Чтение 14–й страницы книги ~Бриллианты для диктатуры пролетариата~

жестока.

- Вы говорите о жестокости моего правительства? Того, которое дало
вам свободу и независимость? Того, которое выступило против колониализма
царя? Того, которое гарантирует вам свободу и безопасность от немецкого
вторжения? Свободой, которая не завоевана, но получена из других рук, надо
уметь уважительно и целенаправленно пользоваться, господин президент.

- Вы имеете в виду географическую, вынужденную целенаправленность? -
горько улыбнулся президент.

- Географическая, этническая и историческая целенаправленность
никогда не бывала вынужденной; она всегда была разумной в этом мире, четко
разграничившем самого себя, - ответил Литвинов и вручил Пятсу ноту НКИД.

"До нашего сведения дошло, что противники Российского Советского

правительства, не отступающие в своей борьбе против него перед самыми

гнусными провокационными приемами и преступлениями, подготовляют в

Латвии покушения на членов латвийского правительства, на иностранных

представителей и на членов иностранных миссий. Одновременно с

покушениями предполагается выпустить подложные прокламации от имени

Коммунистической партии с заявлением о том, что эти покушения служат

ответом на репрессии против коммунистов. В связи с этим

предполагается также начать кампанию в печати, обвиняя Российское

Советское правительство в том, что оно якобы является инициатором

этих покушений. Таким путем имеется в виду создать подходящую

атмосферу для агрессивных действий со стороны иностранных держав

против Советской России. Подобные же методы будут, вероятно,

применены и в других государствах... Из числа русских эмигрантов

непосредственными участниками этих планов являются монархические

круги. В связи с этими известиями российским полномочным

представителям в Латвии и других соседних государствах поручено

предупредить их правительства об этих преступных планах".

...После ухода Литвинова глава государства попросил секретаря срочно
вызвать для беседы британского посла.

Всякая закономерность случайна в такой же мере, как любой случай
закономерен. Сцепленность заинтересованностей держав, концернов, партий,
будучи рассмотрена на расстоянии, явит собой картину логически безупречную
и четкую. Однако если персонифицировать историю, то обнаружатся такие
подспудные обстоятельства, которые, казалось бы, противны здравому смыслу.
На первый план в этом случае могут выйти личные симпатии и антипатии,
возрастные явления; те или иные повороты истории будут определены не
столько ходом объективного развития общества, сколько разностью
темпераментов противостоящих друг другу лидеров; пустая мелочь может
оказаться решающим фактором - даже насморк, когда человек испытывает
раздражение от того, что льет из носу и платок мокрый, да и сморкаться
беспрерывно в присутствии контрагенов - особо если речь идет о
межгосударственных переговорах - не с руки, а еще, упаси бог, кто
посмеется - ущемленность и зажатость в лидере куда подчас опаснее той
доктрины, которую он проводит в жизнь, как бы на первый взгляд эта
доктрина ни была жестка и бескомпромиссна...

...Жена шофера британского посла, маленькая, все еще хорошенькая, но
уже начавшая увядать, устроила сцену ревности мужу своему Курту, который с
громадным трудом получил место в посольстве и теперь всячески пытался
зарекомендовать себя старательным и преданным работником. Беспочвенная
ревность, крики жены, заинтересованность соседей по дому - все это вывело
Курта из себя: он больше всего боялся, что о его домашних скандалах узнают
в посольстве.

- Я же во имя семьи работаю день и ночь, - закричал он, - я хочу,
чтобы и ты и мальчики были всем обеспечены! Мне с тобой некогда поспать -
не то чтобы с другой! Устаю я, понимаешь?! Устаю!

- Ты не смеешь меня попрекать! - отвечала ему жена. - Я не попрекаю
тебя тем, что стираю твое белье и готовлю обед!

Словом, когда Курт вез жену посла от антиквара, у которого был куплен
уникальный сервиз семнадцатого века, из переулка выскочила повозка, и Курт
- обычно хладнокровный и расчетливый, сейчас, будучи взбудоражен домашней
сценой, резко взял на тормоза, сверток с сервизом упал, и три чашки
разбились. Супруга посла, естественно, ограничилась сдержанным замечанием
- нельзя ронять достоинство перед шофером, но с мужем она вела себя
совершенно иначе - если ломать себя даже с близкими, то как тогда жить?

- Вы могли бы выписать шофера из Лондона, - говорила она нервно, -
эти животные не в состоянии управлять автомобилем, им надо ездить на
коровах!

