цвета ступени - числом более трех десятков вновь промелькнули перед
глазами мехами единой, изуверски растянутой гармони. Старая щербатая дверь
подъезда, должно быть, проскрипела вслед ругательство, захлопнувшись,
проставила точку. А может, и восклицательный знак. Кирпичный домина
беззвучно плюнул мне в спину. Я покорно утерся.
с ворчанием уступив припозднившемуся гуляке вечер.
вечеров в загашнике! Зимних и летних, пыльных и пасмурных - словом, на
любой выбор и на любой вкус. Специально я не заказывал. Согласен был на
любой. И мне выдали теплый, двубортный, из темного габардина, с первыми
блестками звезд и усталым дыханием ветра. Я напялил его на себя и
удовлетворенно крякнул. Все оказалось впору и по размеру. Можно было смело
шагать домой, временами представляя себя младенцем, подброшенным
равнодушными родителями к крыльцу чужого не моего города.
видеть себя со стороны и с высоты лет. Существо, оставшееся внизу, в
сапожках, пальтишке и варежках, принадлежало к разряду романтиков. Кругом
белел первозданный снег и только крышки канализационных люков чернели
вызывающими пятнами - этакими каплями дегтя в медовой бочке, кляксами
посередине страницы. Существо в пальтишке подбрело к ближайшему люку и
стало терпеливо присыпать его снегом. Присыпав, удовлетворенно вздохнуло,
искательно огляделось. Даже романтикам порой необходимо, чтобы кто-то
видел их светлые усилия в напрасном.
Хотелось, чтобы он поверил в мою улыбку. Детям мало улыбаться, им надо
улыбаться _и_с_к_р_е_н_н_е_. Каким-то шестым чувством, похлеще всяких
собак, они улавливают чужую фальшь и отворачиваются. Этот не отвернулся.
Возможно, поверил мне, а возможно, сделал вид, что поверил. Я ведь
упомянул: он принадлежал к разряду романтиков, а романтики великодушны.
Продолжая улыбаться его румяным щекам, я вспомнил желтые косички еще
одного малолетнего романтика - девочки. Уже из лета, из месяца августа,
того самого времени, когда вечерние марафоны по улицам приносят больше
грязи, чем здоровья. Малышка стелила поверх луж газеты и плакала, видя,
как быстро они намокают. Она боролась с лужами, она хотела, чтобы люди
гуляли по сухому и чистому...
сахарными кубиками, растаяло в гремучем кипятке.
серной кислоты. Желудок болезненно содрогнулся, норовя изрыгнуть
содержимое вверх по пищеводу. Мозг же посылал директивы иного порядка:
растворять, переваривать, употреблять в дело. Организм глухо бурлил, по
всей видимости, затевая бунт. Директивы ему не нравились. Возможная месть
в виде прободной язвы вызывала у него злорадное довольство, а у меня
приступы ярости. Мы играли в перетягивание каната - каждый на свою
сторону.
тренировочном костюме чинила забор возле приусадебного участка. Чинила
по-женски, неумело. Гвоздь у нее все время загибался, она терпеливо
принималась его выпрямлять и снова вколачивала в дерево. Мне захотелось
отнять у нее молоток, шарахнуть по гвоздю так, как он этого заслуживал,
но, скромно отвернув голову, я прошествовал мимо. Шагая по парку,
почувствовал головокружение и точно подстреленный снайпером рухнул под
раскидистыми акациями.
черепом жуки-короеды, прогрызая извилины, как душит кто-то, навалившись на
грудную клетку бизоньим весом. Очнулся от собачьего лая.
скалилась и рычала. Оказалось, что не на меня. Поблизости расположилось
кошачье семейство. Мать преспокойно возлежала на травке, рыжий котенок
путано бродил вокруг нее. Папаша, так мне по крайней мере подумалось,
стоял на полпути между семьей и собакой. Особой тревоги он также не
выявлял. Хвостом воинственно лупил себя по бокам, вприщур глядел на
сторожевую.
