корпуса,
Мозжихинским деревообрабатывающим комбинатом.
пальцами визжали, как сто рожающих кошек, но Николай с помощью
приятеля-гитариста довел ее до ума и у того же приятеля перенял несколько
аккордов. А дальше учился уже сам, но серьезно, по самоучителю
Иванова-Крамского. После школы он стал подрабатывать музыкантом в ресторане,
обивая порог филармонии и пытаясь проникнуть в какой-нибудь профессиональный
вокально-инструментальный ансамбль. И ему повезло, его взяла на сельские
гастроли ритм-гитаристом вместо запившего музыканта группа "Созидатели".
Николай прошел нелегкую практическую музыкальную школу, он играл и на
бас-гитаре, и на ударных, и за "Ионику" вставал, и перкуссией действовал, и
даже саксофон освоил! Кроме этого у хваткого парнишки, трезвенника и
скромника, обнаружились организаторские способности, и вскоре он стал по
совместительству чем-то вроде администратора ансамбля. Шли годы, он
превратился в администратора матерого, вся страна знала его - и помнит
сейчас (имея в виду, конечно, профессиональные круги). Причем работал он по
мере возможности честно, а если и получал прибыль незапланированную, то,
упаси Боже, не в виде взяток, а в виде естественно остающегося неучтенного
остатка, нигде никаким образом не зафиксированного. Внешний вид у него был
такой, какой положено иметь администратору его ранга: черный дорогой костюм,
ослепительно белая рубашка, лаковые туфли. Но никто не знал, что костюм,
рубашка и туфли существуют у Николая Юрьевича в единственных экземплярах, он
носит их крайне бережно, собственноручно чистит, гладит, стирает. И завеса
над его второй тайной жизнью (потому что описанная до этого явная была даже
и не жизнью, а приложением) открылась бы только тому, кто побывал бы у него
в квартире. Обставлена она была старым шкафом, списанным по ветхости и
простоявшим до этого тридцать семь лет в одной из гримерок филармонии,
взятым оттуда же креслом и феноменальным советским дачно-походным
изобретением - раскладушкой. Это - вещи. А питание? В стареньком
холодильнике имелась бутылка подсолнечного масла, две луковицы, полпачки
маргарина, пять картофелин и долька чеснока. Чаю и кофе он не пил.
абсолютно все тратя на лотерейные билеты. Он покупал все, какие только
выпускались, он покупал их и вразбивку, и подряд по сто штук. И выигрывал:
павлово-посадские платки, утюги, чайники, те же гитары неистощимого
Мозжихинского комбината... Один раз выиграл даже ковер, а один раз телевизор
"Свитязь". Все выигрыши он предпочитал получать деньгами, и препятствий ему
не чинили, лишь только за "Свитязь" категорически отказались выдать денежный
эквивалент. Что ж, пришлось получить. "Свитязь", включенный в сеть,
пятнадцать минут разогревался, потом появилась полоса, потом возник диктор и
произнес: "...тывая доминирующие тенде...", после чего телевизор моргнул,
икнул человеческим, но неестественным голосом, и взорвался.
