Чтение 14–й страницы книги ~Уилт Непредсказуемый~

Пожалуй, именно из-за этого красивого медно-красного бука на лужайке ей
захотелось купить этот дом. Дерево-исполин широко раскинуло под солнцем свои
могучие ветви, далеко распростерло под землей свои крепкие корни. Где-то она
уже об этом читала: про ветви, рвущиеся к солнечному свету, и про корни,
впитывающие земные соки... И была во всем этом какая-то нерушимая гармония,
которой она ждала от дома и которой страстно желала самой себе.

Дом тоже был весьма хорош. Просторный, с высокими потолками, массивными
стенами, с большим двором и садом. Здесь проведут счастливое детство их
близняшки, а повзрослев, смогут отдохнуть от будничной суеты, чего нельзя
было позволить себе на Парквью-роуд. Но Генри переезжать не хотел, и
пришлось буквально силой заставить его согласиться. К сожалению, ему
неведомо очарование буйной зелени сада и чувство общественной значимости,
присущей обитателям Веллингтон-роуд. И снобизм здесь ни при чем, просто Ева
терпеть не могла, когда на нее смотрят свысока. Теперь вот пусть попробуют!
Даже Мэвис бросила свои покровительственные замашки. А живи Ева по-прежнему
на Парквью-роуд, Мэвис ни за что бы не рассказала ей историю про Патрика и
трусики. И все-таки Мэвис порядочная стерва. Шпыняет своего Патрика и
шпыняет. Тот если и ходит налево, то изредка, а она топчет его достоинство и
репутацию постоянно. Она изменяет ему тоже, когда сплетничает, --
платонически, как сказал Генри. Пожалуй, он прав. Но ведь и Мэвис права
насчет Ирмгард Мюллер. Надо будет за ней последить. А то нос все время
задирает... Еще интересно, что обещала помогать по хозяйству, а потом вдруг
поступила в Гуманитех.

Безмерно унылая, Ева сварила себе кофе, натерла пол в прихожей,
пропылесосила ковер на лестнице, прибралась в гостиной, бросила белье в
стирку, прочистила дыру в биотуалете и сделала многое другое, что надо
успеть до прихода близняшек из детсада. Ева едва успела закончить уборку и
причесаться, как хлопнула входная дверь и послышались шаги на лестнице.
Генри? Не может быть. Он через две ступеньки по лестнице не поднимается. К
тому же со своим увечьем наверх точно не полезет. Ева подошла к двери и
выглянула. Молодой человек на площадке подскочил от неожиданности.

-- Что это вы здесь делаете? -- испуганно спросила Ева.

Юноша отпрянул.

-- Не волнуйтесь, я к мисс Мюллер, -- заговорил он с сильным
иностранным акцентом. -- Она давать мне свои ключи...

-- То есть, как "давать ключи"?! -- возмутилась Ева, злясь на себя за
то, что поначалу струсила. -- Не дом, а проходной двор какой-то!

-- Да, да, конечно, -- ответил юноша, -- я понимаю. Но мисс Мюллер
сказала, что можно немного заниматься в ее комнате. Там, где живу, очень
шумно.

-- Занимайтесь, я не против. Только чтоб никакого шума! -- И Ева
скрылась в спальне.

Молодой человек поднялся по узким ступенькам в мансарду. Ева закончила
причесываться, и тут ее осенило. Если Ирмгард пригласила к себе паренька, да
еще такого симпатичного, значит, Генри ей не нужен. А парень действительно
хорош собой. Ева вздохнула: она уже не так молода и привлекательна, как
хотелось бы. Но с другой стороны, какое облегчение -- ее брак в
безопасности. И она спустилась вниз.

Отсутствие Уилта на еженедельном совещании заведующих кафедрами
Гуманитеха было воспринято по-разному. Ректор, например, очень встревожился.

-- Чем? -- спросил он секретаршу, когда та сообщила, что Уилт заболел.

-- Неизвестно. Но проболеет несколько дней.

-- Лучше б несколько лет, -- проворчал ректор и, откашлявшись,
обратился к присутствующим: -- Не сомневаюсь, что все вы уже в курсе, какие
безобразия у нас здесь творятся... Я насчет... э... фильма, снятого
преподавателем кафедры гумоснов Излишне обсуждать, какие последствия это
может иметь для нашего колледжа. -- Он умолк, мрачно поглядывая на
окружающих. Только доктору Борду показалось, что обсуждать как раз есть
чего.

-- Я вот до сих пор не пойму: крокодил был он или она? -- спросил Борд.

Ректор посмотрел на него с отвращением:

-- Скорей всего оно! Насколько я знаю игрушки не имеют внешних половых
признаков.

-- Пожалуй, не имеют, -- согласился доктор Борд, -- но остается не
выясненным один вопрос...

-- Который никто не собирается выяснять! -- закончил ректор.

-- Язык за зубами -- все шито-крыто! Верно? -- не унимался Борд. -- Я
одного не пойму, как герой фильма...

-- Борд! -- ректор с трудом сдержался. -- Мы сейчас обсуждаем вопросы,
связанные с учебным процессом, а не распущенность преподавателей кафедры
гуманитарных основ.

