Чтение 14–й страницы книги ~Собака Баскервилей~

оглянулись -- лучи заходящего солнца превращали бегущие ручейки
в золотые ленты, горели на поднятой плугом земле и густой чаще
кустарника. Дорога, пересекающая красновато-оливковые перевалы
с огромными валунами, становилась все запущеннее и суровее.
Время от времени перед нами вырастали обнесенные каменными
оградами коттеджи, скупые очертания которых не были скрашены
даже плющом. А потом глазам нашим предстала похожая на глубокую
чашу долина с чахлыми дубами и соснами, искореженными и
погнутыми ветром, бушующим здесь спокон веков. Над деревьями
поднимались две высокие, узкие башни. Наш возница показал на
них кнутом.

-- Баскервиль-холл, -- сказал он.

Хозяин поместья встал в коляске во весь рост -- щеки у
него раскраснелись, в глазах вспыхнул огонь. Через несколько
минут мы подъехали к узорным чугунным воротам с двумя
обомшелыми колоннами, которые увенчивались кабаньими головами
-- гербом Баскервилей. Каменный домик привратника был ветхий, с
обнажившимися стропилами, но перед ним стояло новое, еще не
законченное строение -- первый плод, принесенный
южноафриканским золотом сэра Чарльза.

За воротами шли два ряда высоких старых деревьев; их ветви
смыкались сумрачным сводом у нес над головой. Стук колес снова
потонул в шорохе листьев. Баскервиль содрогнулся, глядя в
длинный темный прогал аллеи, в конце которого виднелись
призрачные очертания дома.

-- Это случилось здесь? -- тихо спросил он.

-- Нет, нет, в тисовой аллее, она с другой стороны.

Молодой наследник бросил вокруг себя хмурый взгляд.

-- Меня нисколько не удивляет, что, живя здесь, дядя все
время ждал какой-то беды, -- сказал он. -- Тут кого угодно
возьмет страх. Подождите, не пройдет и полугода, как я проведу
сюда электричество, и вы не узнаете этих мест! У входа будут
гореть фонари Эдисона и Свана9 по тысяче свечей каждый.

За аллеей открывался широкий газон, и, обогнув его, мы
подъехали к дому. В сумерках я мог разглядеть лишь массивный
фасад и террасу. Все было сплошь увито плющом, оставлявшим
открытыми только оконные амбразуры да овалы гербов. Две
старинные зубчатые башни с бойницами поднимались над этой
частью здания. Справа и слева к ним примыкали два крыла из
черного гранита, позднейшей пристройки. Сквозь окна со
множеством переплетов на газон лился неяркий свет, над крутой
остроконечной крышей с высокими трубами вставал столб темного
дыма.

-- Добро пожаловать, сэр Генри! Добро пожаловать в
Баскервиль-холл!

Высокий человек выступил из тени, падавшей от террасы, и
открыл дверцу коляски. В освещенных дверях холла показался
силуэт женщины. Она тоже подошла к нам и помогла мужчине снять
наши чемоданы.

-- Сэр Генри, вы не будете возражать, если я поеду прямо
домой? -- сказал доктор Мортимер. -- Меня ждет жена.

-- Останьтесь, пообедайте с нами!

-- Нет, право, не могу. Дел, вероятно, тоже много
накопилось. Я бы с удовольствием сам показал вам дом, но
Бэрримор сделает это лучше меня -- он прекрасный гид. Всего
хорошего! И помните: когда бы я вам ни понадобился, днем или
ночью, не стесняйтесь посылать за мной.

Стук колес постепенно замер в глубине аллеи; тяжелая дверь
захлопнулась за нами.

Холл, в котором мы очутились, был очень красив --
просторный, высокий, с массивными стропилами из потемневшего от
времени дуба. В старинном камине с чугунной решеткой для дров
потрескивали и шипели поленья. Продрогнув после долгой езды, мы
с сэром Генри протянули руки к огню. Потом стали разглядывать
дубовую обшивку холла, высокое, узкое окно с цветными стеклами,
оленьи головы и гербы на стенах, смутно видневшиеся в неярком
свете люстры.

-- Я именно так и представлял себе все это, -- сказал сэр

ведь мои предки жили в этом самом доме в течение пяти веков!
Как вспомнишь об этом, так невольно настраиваешься на
торжественный лад.

Его смуглое лицо горело ребяческим восторгом. Он стоял в
круге света, падавшего от люстры, а длинные тени ложились по
стенам и черным пологом сгущались над ним.

