Чтение 14–й страницы книги ~Умножающий печаль~

- Сергей Петрович, там уже все кончено, - мягко сказал охранник, он меня
успокаивал. - Вы там сейчас ничем и никому не поможете. Там - финиш...

- Не финиш! - зло выкрикнул я. - Это меня касается, я должен был ехать с
ними! Останови, я тебе говорю!

- Нельзя! - твердо резанул мой страж.

Я поманил его пальцем, а он готовно наклонил ко мне голову. Я ухватисто
взял в пригоршню его ухо и сжал вполсилы. Повернулся к Серебровскому и
попросил:

- Саша, вели остановиться, или я оторву ему ухо!

Серебровский усмехнулся, помотал головой:

- Однако! - Помолчал, будто прикидывал для себя ценность охранного уха, и
решил по-хорошему: - Изволь...

Я отпустил ухо не столько напуганного, сколько удивленного охранника, и
Серебровский мягко сказал ему:

- Миша, не обращай внимания. В Болгарии иностранцев называют чужденец...
Этот у нас тоже пока чужденец. Сходи с ним туда, а мы вас подождем.

Мы вылезли из машины, а Серебровский, приспустив бронированное стекло,
сказал охраннику:

- Ты проследи там, чтоб кто-нибудь не подснял нашего шустряка-чужденца...

КОТ БОЙКО:

ПРОДАВЕЦ СНОВ

Мы с подругой лежали обнявшись на тахте, и этот жалобный матрас летел
сейчас над миром, как ковер-самолет.

Его несла над этой заплеванной, обиженной землей, над облаками легкой
дремы и сладкого полузабытья острая тугая сила моего вожделения и ее уже
уходящая нежная агония: "О мой родной, лучший мой, единственный..."

Потом Лора оттолкнула меня, взяла с тумбочки очки, надела, и лицо ее
сразу построжало, как у училки, проверяющей мою контрольную - грамотно ли
все сделал, есть ли в моем сочинении искреннее чувство или только чужие
цитаты с ошибками? Долго смотрела она в мое лицо и решила, наверное, что я
на этот раз ничего не списывал, не подглядывал, подсказками не пользовался.

- Ты мне снился, урод несчастный.

- И ты мне снилась... Лежишь, бывало, ночью на шконках, вокруг сто
двадцать мордоворотов храпят, как танковая колонна. Безнадега, вонь и
мгла... А я лежу и о тебе, единственной, сладкой, как эскимо, мечтаю...

- Ну что ты врешь. Кот позорный! - засмеялась она. - Мечтал бы - хоть раз
открыточку прислал, я бы к тебе приехала...

- Лора, цветочек мой душистый! Декабристка моя хрупкая! Тебе на свиданку
в зону нельзя, туда только законных супружниц пускают. А мы с тобой, слава
Богу, в сплошном грехе сожительствуем.

- К сожалению...

- Не жалей. Представь себе - вот это наше сладкое хряпание называется
супружеский долг! Долг! Как трояк до получки! Полный отпад!

- Угомонись, тротуарный мустанг! Мне это не кажется таким ужасным
наказанием, - недовольно заметила Лора. - Просто тебя бабы разбаловали. От
этого тебе нормальная жизнь кажется стойлом.

Я закурил сигарету, потянулся, закинул руки за голову и сказал ей
совершенно честно:

- Ошибаешься, подруга, это не разбалованность. Я очень люблю женщин.
Понимаешь, не просто факаться люблю, я каждую женщину люблю, как волшебный
подарок... Подарок, которым дали поиграть один раз. У меня до сих пор
трясется душа, когда я впервые прикасаюсь к женщине. Я люблю первые слова
знакомства, я люблю ваши капризы, вашу терпеливость. Вашу верность, память
ваших тел, их запах - у каждой свой. Когда я с тобой, я люблю тебя, как
часть самого себя... Когда я в тебе - ты для меня, как два кубика дури, как
сорванный мной впервые миллион, как рекордный выстрел на олимпиаде...
Понимаешь?

- Я люблю тебя, безмозглого вруна. Умираю по тебе! И ничему никогда не
верю...

- Зря. Я никогда не вру женщинам. Я их всех любил в момент знакомства так
сильно, что хотел на них жениться. Честное слово!.. Но по разным причинам
передумывал.

- Больной человек, чистая клиника, - неискренне посочувствовала Лора. -
Лечиться надо вам, пожилой юноша!

Я поднялся со своего медленно планирующего на землю ковра-самолета:

- Можно попробовать. Хорошими продуктами. Помогает...

- Ужас! - Лора закрыла лицо руками. - У меня в холодильнике только мед и
орехи.

- Одну минуточку! Тебе же доставили ужин из ресторана!

- Послушай, продавец снов! Последний раз мы ужинали в ресторане, когда я
решила по дурости, что ты хочешь на мне жениться. А ты уже передумал... Или
думать не собирался...

- Пока не знаю, но, может быть, я снова передумаю, - сказал я и
направился в прихожую за своим баулом.

