Чтение 14–й страницы книги ~Санго из Чегема книга2~

приобнять.

-- У маленькой кукурузы початок большой, -- говорил он ей весело.

-- Не всегда, -- уточняла Маяна, подумав и совершенно не понимая его
темных острот.

В этом месте он почему-то начинал хохотать, и Маяна, смущаясь,
чувствовала, что ей приятно ее собственное смущение.

-- Смотри, -- грозила она ему кулаком, -- если покусишься, черепушку
проломаю...

В знак полного признания своей слабости в ответ на ее слова он, как в
кино, подымал вверх руки. Бедняга, думала о нем Маяна, чувствуя свое
нешуточное превосходство над ним в физической силе.

Но то, что должно было случиться, случилось. В ту ночь, пользуясь
отсутствием жены, уехавшей на сороковины умершего родственника, он полез к
Маяне в постель. Сначала Маяна легко отбивалась от него, приговаривая:

-- Ну до чего же хитрый... Господи, какой хитрец... Вы посмотрите, чего
надумал этот бесенок...

Да я его в случае чего одной рукой придушу, думала она, и в то же время
этой же рукой с силой прижимала его к себе, тем самым, как ей казалось,
показывая ему, как она его будет душить в случае надобности.

Бедняга Маяна не знала, что с природою шутки плохи, да она сама была
частью этой природы, и что тут удивительного, если она этого не понимала.

Через час, расплатившись за ее невинность клоком волос, вырванным из
его головы, недодушенный родственник ушел к себе в комнату. Маяна поплакала,
поплакала и покорилась новой судьбе.

Жена Шалико продолжала время от времени навещать своих родственников...

Через четыре месяца бедная Маяна, бросив школу, внезапно возвратилась
домой, неся в руке свой красный фанерный чемодан, а в животе плод от этого
ужасного хитреца.

Тете Маше кое как удалось замять эту историю, и бедная Маяна, выплакав
все глаза, поняла, что на богатыря теперь нечего рассчитывать. Через год по
настоянию матери она вышла за довольно старого человека, жившего в соседнем
селе. Тетя Маша называла его не старым, а почтенным человеком.

Почтенному человеку было под семьдесят лет, и по слухам, которые
распространяли чегемцы, ссылаясь на верные источники, по этим слухам Маяна в
первую же брачную ночь сломала своему почтенному мужу два ребра, которые до
конца его жизни так и не срослись.

Но опять же, если верить чегемским слухам, старик оказался на высоте,
потому что, будучи человеком со сломанными ребрами, он, по крайней мере,
успел зачать еще двух детей, если первого ребенка, как предполагали чегемцы,
он успел зачать до того, как треснули его ребра Всего у него родилось три
ребенка, причем, что опять же отмечалось чегемцами, первой родилась девочка,
а двое других оказались мальчиками.

Отголоски этих слухов доходили до отца Маяны, он прислушивался к ним и,
сопоставляя с явью, решил, что там, наверху, старика наградили мальчиками за
проявленное мужество Все же нелегко в его возрасте, да еще со сломанными
ребрами, взнуздать такую могучую девушку, как его Маяна.

Тетя Маша думала, что муж ее ничего не знает о том, что случилось с
Маяной. Во всяком случае, до поры так думала. До той поры, пока он однажды,
сидя перед костром в мокрой одежде, весь в клубах пара, вдруг пробормотал
то, о чем не переставая думал многие дни и многие ночи.

-- На старичишке решила зло сорвать. Ты бы в городе кой кому ребра
пересчитала бы.

Тетя Маша, тяжело вздохнув, промолчала и больше к этому ни прямо, ни
намеками они не возвращались.

Кстати, когда Маяна выходила замуж, городской родственник тайно, через
людей, передал подарок для Маяны новые туфли, драповый отрез на пальто,
тысячу рублей денег.

Подарок, что ни говори, был богатый, и тетя Маша, втайне от мужа, что
сделать было легко, переправила его дочери. Дочка не приняла ничего, велев
передать матери, что туфли ей так и так малы, а подарок она все равно брать
не будет.

Прошло три года, в течение которых Маяна благополучно рожала своих
детишек, а чегемцы поутихли, во всяком случае, перестали гадать о состоянии
ребер старого мужа Маяны.

К этому времени у тети Маши созрел план послать в Мухус на
бухгалтерские курсы следующую за Маяной дочку -- Хикур. Сам председатель
колхоза надоумил ее, сказав, что он отхлопотал у райкома местечко на этих
курсах, чтобы послать туда кого-нибудь из чегемцев.

Когда слухи об этом дошли до колхозной фермы, Махаз, никому ничего не
сказав, покинул ферму, пустился по верхнечегемской дороге, обогнул свой дом,
спустился в котловину Сабида и, подойдя к молельному ореху, дал клятву
выпить кровь того, который в городе или в любом другом месте покусится на
его дочь Хикур.

