Чтение 14–й страницы книги ~Пьесы и повести~

Рембрандт, думая что прием окончен, встает из-за стола.

де Барриос. Разве вы уже уходите?! Но, маэстро, мы вас так просто не
отпустим.

Абигайль (расстраиваясь от своей оплошности). Нет, нет, простите, это
я виновата, я так взволнована, Господи, оставайтесь, пока не спадет жа-
ра.

Рембрандт. Нет, спасибо, меня ждут дома.

Абигайль. Жена?

Рембрандт. Нет, госпожа де Барриос, моя жена умерла.

Абигайль (дотрагиваясь до руки Рембрандта). Простите, земля ей пухом.

Рембрандт. Я имел ввиду мою дочь, ученика и старуху, которая ведет
наше хозяйство. Они все время боятся за меня.

Абигайль. Видно они очень любят вас и потому беспокоятся.

де Барриос. Маэстро, вы назначите нам день, что бы мы могли прийти к
вам?

Рембрандт. До моего дома добрый час ходьбы. Лучше, если я сам буду
приходить.

де Барриос. Но нам с Аббигайль это только полезно, ведь мы ждем ре-
бенка (обнимает жену).

Рембрандт. Все таки лучше приходить мне, и если вы не против, начнем
завтра с портрета госпожи - ведь я медленно работаю...

де Барриос. Хорошо, маэстро, мы вас ждем завтра.

Картина вторая

На следующий день там же. В гостиной Абигайль и Рембрандт.

Абигайль. Господин ван Рейн, вы предпочитаете, чтобы ваша модель мол-
чала?

Рембрандт. Это не имеет значения, госпожа де Барриос.

Абигайль. Даже если она будет задавать вопросы о вас?

Рембрандт. Боюсь, ей это быстро наскучит. Я слишком стар, и у меня
плохо с памятью. ( Рембрант горько усмехается.) Вот сегодня я опоздал, а
знаете почему? Я, вместо того, чтобы прийти к вам, прямехонько направил-
ся на Бреестрат...

Абигайль. Да ведь нас часто тянет на прошлые родные места, тем более
на Бреестрат у вас был такой красивый дом. Почему вы съехали?

Рембрандт. Вы очень любезны госпожа Барриос, но весь Амстердам знает,
что Рембрандт промотал состояние своего сына и дом его продан с молотка.
Впрочем, Бреестрат это не та тема, которой я бы хотел касаться.

Абигайль. Простите, господин ван Рейн, я страшно волнуюсь и говорю не
то...

Рембрандт. Почему вы волнуетесь?

Абигайль. А как по вашему должен чувствовать себя человек на пороге
бессмертия?

Рембрандт. Вы очень добры, госпожа де Барриос, быть может, лет трид-
цать назад, такие слова мне пришлись бы по-душе, но я не господь Бог,
чтобы даровать бессмертие.

Абигайль. Тем не менее, любое полотно, подписанное Рембрандтом ван
Рейном, обречено на бессмертие.

Рембрандт. Мои сограждане считают иначе.

Абигайль. Не все.

Рембрандт. Не знаю. Послушайте госпожа де Барриос, вы молодая краси-
вая женщина, откуда эти мысли о жизни и смерти?

Абигайль. Мы сейчас начнем попугайничать, я буду говорить что я - не
красивая, а вы заладите , что вы - всего лишь сын мельника.

Рембрандт. Это не так мало.

Абигайль. Видите, я опять сказала глупость. А мысли о смерти, вы ведь
слышали - я беременна, и во мне уже зарождается новое существо.

Рембрандт. Верно, вы изменяетесь с каждым днем.

Абигайль (после паузы). Господин ван Рейн.

Рембрандт. Да, госпожа.

Абигайль (после паузы). Скажите, что вы любите?

Рембрандт. Снег.

Абигайль (после паузы). Снег?

Рембрандт. Снег... падающий на черные крылья мельниц... и на черную
землю. Ничего не может быть прекраснее грязной земли, пропитаной расста-
явшим снегом.

Абигайль (после паузы). Но в этом так мало красок.

Рембрандт. Простите, госпожа, я сын мельника...

Абигайль. ... а не поэт, вы хотели сказать. Я опять говорю не то,
расскажите, расскажите, что там, в том снегу? Там есть люди? Ваш отец,
он там? Я видела его портрет, люди на ваших картинах появляются из тем-
ноты, из расстаявшего снега, пропитавшего грязную землю. Как будто
кто-то их разбудил к жизни черной ночью.

Рембрандт. Да, они приходят оттуда, госпожа.