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

КАРНАВАЛ САМОЗВАНЦЕВ

Гаишники перекрыли для нас встречное движение, пока машины переползали на
внешнюю полосу кольцевой дороги - все, поехали домой!

Серега заткнулся в угол салона, подавленно и сердито молчал.

- Жаль, что ты мент, полицейский. А не японский поэт. Мог бы написать
стихотворение, элегантное танку в стиле дзен, - сообщил я Сереге. - Такого
типа: "Ночью я проехал мимо своей могилы. Из тьмы в никуда..."

Ордынцев подозрительно посмотрел на меня:

- Але, а ты почему велел забрать меня прямо из аэропорта? Ты что-то знал?

Меня стал разбирать смех - до чего же люди ни черта не понимают в
происходящем вокруг, с ними самими. Но строго и уверенно судят!

- Ты знал? - приступал ко мне Серега.

- Ну даешь! У тебя мания величия! По наивности тебе кажется, что ты к
этому имеешь отношение. Все это, - я показал пальцем себе за спину, туда,
где медленно исчезало мерцающее зарево, - имеет отношение только к 86
миллионам баксов. Должен тебе сказать, что это о-очень серьезная сумма, и
те, кто растырил ее по оффшорным банкам, не хотят, чтобы веселый босяк
Смаглий тут начал болтать глупости на следствии! Просто ему не надо было
попадаться тебе в руки. Вот и все...

- Выходит, если бы я его не отловил... - задумчиво сказал Серега.

- Конечно! - заверил я его. - Смаглий нарушил правила игры - он попался.
Проиграл - плати...

- В той игре, что я играю, у меня есть роль. Я - сыщик. А получается, что
я еще и судья. И отчасти - палач...

- Не морочь голову! Никакой у тебя отдельной игры нет. И быть не может! -
твердо остановил я его. - Мы все играем одну громадную, очень интересную
игру, и никого не спрашивают о согласии. Играем все! Постарайся ни к чему
всерьез не относиться - мы все на сумасшедшем карнавале самозванцев. Это бал
воров с непрерывным переодеванием, все в нелепых масках и чужих костюмах.
Гримасы, ужимки, комичные кошмары...

- Там был кошмар настоящий. Там убили моих товарищей, - просто сказал
Сергей.

Я перебил его:

- Знаю! Сделай выбор: или глубокая скорбь по этому печальному поводу, или
безмерная радость, что тебя там не было. Слава Богу, жив. Жив! Радуйся!

- Эта формула не из человеческой жизни, а из мира твоих рвотных цифр...

- Не ври, не ври, не ври! Себе самому не ври. Это и есть человеческая
жизнь! Тебе и поскорбеть охота, я ребят очень жалко, и порадоваться за
избавление от погибели нужно, а делать это прилюдно неловко...

- А почему неловко? - всерьез спросил Сергей.

- А потому что мир, в котором мы живем, не требует чувств, а требует
только знаков, одни рисунки чувств...

- И что он требует от меня сейчас?

- О, мир гримас и ужимок требует знаков сердечной скорби и страшной
клятвы гнева и отмщения! Ты клятву дай и плюнь на все это! Тебе пора
взрослеть. Лучше позаботься о себе. И обо мне...

- Сань!

-А?

- Ты стал ужасной сволочью.

- Глупости! С годами люди не меняются... Чуток количественно. Ты, я, Кот
Бойко - такие же, как мы были в детстве. Просто выросли...

ЧЕРТИ

У бокового входа в гостиницу "Интерконтиненталь" стоит реанимобиль -
мерседесовский автобус в раскраске "скорой помощи". Несколько поздних зевак,
скучающий милиционер. Из дверей отеля санитары выносят носилки, на которых
лежит укрытый до подбородка простыней мертвый охранник Валера. Николай
Иваныч возникает в изголовье носилок, отгораживая их от досужих прохожих.
Распахивает заднюю дверцу, носилки вкатывают в кузов, фельдшер говорит
громко:

- Инфаркт... Скорее всего - задней стенки...

Николай Иваныч захлопывает дверцу. Коротко вскрикнула сирена, реанимобиль
помчал мертвого пациента на неведомый погост.

КОТ БОЙКО:

КРОШКА МОЯ

С ума можно сойти - как душевно кормят в "Бетимпексе"! Лора сновала по
кухне, расставляя на столе яства, угощения и выпивку, которые мы добыли из
бездонного баула. Они не помещались на столешнице, и Лора их пристраивала в
беспорядке на буфете, плите и подоконнике.

В тесном неудобном пространстве она двигалась сноровисто, ловко, я
смотрел на нее - сказочное, нездешнее, неотсюдное животное, гибкое, быстрое,
тонкое, с гривой золотисто-рыжих, будто дымящихся волос, - и каждый раз, как
она пробегала мимо, я быстро целовал ее-в круглую поджаристую попку, в
грудь, в упругий и нежный живот, в плечи, в затылок. Она тихонько, будто
испуганно, взвизгивала, как струнка на гитаре, и вроде бы сердито говорила:

- Ну перестань!.. Сейчас все уроню!.. Не мешай!.. Но любой маршрут