проклятые учебники психологии, которыми он забивал себе голову перед эк-
заменами, не смог бы этого объяснить, но ощущение нависшей над ним опас-
ности было очень отчетливым. Ну, например, вдруг она, потеряв самообла-
дание, откроет ящичек для перчаток, достанет револьвер и присоединит
его, Нарди, к числу тех, кто погиб при исполнении служебного долга. И
надо ж было так случиться, что он один - Раппара он отпустил пораньше,
чтобы тот успел выспаться к обеду, который будет дан в честь крестин его
племянницы. Одним словом, Нарди чувствовал, что влип в историю.
едет. "В Париж. - Профессия? - Секретарь в рекламном агентстве. - Откуда
выехали сейчас? - Из Шалона, ночевала там в гостинице. - В какой гости-
нице? - Ренессанс". Отвечала она как будто без колебаний, но еле слышным
голосом, в котором угадывалась растерянность. Еще не рассвело. В сумраке
только зарождающегося утра он не мог разглядеть ее как следует. Ему хо-
телось, чтобы она сняла очки, но он не мог этого потребовать, тем более
от женщины, не превратившись тем самым в тупицу жандарма из телепереда-
чи. А Нарди всегда боялся выглядеть смешным.
Нарди подумал, что, если он без всякого повода выведет из себя эту даму,
у него могут быть неприятности. Он отпустил ее. А потом пожалел об этом.
Надо было все же убедиться, что у нее нет оружия. Но почему вдруг ему на
ум пришла такая нелепая мысль, что оно у нее есть? Вот именно это и не
давало ему покоя.
пуганная, странная, - но за день что-то в ней изменилось: стерлась, если
можно так сказать, та агрессивность, которую он в ней почувствовал на
рассвете. Впрочем, нет, это не совсем точно - не агрессивность, а отчая-
ние... Нет, опять не то, наверное, нет слова, чтобы определить ее утрен-
нее состояние, когда она была на грани чего-то, и вот это "что-то" те-
перь позади. Нарди мог поклясться, что если на рассвете в машине и было
оружие, то теперь его там нет.
кую-то неловкость, вспомнив о молодой даме в "тендерберде". Он нарочно
не взял с собой Раппара, когда снова увидел эту машину, - побоялся ока-
заться в еще более глупом положении. И теперь был рад, что так поступил.
журство. Вы не находите?
отошли контакты? (Молчание.) Во всяком случае, сейчас они горят. (Молча-
ние, длящееся целую вечность.) Вы их починили в Париже?
ное светом приборного щитка, маленький рот, пухлые губы, словно она с
трудом сдерживает рыдания, светлый локон, выбившийся из-под бирюзовой
косынки. И молчание. Что же она натворила?
риже?
голос сейчас звучит громче, тверже. Выходит, она немного успокоилась.
следует разглядеть ее, хотя ему всегда было неловко так разглядывать
женщин, даже проституток.
сняла их и поспешила объяснить, словно в этом была необходимость:
И, судя по всему, не пыталась видеть, потому что не щурила глаза, как
это делала дочка Раппара, которая после кори тоже стала близорукой и,
когда щурилась, выглядела очень жалко. Наоборот, едва она сняла очки,
как глаза ее широко раскрылись и стали какие-то беспомощные, пустые, со-
вершенно изменив ее лицо.
рался сказать это мягко, но тут же подосадовал на себя за эту фразу, ти-
пичную для какого-нибудь тупого, твердолобого блюстителя порядка. К
счастью, она сразу же снова надела очки и вместо ответа слегка кивнула
головой. Но Нарди не давала покоя еще и ее перевязанная рука.
рукой. (Ответа нет.) Помимо того, насколько я понимаю, вы весь день за
рулем? (Ответа нет.) В оба конца, это сколько же получается? Километров
шестьсот? (Ответа нет.) Вам так необходимо ехать? Куда вы направляетесь
сейчас?
энергично помотала головой. Наконец-то в первый раз она ответила на его
вопрос вполне определенно.
да?
да. Держа перевязанную руку на руле, она сидела неподвижно, но в ее позе
не было того вызова, как у некоторых водителей, которые, слушая нравоу-
чения жандарма, думают при этом: "Валяй, валяй, все это безумно интерес-
но, а когда ты кончишь паясничать, я наконец смогу ехать дальше". Нет,
она просто производила впечатление человека растерянного, потерявшего
почву под ногами, которому не приходит на ум ни одна мысль, ни одно сло-
во, и вид у нее был такой же беспомощный, как тогда, когда она сняла оч-
ки. Если бы он потребовал, чтобы она проехала с ними в жандармерию, она
не стала бы противиться и, наверное, даже не спросила бы зачем.
В ящичке лежали только документы, и она примяла их рукой, показывая, что
больше там ничего нет.
и зубная щетка. Просунувшись в открытую дверцу, Нарди навис над передним
сиденьем. Она отодвинулась, чтобы дать ему место. Нарди чувствовал себя
болваном, к тому же надоедливым болваном, но его не оставляло пред-
чувствие, что он упускает нечто необычное, серьезное, в чем ему следова-
ло бы разобраться.
смещались на лице молодой женщины, все время меняя его.
Шалоне, а я позвоню в "Ренессанс" и закажу для вас комнату.
нывала ли. Он просто не представлял себе, что еще можно предпринять.
перед праздниками на дорогах много машин - и, поднеся палец к шлему,
отошел, но какой-то внутренний голос все время твердил ему: "Не отпускай
ее, иначе вскоре убедишься, что ты растяпа".
ко расставив ноги, чтобы машины, ехавшие в том же направлении, что и
она, замедлили ход и дали ей возможность влиться в их поток. Возвращаясь
к своему мотоциклу, он следил за ней глазами. И уговаривал себя, что, в
конце концов, не может он отвечать за всех и ему не в чем упрекнуть се-
бя. А если уж она мечтает закончить свою жизнь с портретом в газете, то,
наверное, где-нибудь на ее пути, на автостраде N 6 или N 7, найдется ка-
кой-нибудь более упрямый его коллега, который помешает ей это сделать.
После пятнадцати лет службы Нарди верил, пожалуй, лишь в одно-единствен-
ное достоинство полицейских, верил свято, как в Евангелие: их много. И
все они один упрямее другого.
словно бы снился сон. Сон как сон. Такие сны ей снились много раз и до-
ма: проснувшись, о них и не вспоминаешь. А сейчас она знала, что ей даже
не предстоит проснуться в своей комнате. Впрочем, она и не спала уже. А
сон, что она видела, был чей-то чужой сон.
Андреев Николай
Шилова Юлия
Панов Вадим
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Перумов Ник