жалил ногу, забираясь под брючину выше и выше, а я знал, что завтра опять
настанут холода. Слишком уж спокойно взирали коты на собаку, слишком уж
зло хрипела последняя. Муравей шел не в счет, хотя и его можно было
приплюсовать к увиденному. В этом мозаичном мире все они занимали строго
определенные места. Псу не пристало сомневаться в правоте собственного
лая, коту было плевать на этот лай. Для них все было естественным. Они не
собирались сходить с ума. Я был скроен из таких же молекул, как и они, пил
воду и дышал кислородом. Но при всем сходстве и подобии я представлял
собой иное создание. И дело заключалось не в психастении. Я ощущал чужую
дрожь, чужой страх. Ощущал даже в том случае, когда жертвы пребывали в
полнейшем спокойствии. Посторонний вскрик вызывал у меня содрогание,
обморок женщины на экране скрючивал пополам. И там, где других спасает
равнодушие, меня спасало ненастье. Жмурясь и прикрываясь руками, я словно
нажимал невидимые кнопки, напрягая тучи, магнитом притягивая к городу
ураганные ветры, метель и град. Улицы начинали пузыриться от ливней, снег
торопливо присыпал пугающие меня следы. Работники прогноза терялись,
ничего подобного не мог припомнить ни один из живущих в городе старожилов.
наедине с самим собой. Даже супруги. "Я" в предчувствии скорой кончины и
зеркало, выплывающее из багрового тумана, в глубине которого уже не ты, а
костлявая с косой.
сознавать, что ощущают люди в такие минуты, в таком самолете. Более того,
я начинаю ясно понимать, что и сам я один из них, - пассажир гибнущего
лайнера под названием Земля, человек, предчувствующий катастрофу. Человек,
а не абстрактный эквивалент Тьюринга.
недостаточно, чтобы пробудить шторм. Мои ненастья всегда запаздывали. И
снова в далекие дремлющие города вползали танки и бронетранспортеры.
Солдаты в ватниках и бронежилетах, топорщась автоматами, семенили по
улицам. От обилия оранжевых сдвоенных "валетом" магазинов их грузно
покачивало. Девушка с гранатой пряталась за останками стены. Длинную косу
она обмотала вокруг шеи, чтоб не мешалась, а ее брат, чернобородый горец с
"базукой" на плече, выглядывал в окно, карауля подходящий момент...
что обычно именуют куражом. Инкубационным, неестественным способом я
воспроизвел на свет злость - хлипкую, не слишком живучую, но все-таки
вполне эффективную. Мир обижал меня, и я прибег к самому глупому и самому
простому - перешел в контрнаступление. В пса я запустил палкой, в кота
смачно плюнул и замахнулся. Все еще пьяный, преображенный куражом, грозно
зашагал по аллее. Алгоритм был избран наипримитивнейший: бить превентивно,
не дожидаясь синяков и шишек.
нарисованными ртами прикладывались к баночкам с пивом. Я плюхнулся рядом и
грубо поинтересовался:
романах? Почему в реальной жизни одни лахудры?.. Вы вот женщины в летах,
можно сказать, пожили - вот и ответьте желторотому юнцу!
просветить:
стройными бедрами, двинулись в темноту. Я заорал им вслед.
изъеденным жизнью носом. Зыркнув на удаляющихся девиц, он одобрительно
закивал головой.
уже штукатурятся.
прикинул, сколько всего здесь может быть насажено тополей. Первое
попытался помножить на второе, и получилось что-то очень приличное. Даже
если выразить в рублях.
родных, столь часто ошивающихся где-то вне наших карманов, вне наших
кошельков. И пусть знают где-нибудь там - где светло от перстней и черно
от смокингов, что парижскому "портмоне" я всегда предпочту наш бедный
залатанный российский кошелек. В этом, если хотите, и будет заключаться
мой маленький патриотизм.
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Белов Вольф
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Суворов Виктор