Чтение 14–й страницы книги ~Пиковый валет~

только прикладывал руку то к сердцу, то ко лбу и низко кланялся.

В общем, оба индейца были чудо как хороши.

Анисий, доселе не избалованный вниманием прекрасного пола, совсем
одеревенел - такой вокруг него собрался цветник. Барышни щебетали, без
стеснения обсуждая детали его туалета, а одна, премиленькая грузинская
княжна Софико Чхартишвили, даже назвала Тюльпанова "хорошеньким арапчиком".
Еще очень часто звучало слово "бедняжечка", от которого Анисий густо краснел
(слава Богу, под ореховой мазью было не видно).

Но чтоб было понятно про ореховую мазь и "бедняжечку", придется
вернуться на несколько часов назад, к тому моменту, когда Ахмад-хан и его
верный секретарь готовились к первому выходу в свет.

Эраст Петрович, уже при смоляной бороде, но еще в домашнем халате,
гримировал Анисия сам. Сначала взял какой-то пузырек с темно-шоколадной
жидкостью. Пояснил - настой бразильского ореха. Втер густое пахучее масло в
кожу лица, в уши, в веки. Потом приклеил густую бороду, отодрал.

Прицепил другую, вроде козлиной, но тоже забраковал.

- Нет, Тюльпанов, мусульманина из вас не п-получается, - констатировал
шеф. - Поторопился я с Тарик-беем. Надо было вас индусом объявить.

Каким-нибудь Чандрагуптой.

- А можно мне один мусташ, без бороды? - спросил Анисий, давно
мечтавший об усах, которые у него росли как-то неубедительно, пучками.

- Не полагается. По восточному этикету это для секретаря слишком
большое щегольство. - Фандорин повертел анисиеву голову влево, вправо и
заявил. - Ничего не поделаешь, придется сделать вас евнухом.

Подбавил желтой мази, стал втирать в щеки и под подбородком - "чтоб
кожу разрыхлить и в складочку собрать". Осмотрел результат и теперь остался
доволен:

- Настоящий евнух. То, что нужно.

Но на этом испытания Тюльпанова не закончились.

- Раз вы у нас мусульманин - волосы долой, - приговорил надворный
советник.

Анисий, сраженный превращением в евнуха, обритие головы снес
безропотно.

Брил Маса - ловко, острейшим японским кинжалом. Эраст Петрович намазал
коричневой дрянью голый анисиев череп и сообщил:

- Сверкает, как п-пушечное ядро.

Поколдовал с кисточкой над бровями. Глаза одобрил: карие и слегка
раскосые, в самый раз.

Заставил надеть широченные шелковые штаны, какую-то узорчатую
кацавейку, потом халат, на лысую макушку и злосчастные уши нахлобучил
тюрбан.

Медленно, на негнущихся ногах подошел Анисий к зеркалу, ожидая увидеть
нечто чудовищное - и был приятно поражен: из бронзовой рамы на него смотрел
живописный мавр - ни тебе прыщей, ни оттопыренных ушей. Жаль, нельзя всегда
таким по Москве ходить.

- Готово, - сказал Фандорин. - Только намажьте мазью руки и шею. Да
щиколотки не забудьте - вам ведь в шлепанцах ходить.

С раззолоченными сафьяновыми туфлями, которые Эраст Петрович
неромантично обозвал шлепанцами, с непривычки было трудно. Из-за них-то
Анисий на балу и стоял, будто истукан. Боялся, что если стронется, то
какая-нибудь из них обязательно свалится, как это уже случилось на лестнице.
Когда красавица-грузинка спросила по-французски, не станцует ли Тарик-бей с
ней тур вальса, Анисий переполошился и вместо того, чтобы, согласно
инструкции, молча отвесить восточный поклон, оплошал - тихонько пролепетал:

- Нон, мерси, же не данс па (Нет, спасибо, я не танцую (фр.).

Слава богу, другие девицы, кажется, его бормотания не разобрали, не то
ситуация осложнилась бы. Ни одного человеческого языка Тарик-бею понимать не
полагалось.

Анисий обеспокоенно обернулся к шефу. Тот уже несколько минут беседовал
с опасным гостем, британским индологом сэром Марвеллом, скучнейшим
джентльменом в очках с толстыми стеклами. Давеча, на верхней площадке
лестницы, когда Ахмад-хан раскланивался с генерал-губернатором, тот
взволнованно прошептал (Анисий слышал обрывки): "Принесла нелегкая... И как
назло индолог... Не выставлять же - баронет... А ну как разоблачит?"

Однако судя по мирной беседе принца и баронета, разоблачение Фандорину
не грозило. Хоть Анисий по-английски и не знал, но слышал часто
повторяющееся "Gladstone" и "Her Britannic Majesty" (Гладстон, Ее британское
величество (англ.). Когда индолог, громко высморкавшись в клетчатый платок,
отошел, царевич повелительно - коротким жестом смуглой, усыпанной перстнями
руки - подозвал секретаря. Сказал сквозь зубы:

- Очнитесь, Тюльпанов. И поласковей с ней, не смотрите букой. Только не
переборщите.

- С кем поласковей? - шепотом удивился Анисий.

- Да с грузинкой этой. Это же она, вы что, не видите? Ну та,
попрыгунья.

