секундой все больше отдавался тому прекрасному ощущению полета, которое
дарит только горные лыжи, и ничто больше...
подойти к Наташке, и она сама позвала его. Он принесся, как собачка, виляя
хвостом, заглядывал ей в глаза и покорно кивал головой. Я не слышал, о чем
они беседовали, но мне достаточно было видеть на ее лице оживление, чтобы
почувствовать в сердце такую боль, словно в него медленно, миллиметр за
миллиметром, вгоняли раскаленный нож...
мне вечностью, в мыслях я подгонял, поторапливал поезд, а он стоял и
стоял, а Наташка не уходила из тамбура и смотрела на меня. Я, как мог,
охлаждал свое горящее лицо, а оно просто-таки пылало, и мне было стыдно,
что она видит это.
поплыла и молчала. И даже не взмахнула рукой.
не заорать в бессильной тоске во всю мощь, разрывая легкие и горло:
"Натали!!!" Она была уже так далеко, что ее голос едва слышно донесся до
меня: "Олег! Олег! Я найду тебя...".
площадке. Пусто, лишь в дальнем углу примостилась стеклянная будочка,
возле нее, прислонившись к деревянному стояку, застыл парень с рацией в
руках. Водитель махнул ему рукой, тот, не переставая быстро говорить в
микрофон, помахал в ответ. Шведы, все так же громко и оживленно споря,
выпрыгнули из автобуса вслед за американцем. Я переждал всех, чтобы не
загромождать выход лыжами.
просматривалась гора - черная там, где был сплошной лес, и прорезанная
белыми, длинными, извилистыми и крутыми стоками трасс. Я не спешил к
подъемнику, мне хотелось просмотреть весь спуск - сверху донизу - и
представить, как буду идти. Новая гора заставила разволноваться, потому
что она таила в себе опасности и неожиданности, которые невозможно
предусмотреть. Пожалуй, признался я себе, мне еще не доводилось спускаться
по таким крутым склонам, да еще такой длины.
американца и шведов. Ноги скользили в начавшем подтаивать снегу, к тому же
спускаться пришлось по крутой тропинке, проложенной прямо по размокшей
глине; не удержаться бы мне на ногах, не окажись слева предусмотрительно
натянутой веревки. С грехом пополам я оказался внизу и с разочарованием
посмотрел на комбинезон, перепачканный глиной. Американец вообще проехал
часть спуска на пятой точке и теперь, чертыхаясь, пытался с помощью
носового платка и снега отмыть грязь с брюк.
прижался к круто уходящему вверх склону приземистый двухэтажный дом. У
входа слева и справа были устроены стойки для лыж, и я с облегчением
поставил свои "кнайслы" рядом с десятком других пар. Надпись на двери
"Пресса" указывала на наличие пресс-центра, и я спустился по лестнице в
полуподвал без окон. Там было тесно от столов, уставленных пишущими
машинками, вращающихся кресел, в дальнем углу поблескивал большой выносной
телезкран; на стеллажах, где спустя несколько дней будут лежать протоколы,
пока пусто; за стойкой, однако, сидели две девушки и что-то писали. Народу
набралось немного, но некоторые журналисты усиленно стучали на машинках...
откуда этот домик вообще не будет виден.
скрылось за быстро бегущими по небу сизыми облаками, даже здесь, внизу,
чувствовалось ледяное дыхание ветра. Отметил про себя, что вовремя купил
очки - без них нечего было и мечтать спуститься вниз, через десять метров
в глаза словно песку насыпят.
помог мне устроиться в кресле и запахнул на коленях одеяло,
предусмотрительно положенное на сидение. Пожалуй, без него я бы околел,
почти полчаса поднимаясь на самый верх Уайтфейс, особенно на втором этапе,
когда ветер буквально набросился на меня и стал с бешеной силой
раскачивать кресло из стороны в сторону. Честно говоря, я даже не
предполагал, что ветер просто-таки штормовой, и это подпортило настроение,
ибо когда ты едешь на гору, чтобы получить ни с чем не сравнимое
удовольствие спуска, перспектива борьбы со стихией никак не способствует
праздничности.
