Чтение 14–й страницы книги ~У Черных рыцарей~

бояться, что вам подадут плохо приготовленное блюдо или уложат на грязные
простыни, если вас потянет вздремнуть после вкусного обеда. А поживи вы в
таверне день-два, у вас невольно возникнет множество вопросов и далеко не на
каждый вы получите ответ.

Вы многого бы не поняли, и прежде всего - откуда этот достаток? Таверна
находится от Фигераса в каких-нибудь двадцати километрах, так что
путешественник, едущий из города, еще не успеет проголодаться и поэтому
минует таверну, а если и остановится, то всего на несколько минут -
промочить горло вином с водой, как это любят испанцы. Так же поступают те,
кто едет не из города, а в город. У них тоже нет оснований надолго
задерживаться перед самым городом - каждый, естественно, стремится поскорее
добраться домой или в гостиницу.

Правда, в былые времена основным источником дохода здесь были туристы.
К удивлению испанцев, они пили неразбавленное вино и в таких количествах,
что поражали даже каталонцев. Но после фашистского переворота туристы не
посещают Испанию. А те немецкие путешественники, - их ведь даже не назовешь
туристами, - которые теперь снуют повсюду от казармы к казарме, ездят с
собственными дорожными буфетами, где есть все необходимое, чтобы утолить
голод и жажду.

Проведя день в таверне, вы бы с удивлением отметили, сколь мал ее
доход, от силы пять, ну пусть десять песет!

Правда, время от времени к таверне подъезжают крытые грузовики, которые
хозяин пропускает прямо во двор, доверяя шоферам и грузчикам самим
распоряжаться в каменных амбарах и погребах. Со двора машины уезжают
груженные ящиками, мешками, тюками. Можно подумать, что здесь расположена не
таверна, а какая-то оптовая база.

Да, много странного и удивительного обнаружите иы на плато. Попробуйте
в час вечерней прохлады прогуляться по нему, и вы увидите, как тотчас
нахмурится хозяин.

- По дороге влево ходить запрещено! - обязательно предупредит он. - За
шлагбаумом вас могут ожидлть всяческие неприятности...

И вы вспомните, что налево от таверны и впрямь видели хорошо
заасфальтированную дорогу, в самом начале перегороженную полосатым
шлагбаумом.

Не стоит расспрашивать хозяина, куда ведет дорога и почему по ней
запрещено ездить.

- Там закрытый пансионат, - буркнет он. До сих пор приветливый и
гостеприимный, владелец таверны станет разговаривать с вами с помощью лишь
двух слов: "да" и "нет". Ничего больше, никаких пояснений! И по тому, как
сердито застучит деревяшка, прикрепленная к его культе на правой ноге, и по
угрюмым подозрительным взглядам, брошенным в вашу сторону, вы поймете: лучше
уехать, ибо отношение к вам резко изменилось.

Теперь и сама личность хозяина кажется вам странной. У вас создается
впечатление, что это бывший военный, привыкший приказывать, но теперь, в
связи со сложившимися обстоятельствами, вынужденный командовать лишь тремя
помощниками: женой, дородной, в прошлом, наверное, красивой женщиной,
глухонемым слугой и двенадцатилетней девочкой. Хозяин казался добродушным,
приветливым, как все владельцы частных гостиниц или ресторанов. Теперь вы
замечаете его второе лицо: настороженное и подозрительное, словно, спросив о
пансионате, вы собираетесь вырвать у него тайну, которая является
единственным источником его существования.

И это второе впечатление куда ближе к истине, нежели первое.

Этот полуресторан-полугостиница на самом деле представляет собой
перевалочную базу школы "рыцарей благородного духа", созданной в свое время
Агнессой Менендос.

Вдова дона Карлоса уже ликвидировала свои дела в Мадриде, лишилась
роскошной виллы в Сан-Рафаэль и вместе с больной дочкой живет здесь в
отдельном особнячке, стоящем за оградой школы, расположенной в бывшем
католическом монастыре.

Впрочем, на некоторое время оставим Агнессу и Иренэ и вернемся к
событию, которое так волнует руководителей школы "рыцарей благородного духа"
вот уже на протяжении двух недель.

Наш старый знакомый, а ныне начальник этого своеобразного учебного
заведения, Иозеф Нунке, две недели тому назад вернувшись из таинственного
путешествия, привез больного, которого никак не удается поставить на ноги.
Приглашенный в помощь собственной медслужбе школы известный невропатолог из
Жероны, профессор Кастильо, уже неделю бьется над тем, чтобы вывести
больного из шокового состояния. И ничего не может сделать. Он даже не
обещает улучшения в будущем: сомнительно, чтобы бедняга выкарабкался и стал
здоровым человеком.

А Нунке и не скрывает, как важно для него, чтобы в ходе болезни
наступил перелом. Он готов удовлетворить любые требования профессора,
сколько бы это школе не стоило, он готов обеспечить любой, самый тщательный
уход, только бы пациенту стало лучше.

