пригоршню тополиного пуха.
стихийное бедствие!
гуляла пушистая поземка.
кроме стульев, на сей раз не было и горячей воды. Иван постелил на
подоконник чистое полотенце и сервировал ужин - бутылку лимонада и пирожки
с мясом.
Он ни с того ни с сего оставил ее ночевать в своей гримерке. Она ни с того
ни с сего примчалась к нему в Днепропетровск. Главное - не пытаться понять
друг друга, все равно это невозможно, думал Иван. Хорошо - и ладно.
жесткой. Иван оставил открытой дверь на балкон, потому что было жарко, на
шторы задернул - в напрасной надежде спастись от пуха. Майя вышла из
ванной, где кое-как привела себя в порядок, и улыбнулась ему.
которыми он умел предложить близость. Он сказал эти слова, искренне
надеясь, что Майя поймет - это у него просто такая шутка, и тогда была
шутка, это просто ему нравится так шутливо начинать...
- Ну, иди...
подсвечник сунуть и зажечь... Но Майя уже гладила его по волосам, по лицу,
приласкала и шрам на виске.
ночь точно была последней!
как полагается здоровому и крепкому мужику, дать женщине то, чего она
хочет. Да, но чего она хочет? Если верить ее рукам, ее дыханию, испарине
на ее коже...
Качнулся. Поехал влево.
слышал. Воздух - и тот изменил свои свойства.
прихожую, удержался за косяк и выволок сумку. Открыл... не нашел в себе
сил даже удивиться...
цирке. И Хвостик - верхним...
улице пронесся поздний автомобиль, свет фар проскочил в комнату и метнулся
в глаза с застежек бархатной книги.
мячей. Перед ним не было того цветного витража, было лишь окно. Ну, пусть
окно... За ним все-таки небо.
мячи. Они показались чугунными ядрами. Как будто он репетировал круглые
сутки.
потолок. И опять он собрал их лишь чудом.
опять нальются чугуном и окажутся ему не под силу. Кидал, повторяя все
комбинации, которые входили в номер, и никак не мог вернуться... не
получалось...
колени - стало легче, но и опаснее. Он уже не мог прибрать к рукам косо
полетевший мяч. Нужна была высота.
отодвинуть штору, не выпуская мячей?
сквозняком, туда - на свежий воздух. Ивана потянуло за мячами.
голову кидать под ночным небом? Уж тут-то он точно был наедине с собой и
Мадонной.
запрокинуться, для мячей открывалась неслыханная высота. Он так и сделал.
Вот и сейчас он лег голой спиной на прохладный и приятный ночной воздух. В
нем висели ласковые пушистые снежинки. Иван даже улыбнулся - вот так и
должно быть! Если Мадонна есть, ей это должно понравиться.
и в руки возвращаются, а скачут по ступеням у подножия незримого
пьедестала. Вот что пригодится для номера... вот откуда начнется тема
Мадонны...
ступени висели в воздухе и вели к пьедесталу. На них валялось, не
соскальзывая, что-то пестрое, изломанное, с радужными боками. Иван
запрокинулся еще больше - далекая фигурка возникла в той точке, куда
сходились ступени. Мадонна не спускалась с пьедестала - просто фигурка
росла, оставаясь при том неподвижной.
тоже не мог. Фигура в мантии приближалась. И вдруг ее движение
остановилось.
удерживать над головой облако мячей, растворенное в снежном облаке, -
теряя при этом силы. Вот и шея заныла. И воздух перестал проходить
напряженным горлом... да что же это такое?
математически точные параллельные складки мантии и круглые завитки кудрей,
безупречный белый овал, в котором должно было возникнуть и никак не
возникало лицо.
умирающему Жонглеру, понял вдруг Иван, у него и ног-то там, под складками,
нет!
минуту, питаться ею и наконец пожрать без остатка, ничего не оставляя на
завтра. Завтра найдется другой дурак. Даже если он сейчас упадет и умрет,
оно даже не поймет - примет как должное. Потому как ему нечем понимать -
бледно-золотые кудри приклеены к чему-то плоскому.
понимала, что творится у нее на глазах. Иначе...
держал над запрокинутой головой красное мерцающее облако, так оно теперь
держало его, двигало его руками, не отпускало его глаз.
Глаза уже застлало белое, нежное, ласковое, шелковистое... и все... и лечь
на растворенную в воздухе белизну...
Потерявшие опору и власть мячи посыпались вниз, даже не задев его. Они
семь раз стукнули об асфальт и разбежались, легли отдыхать в пуховых
покрывалах.
Стой, стой... вот так... Только не оборачивайся, милый, не надо, не
оборачивайся... все в порядке...
Наваждение немного отступило, но все еще висело в воздухе там, за
балконной дверью, которая сама задернулась шторой. Штора задела бархатную
книгу и та, раскрывшись на лету, упала.
и прижала к груди его мокрую голову.
можешь? То апельсины, то мячи... Горе ты мое...
никак не становился прежним, нормальным миром, уши не отпускало, время и
воздух неохотно возвращались.
этаж...
мячи, разбежались, спрятались, улеглись в белых пуховых просторах и стали
недосягаемы.