только прикладывал руку то к сердцу, то ко лбу и низко кланялся.
одеревенел - такой вокруг него собрался цветник. Барышни щебетали, без
стеснения обсуждая детали его туалета, а одна, премиленькая грузинская
княжна Софико Чхартишвили, даже назвала Тюльпанова "хорошеньким арапчиком".
Еще очень часто звучало слово "бедняжечка", от которого Анисий густо краснел
(слава Богу, под ореховой мазью было не видно).
вернуться на несколько часов назад, к тому моменту, когда Ахмад-хан и его
верный секретарь готовились к первому выходу в свет.
гримировал Анисия сам. Сначала взял какой-то пузырек с темно-шоколадной
жидкостью. Пояснил - настой бразильского ореха. Втер густое пахучее масло в
кожу лица, в уши, в веки. Потом приклеил густую бороду, отодрал.
шеф. - Поторопился я с Тарик-беем. Надо было вас индусом объявить.
мечтавший об усах, которые у него росли как-то неубедительно, пучками.
большое щегольство. - Фандорин повертел анисиеву голову влево, вправо и
заявил. - Ничего не поделаешь, придется сделать вас евнухом.
кожу разрыхлить и в складочку собрать". Осмотрел результат и теперь остался
доволен:
советник.
безропотно.
коричневой дрянью голый анисиев череп и сообщил:
раскосые, в самый раз.
кацавейку, потом халат, на лысую макушку и злосчастные уши нахлобучил
тюрбан.
нечто чудовищное - и был приятно поражен: из бронзовой рамы на него смотрел
живописный мавр - ни тебе прыщей, ни оттопыренных ушей. Жаль, нельзя всегда
таким по Москве ходить.
щиколотки не забудьте - вам ведь в шлепанцах ходить.
неромантично обозвал шлепанцами, с непривычки было трудно. Из-за них-то
Анисий на балу и стоял, будто истукан. Боялся, что если стронется, то
какая-нибудь из них обязательно свалится, как это уже случилось на лестнице.
Когда красавица-грузинка спросила по-французски, не станцует ли Тарик-бей с
ней тур вальса, Анисий переполошился и вместо того, чтобы, согласно
инструкции, молча отвесить восточный поклон, оплошал - тихонько пролепетал:
ситуация осложнилась бы. Ни одного человеческого языка Тарик-бею понимать не
полагалось.
с опасным гостем, британским индологом сэром Марвеллом, скучнейшим
джентльменом в очках с толстыми стеклами. Давеча, на верхней площадке
лестницы, когда Ахмад-хан раскланивался с генерал-губернатором, тот
взволнованно прошептал (Анисий слышал обрывки): "Принесла нелегкая... И как
назло индолог... Не выставлять же - баронет... А ну как разоблачит?"
не грозило. Хоть Анисий по-английски и не знал, но слышал часто
повторяющееся "Gladstone" и "Her Britannic Majesty" (Гладстон, Ее британское
величество (англ.). Когда индолог, громко высморкавшись в клетчатый платок,
отошел, царевич повелительно - коротким жестом смуглой, усыпанной перстнями
руки - подозвал секретаря. Сказал сквозь зубы:
переборщите.
попрыгунья.
из белокожей лотерейная барышня стала смуглянкой, волосы у нее теперь были
не золотистые, а черные и сплетенные в две косы, брови прорисованы к вискам,
вразлет, а на щеке откуда-то взялась очаровательная родинка. Но это была
она, точно она! И искорка в глазах сверкнула точь-в-точь как тогда, из-под
пенсне, перед отчаянным прыжком с подоконника.
церемонностью поклонился звездноглазой чаровнице.
хватало еще нарваться на коллегу, который тоже приехал на гастроли, жирных
московских гусей пощипать. Индийский раджа, изумруд "Шах-Султан" - весь этот
рахат-лукум несколько отдавал опереткой.
высочество никак не походил. Во-первых, вблизи сразу было видно, что
настоящих царских кровей: по осанке, по манерам, по ленивой благосклонности
во взоре. Во-вторых, Ахмад-хан завел с "сэром Марвеллом", знаменитым
индоведом, так кстати оказавшимся в Москве, столь высокоумную беседу о
внутренней политике и религиозных верованиях Индийской империи, что Момус
испугался, как бы себя не выдать. В ответ на вежливый вопрос принца - что
думает уважаемый профессор об обычае suttee и его соответствии истинному
духу индуизма, - пришлось перевести разговор на здоровье королевы Виктории,
изобразить внезапный приступ чихания и насморка, а затем и вовсе
ретироваться.
не осталось и следа. Снять бы этот славный зеленый булыжничек с чалмы
благородного Ахмад-хана, распилить на восемь увесистых камешков, да загнать
каждый тысяч этак по двадцать пять. Вот это было бы дело!
евнух, но в декольте глазенками постреливал исправно и вообще к женскому
полу явно неравнодушен. Мимочке в таких делах можно верить, ее не обманешь.
Кто их знает, как оно там у евнухов. Может, природные желания никуда и не
деваются, даже когда утрачены возможности?
за Изумруд", сложился сам собой.
снимает?
и нужно.
с гор, чудесный вид на Москву, и зеваки меньше досаждают. То, что дом на
отшибе, это хорошо. Но виллу охраняет жандармский пост, а это плохо.
полицейский свист - дурной тон, не по момусовой части.
просто.
ночью потайной визит, а оказавшись в доме, уж нашла бы способ забрести в
спальню к радже, проведать, не соскучился ли изумруд торчать на чалме.
отлично владеет.
у Момуса скрежетнула по сердцу когтистой лапой черная кошка. Он на миг
представил Мимочку в объятьях пышноусого плечистого молодца, не евнуха, а
совсем наоборот, и эта картина Момусу не понравилась. Ерунда, конечно,
слюнтяйство, а вот поди ж ты - он вдруг понял, что не пошел бы этим, самым
простым и естественным путем, даже если бы у секретаря возможности совпадали
с желаниями.
сидел, болтая ногами (так оно ловчее думалось), и подошел к окну.
шипованых зимних колесах. Скоро весна, слякоть, Великий пост, но сегодня
яркое солнце светило, еще не грея, и вид у главной московской улицы был
жизнерадостный и нарядный. Четвертый день, как Момус и Мими съехали из
"Метрополя" и поселились в "Дрездене". Номер был поменьше, но зато с
электрическим освещением и телефоном. В "Метрополе" задерживаться далее было
никак нельзя. Туда захаживал Слюньков, а это опасно. Больно уж несолидный
человечишка. На ответственной, можно сказать, секретной должности, а в
картишки балуется, да еще меры не знает. А ну как возьмет его хитроумный
господин Фандорин или кто другой из начальства за фалды, да как следует
тряхнет? Нет уж, береженого Бог бережет.