Профессор Кастильо и сам видит, какое значение придает Нунке
выздоровлению неизвестного молодого человека. Дежурный врач трижды на день
должен информировать руководителя школы о состоянии больного, а вечером
докладывает сам профессор. И тогда между ним и Нунке происходит почти
одинаковый диалог:

- Могу ли я завтра поговорить с ним или хотя бы навестить его? -
спрашивает Нунке, выслушав очередное сообщение.

- Боюсь, это лишь ухудшит состояние.

- А может быть, наоборот, выведет из проклятого шока?

- Нет! Я не могу рисковать.

Этим категорическим возражением обычно и заканчивается их вечерний
разговор.

На двенадцатый день пребывания профессора в школе (и на девятнадцатый
со дня появления в школе больного) вечерний разговор закончился совсем
иначе.

- Должен признаться: я не гарантирую молодому человеку выздоровления ни
сейчас, ни в ближайшие дни, - устало произнес профессор - Время в таких
случаях единственный врач. Время, уход и покой. Да еще свежий воздух. Я
считаю свое дальнейшее пребывание у вас нецелесообразным.

- Почему?

- Я посоветовал коллеге, - профессор вежливо поклонился в сторону
школьного врача, - вынести из комнаты больного все, что напоминает ему о
болезни... Все эти пузырьки, баночки, шприцы - вон! Если вам знакомы прежние
склонности вашего подопечного, окружите его привычными для него вещами,
дайте то, что он раньше любил. То есть создайте такую обстановку, к которой
он привык... Больной любил вино или бренди?

Нунке отрицательно покачал головой.

- Жаль, рюмка вина хорошо тонизирует организм. И она не помешает
вашему... ну, скажем, приятелю или знакомому... Загадочный ход болезни -
впервые у меня в практике!

- Вы отказываетесь от дальнейшего лечения? уточнил Нунке.

- Не отказываюсь, но говорю об особом случае. Нет оснований
злоупотреблять инъекциями, порошками, микстурами, если больной на них не
реагирует. Природа с ее грандиозным потенциалом часто бывает мудрее нас,
врачей.

Нунке отвернулся от окна и несколько мгновений задумчиво смотрел на
бывший монастырский сад.

- А зайти к нему, наконец, можно? - раздраженно спросил он.

- Я не знаю, при каких обстоятельствах все это случилось. Если вы в
какой-то мере причастны к пережитому беднягой, я бы советовал подождать.
Все, что напоминает обстановку или причину заболевания, может вызвать
тяжелые осложнения. Если же...

- Хорошо, я это учту, - прервал профессора Нунке. - Спасибо за все
хлопоты! Надеюсь, вы не откажетесь принять участие в консилиуме, если в этом
возникнет необходимость?

После отъезда профессора в Жерону Нунке еще долго шагал по кабинету,
что-то обдумывая. Наконец позвонил.

- Мундир оберста немецкой армии! - приказал он дежурному.

Надев парадный мундир и прицепив к нему несколько крестов и медалей,
Нунке направился в дальний конец коридора. Врач, семеня, спешил за
начальником и, когда тот подошел к двери, забежал вперед, чтобы отпереть ее.

- Я войду один, - остановил врача начальник школы. - Но будьте
поблизости: в случае чего я позову вас.

Комнат, отведенных больному, было две. Первая, в которую вошел Нунке,
служила кабинетом и гостиной. Письменный стол, на нем домофон, диван,
несколько стульев, круглый столик, стенной шкаф - вот и все убранство
комнаты. Окинув долгим взглядом вещи и даже стены, Нунке на цыпочках
направился в другую комнату, служившую спальней. Она тоже была обставлена
чрезвычайно скромно: широкая деревянная кровать с тумбочкой у изголовья,
вешалка для одежды, маленький столик с домофоном. Дверь сбоку вела в туалет.

Если первую комнату щедро освещала пятилампоцая люстра, то в спальне
царил полумрак - свет едва пробивался из-под темного абажура настольной
лампы. Нунке, очевидно, хорошо были знакомы эти апартаменты, потому что он
мигом нашел за дверью выключатель. Под потолком вспыхнул огромный матовый
шар. Придвинув стул к кровати, Нунке уселся в ногах больного.

Тот лежал, вытянув руки вдоль туловища, закрыв глаэа, и не реагировал
ни на свет, ни на появление посетителя. Одеяло было натянуто на грудь. В
этой неподвижности было что-то жуткое: казалось, тело больного уже сковал
холод смерти. Несколько минут Нунке пристально вглядывался в знакомое лицо.
Удлиненное, обрамленное маленькой бородкой, похудевшее, оно казалось
маской...

Вскочив с места, руководитель школы направился к двери, чтобы позвать
врача, но, уже стоя на пороге, круто повернулся и снова подошел к кровати.
Надо самому проверить, есть ли пульс.

Но как только Нунке дотронулся до руки больного, тот открыл глаза и
сразу сел на кровати. От неожиданности Нунке отшатнулся.