Слышится деревянное поскрипывание. Рембрандт отрывается от рисунка.
Прислушивается.

Рембрандт. Вы слышите, деревянное поскрипывание?.

Абигайль (после паузы). Да.

Гаснет свет и из темноты появляется прошлое.

Картина третья

Лейден, 1623 год. Дом мельника Хармена ван Рейна. На стене рисунок
головы Медузы-Горгоны. Молодой Рембрандт пишет Святого Варфоломея со
старшего брата (калеки) Геррита.

Рембрандт. Геррит, ты не устал? Если тебе тяжело, мы можем прер-
ваться.

Геррит. Тебе же нужно изобразить страдание на лице Варфоломея.

Рембрандт. Но я пишу святого Варфоломея еще в доапостольский период.

Геррит. Что же, мое падение с лестницы - хорошая прелюдия к двойному
распятию.

Рембрандт. Ты устал.

Геррит. Перестань повторять одно и то же, я так рад, что хоть на
что-то сгодился.

В сопровождении Лисбет появляется только что приехавший из Амстердама
Ян Ливенс. Он выглядит шикарным столичным гостем. Рембрандт быстро наб-
расывает на холст покрывало.

Лисбет. Рембрандт, посмотри, Ян Ливенс собственной персоной, прямо из
Амстердама - и сразу к нам.

Рембрандт и Ливенс обнимаются

Рембрандт (со сдержанной радостью). Ян.

Ливенс. Дружище.

Рембрандт (чуть отодвигаясь). Осторожнее, я в краске.

Ливенс (здоровается с Герритом кивком головы и сразу поворачивается к
Рембрандту). Ты, как всегда, в работе. Прекрасно. (Подходит к изображе-
нию головы медузы). Узнаю знакомое личико. Да, да, помню, помню, ох уж
эти утомительные штудии старика Сваненбюрха. А мы у Ластмана почти не
рисуем гипс, предпочитаем "а ля натюрель".

Лисбет помогает Герриту выйти из комнаты и вскоре возвращается.

Рембрандт. И женщин?

Ливенс. Если Ластман посчитает нужным и женщин. В Амстердаме не мало
таких, которые только этим и живут.

Рембрандт. А они молодые? Хорошенькие?

Ливенс. Увы, ты слишком многого хочешь, мой друг. Совсем потасканные.
Учитель всегда говорит, что они держаться только по милости Господа и
своих корсетов. Посмотрел бы ты, какую мы писали прошлый месяц! Живот
как бочонок, а груди....

Лисбет подтягивая живот, покашливает, напоминая друзьм о своем при-
сутствии.

Рембрандт. А, Киска, ты разве здесь?

Ливенс (вскакивая с топчана). Лисбет расцвела, как розочка, тебе бы
не было равной в Амстердаме. (Усаживает Лисбет рядышком).

Лисбет (зардевшись). Право, господин Ливенс.

Рембрандт. Гипсами пренебрегать не следует, кое чему они меня научи-
ли, да и тебя тоже.

Ливенс. Ну теперь я рисую с настоящих скульптур, у Ластмана целая
коллекция из Италии. Представляешь, пожелтевший мрамор из глубины ве-
ков...

Рембрандт. У Сваненбюрха тоже много оригинальных вещей...

Ливенс. Например, голова Медузы... ну старина...

Рембрандт. С головой Медузы давно покончено.

Ливенс. Нет, дорогой друг, Лейден это дыра, и Сваненбюрх - первый ху-
дожник в этой дыре. А вот у Ластмана - целая коллекция флорентийских ве-
щей. Да что там Ластман, в Амстердаме можно многое посмотреть, в прошлую
субботу, например, я видел на аукционе рисунок Микеланжело и портрет Ти-
циана, и великолепного маленького Караваджо - обнаженная натура маслом.
А уж что касается старинных монет и всякой древности - так этого хоть
пруд-пруди. Почти за бесценок.

Рембрандт. Да много ли у тебя остается, после уплаты Ластману?

Ливенс. Не так уж и мало. Да, Ластман берет дороже Сваненбюрха, но
зато ты живешь в доме благородного человека.

Рембрандт. Когда я пишу, мне плевать, из чего я пью пиво, из глинян-
ной кружки или венецианского стекла.

Ливенс (чуть обиженно). Дело не в хрустальных бокалах, но есть
кое-что еще, чего ты и представить не можешь, пока сам не испытаешь.

Рембрандт. Для нас Амстердам слишком дорогое удовольствие. (Обращаясь
к сестре.) Правда, Киска?

Лисбет. Не знаю, право, мы еле сводим концы с концами, а отец еще го-