Тюльпанов оглянулся и обмер. Точно! Как это он сразу не понял! Правда,
из белокожей лотерейная барышня стала смуглянкой, волосы у нее теперь были
не золотистые, а черные и сплетенные в две косы, брови прорисованы к вискам,
вразлет, а на щеке откуда-то взялась очаровательная родинка. Но это была
она, точно она! И искорка в глазах сверкнула точь-в-точь как тогда, из-под
пенсне, перед отчаянным прыжком с подоконника.

Клюнуло! Кружит тетерев над фальшивой тетеркой!

Тихонько, Анисий, тихонько, не вспугни.

Он приложил руку ко лбу, потом к сердцу и со всей восточной
церемонностью поклонился звездноглазой чаровнице.

Платоническая любовь

Не шарлатан ли - вот что надо было проверить в первую очередь. Не
хватало еще нарваться на коллегу, который тоже приехал на гастроли, жирных
московских гусей пощипать. Индийский раджа, изумруд "Шах-Султан" - весь этот
рахат-лукум несколько отдавал опереткой.

Проверил. Уж на кого на кого, а на проходимца его бенгальское
высочество никак не походил. Во-первых, вблизи сразу было видно, что
настоящих царских кровей: по осанке, по манерам, по ленивой благосклонности
во взоре. Во-вторых, Ахмад-хан завел с "сэром Марвеллом", знаменитым
индоведом, так кстати оказавшимся в Москве, столь высокоумную беседу о
внутренней политике и религиозных верованиях Индийской империи, что Момус
испугался, как бы себя не выдать. В ответ на вежливый вопрос принца - что
думает уважаемый профессор об обычае suttee и его соответствии истинному
духу индуизма, - пришлось перевести разговор на здоровье королевы Виктории,
изобразить внезапный приступ чихания и насморка, а затем и вовсе
ретироваться.

Ну а главное, изумруд сиял так убедительно и аппетитно, что от сомнений
не осталось и следа. Снять бы этот славный зеленый булыжничек с чалмы
благородного Ахмад-хана, распилить на восемь увесистых камешков, да загнать
каждый тысяч этак по двадцать пять. Вот это было бы дело!

Мими тем временем обработала секретаря. Говорит, что Тарик-бей хоть и
евнух, но в декольте глазенками постреливал исправно и вообще к женскому
полу явно неравнодушен. Мимочке в таких делах можно верить, ее не обманешь.
Кто их знает, как оно там у евнухов. Может, природные желания никуда и не
деваются, даже когда утрачены возможности?

План предстоящей кампании, которую Момус про себя уже окрестил "Битвой
за Изумруд", сложился сам собой.

Чалма все время у раджи на голове. Однако на ночь он ее, надо полагать,
снимает?

Где раджа спит? В особняке на Воробьевых горах. Стало быть, туда Момусу
и нужно.

Генерал-губернаторова вилла предназначена для почетных гостей. Оттуда,
с гор, чудесный вид на Москву, и зеваки меньше досаждают. То, что дом на
отшибе, это хорошо. Но виллу охраняет жандармский пост, а это плохо.

Лазать по ночам через заборы и потом улепетывать под заливистый
полицейский свист - дурной тон, не по момусовой части.

Эх, вот если бы секретарь был не евнух, все получилось бы куда как
просто.

Влюбленная грузинская княжна, отчаянная головушка, нанесла бы Тарик-бею
ночью потайной визит, а оказавшись в доме, уж нашла бы способ забрести в
спальню к радже, проведать, не соскучился ли изумруд торчать на чалме.

Дальнейшее - вопрос исключительно инженерный, а этакой инженерией Мими
отлично владеет.

Но от такого поворота мыслей, хоть бы даже и совершенно умозрительного,
у Момуса скрежетнула по сердцу когтистой лапой черная кошка. Он на миг
представил Мимочку в объятьях пышноусого плечистого молодца, не евнуха, а
совсем наоборот, и эта картина Момусу не понравилась. Ерунда, конечно,
слюнтяйство, а вот поди ж ты - он вдруг понял, что не пошел бы этим, самым
простым и естественным путем, даже если бы у секретаря возможности совпадали
с желаниями.

Стоп! Момус вскочил с письменного стола, на котором до сей минуты
сидел, болтая ногами (так оно ловчее думалось), и подошел к окну.

Стоп-стоп-стоп...

По Тверской сплошным потоком катили экипажи - и сани, и кареты на
шипованых зимних колесах. Скоро весна, слякоть, Великий пост, но сегодня
яркое солнце светило, еще не грея, и вид у главной московской улицы был
жизнерадостный и нарядный. Четвертый день, как Момус и Мими съехали из
"Метрополя" и поселились в "Дрездене". Номер был поменьше, но зато с
электрическим освещением и телефоном. В "Метрополе" задерживаться далее было
никак нельзя. Туда захаживал Слюньков, а это опасно. Больно уж несолидный
человечишка. На ответственной, можно сказать, секретной должности, а в
картишки балуется, да еще меры не знает. А ну как возьмет его хитроумный
господин Фандорин или кто другой из начальства за фалды, да как следует
тряхнет? Нет уж, береженого Бог бережет.

Что ж, "Дрезден" гостиница славная и аккурат напротив губернаторского