Дав клятву, он успокоился и по дороге на ферму заглянул домой. Он не
только успокоился, он просто не мог унять тайного ликования, охватившего его
душу. Когда жена выложила ему свои соображения по поводу Хикур, он ей
ответил:

-- Хоть к дьяволу в пекло посылай... Я сейчас был у молельного ореха и
дал клятву выпить кровь того, кто покусится на мою дочь...

-- Авось не покусится, -- отвечала тетя Маша, -- да и жить она будет в
общежитии, хотя этот наш злодей и лопается от достатка.

Так и уехала следующая дочка тети Маши, еще более могучая и цветущая
девушка Хикур. Она поступила на бухгалтерские курсы, хорошо училась, жила в
общежитии, но сердце, сердце юной горянки (о чем никто не подозревал) пылало
яростной жаждой возмездия. Она была еще девочкой, когда ее обжег слух о том,
что случилось с Маяной. Ни разу никому из взрослых не показав, что она знает
о случившемся, она страдала и вынашивала мысль о справедливой мести.

Бедняга Маяна была слишком доброй и доверчивой, а этот негодяй ее
обманул. О, если бы Хикур была на ее месте, она бы показала ему! Она бы
свернула ему голову, как цыпленку!

Хикур хорошо училась на курсах и в свободное время гуляла по городу,
надеясь, наконец, встретиться о совратителем своей сестры и как-нибудь
отомстить ему.

Внешность его она запомнила еще с тех пор, как Маяна училась в городе.
Тогда она приезжала с отцом на базар продавать грецкие орехи, и они два дня
пробыли в городе и несколько раз видели своего веселого родственничка.

Она ожидала, что, приехав учиться в город, где-нибудь обязательно
встретится с этим негодяем. Но вот уже прошло несколько месяцев, а он ей
нигде не попадался. Ей было удивительно, что он ей нигде не попадается. Она
ждала этой встречи, чтобы отомстить ему, хотя сама ясно не могла
представить, как именно она ему будет мстить.

Первым делом надо было его как-нибудь встретить. Она стала
прохаживаться по улице, где он работал. Однажды он прошел мимо нее с
каким-то товарищем. Он не заметил или не узнал ее. Это ее еще больше
подзадорило, она стала чаще прохаживаться по этой улице. Однажды, когда он
шел ей навстречу, поигрывая связкой ключей от магазина, они столкнулись, и
он ее узнал.

-- Послушай, да ты не сестричка ли Маяны? -- спросил он удивленно и
ничуть, как она заметила, не смущаясь.

-- Вроде бы, -- ответила Хикур, как ей казалось, язвительно.

-- Ну и растете же вы, -- сказал он, с удовольствием оглядывая ее
обильно цветущую плоть.

-- Кто вверх растет, а кто в землю, -- ответила она, намекая на его
коварство.

-- Да ты, я вижу, бойкая! -- сказал он, продолжая оглядывать ее.

-- Уж не Маяна, -- отвечала она с грозным намеком, но он сделал вид,
что ничего не понял.

-- И Маяна была хороша, -- сказал он примирительно, -- слава богу,
вышла замуж... живет... Как отец?

-- Дал клятву перед молельным деревом, -- сурово отвечала Хикур, --
выпить кровь того, кто покусится на меня...

Она почувствовала, что в городе, где бегают машины и громоздятся
большие дома, клятва отца звучит неубедительно.

-- Да кто ж тебя такую тронет! -- радостно вскрикнул он. -- Да ты сама
небось кого хочешь убьешь!

-- Пусть только покусится, -- отвечала Хикур важно, и он рассмеялся.

Он пригласил ее заходить, и через несколько дней она пришла к ним в
дом. Она решила, что это нужно для ее будущей мести. Жена его очень
обрадовалась ей и, вспоминая Маяну, все удивлялась ее внезапному отъезду, из
чего Хикур заключила, что она ничего не знает о случившемся с сестрой. До
чего же хитер, думала Хикур, глядя на своего родственничка, весело
мельтешившего перед ней.

Она стала приходить к ним в дом. Хикур решила подпустить его поближе и,
когда станет ясно, что он покушается на ее невинность, убить его или еще
лучше навеки изуродовать. Теперь жена Шалико сама, если уезжала куда-нибудь,
приглашала Хикур присмотреть за детьми, и Хикур приходила и оставалась
ночевать, ни на мгновенье не забывая о своем замысле.

Хикур кормила, укладывала детей спать, теперь их было трое, и все
думала о предстоящей мести, и все не могла выбрать способ, самый
внушительный и беспощадный.

Она еще не могла решить, на какой именно стадии ухаживания она может с
полным правом проломить ему череп, задушить его или навеки изуродовать.
Дальше поцелуев он пока не шел, а Хикур считала, что этого вроде
недостаточно, чтобы задушить человека или, скажем, проломить ему спину,
чтобы он сделался горбуном. По ночам, обдумывая этот способ мести, она
язвительно улыбалась, представляя, как он, и без того маленький, а теперь
сгорбившись, едва торчит над прилавком своего магазина.

А между тем Шалико ждал, когда она привыкнет к его поцелуям и ласки его
вызовут в ней ответную вспышку чувственности.

Никаких укоров совести по поводу судьбы Маяны он не испытывал. Он