- Вы же знаете, дорогая, - ответил посол, - что смета, отпущенная
министерством, до крайности ужата - мой дворецкий тоже эстонец, а я очень
хотел бы видеть на его месте нашего ливерпульского Говарда...

- Вы можете нанять британского шофера и платить ему из наших личных
денег...

- Но тогда, дорогая, вы не сможете покупать саксонские сервизы и
ежегодно ездить в Канны.

- Это не по-джентльменски, дорогой, упрекатъ меня поездками в
Канны...

- Вы путаете, дорогая, понятие упрека с констатацией факта.

- То, что вы сейчас сказали, безнравственно и свидетельствует о вашем
дурном воспитании... Я не смею упрекать - ваши ирландские предки больше
интересовались своей ячменной водкой, чем вашим будущим...

К президенту посол прибыл - как его и просили - незамедлительно, не
успев успокоиться, внутренне продолжая вести язвительный диалог с женой,
которая оказалась столь холодной и жестокой, что посмела упрекнуть его
ирландским происхождением.

Президент проинформировал посла Его Величества о беседе с русским и
спросил:

- Можем ли мы рассчитывать на быстрый и эффективный демарш со стороны
Лондона?

- Я не могу ответить вам, господин президент, не закосив об этом
правительство Его Величества.

- Меня в данном случае интересует ваша точка зрения.

- Но и в Лондоне я живу не на Даунинг-стрит, - ответил посол и сразу
же понял, что говорит он с президентом - пусть даже здешним, зависящим от
Лондона и Парижа больше, чем от волеизъявления своих соплеменников, -
совсем не так, как следовало бы, и он понял, что говорит так из-за обиды
на жену, и это ущемило его еще больше, ибо он понял, что страдает изъяном,
недопустимым для дипломата, - эмоциональностью, - и поэтому, стараясь
как-то сгладить свою непростительную резкость, сказал: - Я немедленно
отправлю телеграмму в Лондон со своими рекомендациями.

Глава государства не мог, естественно, знать о том неприятном
объяснении, которое только что было дома у посла Его Величества. Но он
знал о том, что в Лондон прибыло несколько русских высокопоставленных
большевистских чиновников, которые ведут беседы с представителями
серьезных деловых кругов Великобритании. И президент предположил, что в
Лондоне намечается определенный поворот в сторону смягчения отношений с
красными. Поэтому, простившись с послом, он пригласил к себе министра
внутренних дел Карла Эйнбунда и предложил ему сегодня же арестовать
нескольких русских эмигрантов: эта акция давала возможность - хотя бы на
ближайшее время - отводить все возможные нападки Наркоминдела, ссылаясь на
то, что группа эмигрантов арестована и ведется следствие, о результатах
которого будут проинформированы все заинтересованные стороны. Президенту
очень понравилось - "все заинтересованные стороны". Это многозначительно,
но дает повод к двоетолкованию, а в политике есть только один выигрыш:
когда тот или иной абзац, порой слово дают возможность разных толкований,
ибо всякие толкования предполагают беседу за столом, а не перестрелку в
окопах.

В РЕВЕЛЕ НОЧЬЮ
__________________________________________________________________________

- Господин Никандров, позвольте поблагодарить вас за интересный,
трагичный реферат о положении у нас на родине, - сказал Евгений Андреевич
Красницкий, давнишний друг Воронцова по армии, - желаю вам поскорее
включиться в наше общее дело, мы от души вас приветствуем.

Вместе с ним пришли еще три человека - те были молчуны; они лишь пили
вместе со всеми, когда Воронцов или Красницкий предлагали тост. Ян
Растенбург привел двух молодых ребят: один аккуратен, гладок, сливочен -
переводчик и поэт Иван Хэйнасмаа, а второй, нечесаный, Хьюри Лыпсе -
популярный поэт и актер. Поначалу поэты помалкивали, яростно налегали на
водку и бутербродики, посматривали в зал - видимо, ждали прихода Юрла,
чтобы начать свою партию уже в присутствии газетчика.

В баре было дымно, шумно, весело. Люди собирались здесь
разноплеменные, странные: и моряки, и спекулянты, и богема, а порой
близкие к правительственным и дипломатическим кругам субъекты, понять
которых почти невозможно: то ли он завтра сядет командовать департаментом,
то ли за ним и здесь ходят тайные агенты полиции, подбирая в досье