стал, а укоротил), Юрьев бесчувственно (верней, с окаменевшим одним
чувством) продолжил свое дело. Он мечтал о главном выигрыше - об автомобиле
"Волга ГАЗ-24", все остальное его не устраивало, мелкие выигрыши лишь
раззадоривали. И главное, чувство уверенности, осенившее его когда-то, не
проходило. Тут настали времена, когда лотерей расплодилось безумное
множество - от моментальных, стерев защитный слой на которых можно сразу же
узнать, проиграл ты или выиграл, до еженедельных с объявлением выигрышных
номеров по телевизору. Пришел черед и суперлотерей вроде "Русского лото" и
"Лотто-миллион" с главным выигрышем, выраставшим до сумасшедших цифр. И
Юрьев бросил все - и ударился именно в две эти лотереи. Но и обстоятельства
первой, явной его жизни менялись на глазах: мелкие пескари новорожденного
шоу-бизнеса, которых Юрьев и за людей-то не считал, на глазах выросли в
молодых акул, зубастых и неуязвимых, какими и являются настоящие акулы
животного мира. Однако Николай Юрьевич Юрьев стал почти психологически
неуязвим, он равнодушно отнесся к тому, что его вытеснили, отстранили,
убрали - и что приходится служить теперь в той же филармонии завхозом, под
казенным серым халатом нося все тот же черный вечный свой костюм. Дело в
том, что в результате многолетних расчетов, подсчетов, попыток выявить
алгоритм Фортуны он пришел наконец к выводу, что никакого алгоритма нет:
купишь ли ты тысячу билетов или один, увеличиваются шансы лишь на мелкие
выигрыши (которые даже в совокупности всегда меньше расходов!), а для
ГЛАВНОГО выигрыша - все равно. Поэтому он покупает один билет каждого
розыгрыша, заполняет, отсылает - и ждет. Восемь раз он выигрывал мелкие
суммы, ничуть им не радуясь. И для него уже не то важно, что у главного
выигрыша много нулей, а то, что он один его получит, что удача наконец
явится к нему во всем блеске, увенчает его жизнь - и оправдает многолетние
предчувствия.
чувствующий безвкусицу в литературных и жизненных сюжетах (потому отчасти,
что в своих коммерческих произведениях строго соблюдал законы безвкусицы). -
Не хватает финала: он выигрывает, едет лично доставить свой билет и получить
деньги, в поезде у него крадут бумажник, в котором ничего, кроме билета, и
нет.
творческую фантазию, - получает выигрыш, решает поменять на доллары, и его
обманывают жулики, оставив без копейки.
у экрана телевизора, как только узнает, что выиграл.
вы начинаете про беллетристику какую-то. Я могу и один к нему сходить, вот в
этом доме он живет, - указал Змей на старый облупленный дом, первый этаж
оштукатуренный, второй - деревянный.
Писатель.
в честную игру!
из-за угла дома показался Змей с выражением легкой досады на лице.
филармонию?
отделения разные, так или нет? Морг в том числе. Он в морге, в общем.
него, что тот умолк.
купим пожрать чего-нибудь и пойдем, Змей, к тебе. Закусим, выпьем слегка.
бутылочку водки, - и вот они дома у Змея, в уютной его комнатушке.
подумал, что надо было быстрее хватать эти деньги и нести домой - на радость
жене и дочерям, он тосковал, что не увидит теперь их счастливых лиц; с
другой стороны, дочери стали до того отчужденными, что, пожалуй,
элементарного человеческого чувства признательности выразить не пожелают,
так как слишком это для отца большая роскошь, обойдется; впрочем, нет смысла
заранее огорчаться - денег-то нет; а Парфен признался себе, что втайне с
самого момента нахождения денег представлял, в каком изумлении вытянется
лицо жены (и без того достаточно вытянутое), а он не сразу, нет, не сразу
выложит эти деньги, он сначала скажет, что губернатор вскорости покинет
губернию и решил напоследок всех помощников щедро одарить, - и даст ей
тысячу, когда же она наохается и наахается, скажет, что давно пора бы, к
чертям собачьим, сменить мебель, она возразит: на это тысячи не хватит, он
скажет: "Почему тысячи? У меня еще есть!" - и начнет вынимать деньги,
раскладывая их на широкой супружеской постели (он почему-то эту сцену в
спальне представил), и жена вслух будет считать, на глазах сходя с ума от
радости, - и вот уже вся постель застелена купюрами, они берут их в охапки и
осыпают себя, а потом обнимаются и... - но тут Парфен подумал с тоскою, что,
увы, пусть подло это, но не жене хотел бы он эти деньги бросить к ногам, а
той женщине, которая ушла от него, с нею хотел бы он обняться и... - но
денег-то нет!!!!!!!!!!!!!!!!!!!