Бэрримор разнес наши чемоданы по комнатам и, вернувшись,
почтительно склонился перед нами, как и подобало хорошо
вышколенному слуге. Наружность у него была незаурядная --
высокий, представительный, с окладистой черной бородой,
оттенявшей бледное благообразное лицо.

-- Прикажете подавать обед, сэр?

-- А готово?

-- Через несколько минут, сэр. Горячая вода у вас в
комнатах. Мы с женой будем счастливы, сэр Генри, остаться здесь
на первых порах, но ведь при новых порядках вам потребуется
большой штат.

-- При каких новых порядках?

-- Я хочу сказать, что сэр Чарльз вел уединенный образ
жизни и мы вдвоем вполне могли обслужить его, а вы, сэр,
вероятно, будете жить более широко, и вам придется налаживать
все по-новому.

-- Значит, вы с женой хотите получить расчет?

-- Если только это не причинит вам каких-либо неудобств,
сэр.

-- Но ведь ваши предки в течение нескольких поколений жили
в Баскервиль-холле. Мне бы очень не хотелось с первых же своих
шагов здесь порывать старые семейные связи.

Я подметил следы волнения на бледном лице дворецкого.

-- Нам с женой это тоже не легко, сэр. Но, сказать вам
правду, мы были очень привязаны к сэру Чарльзу и до сих пор
никак не оправимся после его смерти. Нам тяжело здесь
оставаться. Мы уже не можем чувствовать себя в
Баскервиль-холле, как прежде.

-- Что же вы собираетесь предпринять?

-- Я надеюсь, сэр, что нам удастся наладить какое-нибудь
дело. Ведь сэр Чарльз не оставил нас своей щедростью... А
теперь разрешите показать вам ваши комнаты.

Верх старинного холла был обведен галереей с перилами, на
которую вела двухпролетная лестница. Оттуда вдоль всего здания
тянулись два длинных коридора, куда выходили все спальни. Моя
была в одном крыле со спальней Баскервиля, почти дверь в дверь.
Эти комнаты оказались более современными, чем центральная часть
дома, а светлые обои и множество зажженных свечей сразу же
смягчили тяжелое впечатление, которое создалось у меня по
приезде в Баскервиль-холл.

Однако столовая в нижнем этаже поразила нас своим
сумрачным видом. Это была длинная комната с помостом для
хозяйского стола, отделенным одной ступенькой от той ее части,
где полагалось сидеть лицам низшего звания. В дальнем конце
были хоры для менестрелей. Высоко у нас над головой чернели
огромные балки, за которыми виднелся закопченный потолок. Очень
может быть, что пылающие факелы, красочность и буйное веселье
стародавних пиров смягчали мрачность этой комнаты, но сейчас,
когда в ней под единственной лампой с абажуром сидели два
джентльмена, одетые во все черное, их голоса звучали
приглушенно, и настроение у них было несколько пониженное.
Длинная вереница предков в самых разнообразных костюмах --
начиная с вельможи эпохи королевы Елизаветы и кончая щеголем
времен Регентства -- взирали на нас со стен, удручая своим
молчанием. Разговор за столом как-то не клеился, и я
почувствовал облегчение, когда, закончив обед, мы перешли
курить в бильярдную -- комнату вполне современную.

-- Что и говорить, обстановка не из веселых, -- сказал сэр
Генри. -- Ко всему этому, конечно, можно притерпеться, но
сейчас я чувствую себя не в своей тарелке. Неудивительно, что
мой дядюшка нервничал, живя один в таком доме. Ну что ж,
давайте, пожалуй, разойдемся. Может быть, утром нам покажется
здесь не так уж уныло.

Прежде чем лечь спать, я открыл штору и посмотрел в окно.
Оно выходило на газон перед парадной дверью. За газоном,
раскачиваясь на ветру, стонали высокие деревья. В просвете
между быстро бегущими облаками проглянул месяц. В его холодном
сиянии за деревьями виднелась неровная гряда скал и длинная
линия мрачных болот. Я задернул штору, убедившись, что
последнее мое впечатление от Баскервиль-холла ничуть не
противоречит первому.

Но оно оказалось не последним. Несмотря на усталость, я
все-таки не мог заснуть и, ворочаясь с боку на бок, тщетно
призывал к себе сон. Где-то далеко часы отбивали каждые
пятнадцать минут, и больше ничего не нарушало мертвой тишины,