-- Вот, вот! -- согласился завкафедрой кулинарии. -- Я как подумаю,
чему научат моих девочек эти мерзкие извращенцы... Нет, надо серьезно
подумать и покончить с этими гуманитарными основами раз и навсегда!

Идея встретила всеобщее одобрение. Исключение составил доктор Борд.

-- Зачем же грешить на всю кафедру целиком, -- сказал он. -- А насчет
ваших "девочек" я скажу так...

-- Не говорите, Борд! Лучше не надо... -- взмолился ректор.

Тут решил высказаться доктор Мэйфилд.

-- Сей, пренеприятнейший инцидент лишь убедил меня, что необходимо
дополнить набор преподаваемых у нас дисциплин каким-либо курсом повышенного
теоретического уровня. Здесь Борд согласился:

-- А что? Можно ввести курс для вечерников, скажем, "Содомия в классе
рептилий". Правда, повалят крокофилы со стороны, ну да не страшно. Успех
может иметь также еще более теоретический курс, например, "Введение в
историю скотоложества", в первую очередь, благодаря определенной эклектике,
присущей... Я что-то не то говорю?

Ректор лишь судорожно глотал воздух, как вытащенная из воды рыба,
поэтому за него ответил проректор:

-- Сейчас жизненно важно сохранить в тайне это происшествие...

-- Хм, учитывая, что все произошло на Нотт-роуд...

-- Молчать, Борд!!! -- взорвался ректор. -- Вы уже достали меня! Еще
хоть слово, и я добьюсь, чтоб из комиссии по образованию убрали либо вас,
либо меня... а если надо, то обоих! Выбирайте: или заткнитесь или вон
отсюда!

И Борд заткнулся.

Лежа на кушетке в травмопункте, Уилт скоро пришел к выводу, что выхода
у него нет. Поэтому приходилось покорно лежать, глядя в потолок. Наконец
явился доктор в сопровождении огромной старшей медсестры и двух санитаров.
Уилт с укоризной посмотрел на него со своей кушетки.

-- Где вы столько ходили? -- прорычал он. -- Я уже целый час лежу тут,
страдаю...

-- Что ж, тогда приступим к делу. Сначала займемся ядом. Промывание
желудка и...

-- Чего? -- Уилт в ужасе подскочил и сел.

-- Это очень быстро, -- успокоил доктор, -- лежите себе спокойненько,
пока сестра не сделает промывание...

-- Нет, нет! Я не хочу!

Уилт заметил, что к нему приближается медсестра с резиновым шлангом,
сорвался с места и забился в дальний угол смотровой.

-- Я никакого яда не пил!

-- А у меня тут написано, пили, -- возразил доктор. -- Вас ведь зовут
мистер Генри Уилт, как я понимаю?

-- Да, но про яд, это вы неправильно понимаете. Я его не пил, уверяю
вас.

Уилт обежал кушетку, спасаясь от сестры, но тут же оказался в железных
объятиях двух санитаров.

-- Клянусь вам... -- Вопль замер на устах. Уилта силой уложили обратно
на кушетку. Над его лицом угрожающе навис резиновый шланг. С перекошенным от
ужаса лицом Уилт смотрел на доктора, на лице которого расплылась садистская
ухмылка.

_ Ну что, мистер Уилт, надеюсь, вы нам поможете?

-- Ни за что, -- процедил Уилт сквозь зубы.

Сзади стояла медсестра, зажав его голову обеими руками, и ждала
окончания переговоров.

-- Мистер Уилт, -- начал доктор, -- вы пришли сюда утром добровольно и,
добиваясь приема, заявили, что наглотались яда, сломали руку и получили
ранение, требующее срочного вмешательства. Так или нет?

Безопасней всего вообще не раскрывать рот, решил Уилт. Он молча кивнул,
а потом безуспешно попытался покачать головой.

-- Молчание -- знак согласия. Зачем вы, мягко говоря, невежливо
разговаривали с работником нашей регистратуры.

-- Ложь!!! -- завопил Уилт и тут же поплатился как за свою неучтивость,
так и за попытку оправдаться. Чьи-то руки запихнули ему в рот резиновый
шланг. Уилт вцепился в него зубами.

-- Тогда будем совать в левую ноздрю, -- решил доктор.

-- Да вы что, мать вашу, совсем... -- только и успел заорать Уилт, как
шланг проскользнул в нос и полез в глотку. Его протестующие вопли сначала
стали нечленораздельными, а затем и совсем стихли. Уилт лежал, извиваясь и
отчаянно булькая.

-- А сейчас будет немножко неприятно! -- с явным удовольствием объявил
доктор.

Уилт смотрел на него, дико вращая глазами, не понимая, что может быть
неприятнее того, что он чувствует сейчас. Он протестующе булькнул. Вдруг
раздвинулись занавески, и в смотровую вошла регистраторша.

-- Я думаю, вам это понравится, миссис Клеменс, -- сказал доктор. --
Продолжайте, сестра.

И сестра продолжала.

"Если, даст Бог, не задохнусь и не лопну, -- клялся про себя Уилт, --