участке, который начинался от круглого стеклянного павильона, где
скрывались время от времени тренеры да и сами спортсмены, и где, конечно
же, был буфет и подавали горячий кофе с прекрасными горячими сосисками,
вложенными в разрезанную надвое булочку и политыми сверху кисло-сладкой
горчицей.
снег, - я сейчас отключу дорогу. Очень опасно. Если вы передумаете катить
вниз, а я вам посоветовал бы отказаться от этой затеи, я еще подожду, пока
вы спуститесь до нижней станции. Так что скажете?
стальную твердость, и я порядком намучился. Ногу сразу же сковало: совсем
нетрудно было представить, что такое средневековая пытка под названием
"сапог". Разум подсказывал, что куда благоразумнее спуститься, тихо-мирно,
в кресле подъемника, к круглому стеклянному зданию, войти в его теплую
сухость, разыскать Валерия и поболтать за чашкой кофе - право же, никто не
осудит меня за осмотрительность. Только новички или асфальтовые шарнуны,
впервые дорвавшиеся до гор, могут позволить себе не задумываться о
последствиях. Им это простительно в силу наивности и самоуверенности.
Опытному же человеку, немало повидавшему на своем веку поломанных лыж и
ног и обмороженных за один спуск лиц, такая осмотрительность не только
нужна, но даже обязательна...
ни разу, какие бы причины не были, я не отказывался от спуска.
чуть отмяк. Сапоги, что сиротливо мерзли на снегу, сунул в прихваченный
предусмотрительно рюкзак - верный спутник моих скитаний по горам.
повалил снег.
новый, не известный тебе склон, подумал я.
осуждающе покачал головой.
немедленно втянула меня в свою белую утробу, скрыв с глаз и канатку, и лес
по обочинам склона. Мне довелось вовсю работать руками, ногами, головой,
чтобы не вылететь с трассы, которая, набирая уклон, неудержимо несла вниз.
резких поворота влево-вправо, безжалостно врезаясь острыми, как бритва,
стальными кантами в снег, и остановился. Сердце готово было выскочить из
груди, и мне пришлось немного постоять, чтобы отдышаться. Внизу
по-прежнему ни зги, а проскочил я, по моим расчетам, никак не больше трети
дистанции, и главные испытания все еще впереди.
места, но теперь уже контролировал скорость. Склон оказался хорошо укатан,
без единой ямки и бугорка, а свежий снежок покрыл его тонким нежным слоем.
глубокой ложбине, ветер остался где-то вверху, и видно было далеко-далеко.
Сам того не замечая, я мчался все быстрее, едва срезая на поворотах снег,
почти не тормозя. Когда же меня вынесло в тот кулуар, я каким-то шестым
чувством понял, что мне грозит опасность. Но было уже поздно. Я не смог
сбить скорость, меня подбросило - только в ушах засвистело, последовал
резкий удар о твердый наст, стремительное неуправляемое движение вперед, и
вдруг передо мной выросла почти отвесная стена. За ней был обрыв - я не
увидел, а почувствовал его и сделал отчаянный прыжок в сторону, чтобы
изменить направление движения, но тут меня снова катапультировало вверх, и
при приземлении удержаться на ногах я не смог...
посыпались искры, потом еще раз поставило на ноги и еще раз на голову,
лыжи, отстрелянные в сторону маркерами, исчезли, а я покатился по крутому
снегу, теряя рюкзак, очки, перчатки...
закончилось. Это обрадовало, но не надолго. Все тело пронзала боль, словно
его разломали на куски. Боялся пошевелиться, потому что знал: без
переломов такие падения редко обходятся.
растаявшего снега. Открыл глаза. Ресницы были густо опушены снегом, но я
рассмотрел над головой верхушку сосны, раскачиваемую ветром. Пошевелил
правой рукой и убедился, что она действует без боли. Тогда, все еще лежа,
протер глаза и осмотрелся. Это была круглая полянка с нетронутым снегом,
деревья виднелись чуть ниже и правее, и я подумал, что, к счастью,
остановился раньше, чем докатился до них. Иначе дело могло кончиться
вообще худо. Впрочем, радоваться было рано - правая нога нестерпимо
болела. Набрав в легкие побольше воздуха, как человек, бросающийся в
ледяной омут, рывком перевернулся на левый бок, и боль тут же исчезла.