возможное для самого себя, а может быть хоть немного и для тех друзей
которые думают обо мне и болеют за меня душой.
меня: "Знаете, что перед этим праздником мы забираем очень много ваших?"
убежденный ли я эсдек, и в случае чего предложить пойти на службу к ним...
когда-нибудь голоса совести и не чувствовал хоть когда-нибудь что защищает
дурное дело...
закон эксплуатации гнета насилия? Выход - в идее жизни базирующейся на
гармонии жизни полной охватывающей все общество все человечество выход - в
идее социализма идее солидарности трудящихся. Эта идея уже близится к
осуществлению, народ с открытым сердцем готов ее принять. Время для этого
уже настало. Нужно объединить ряды проповедников этой идеи и высоко нести
знамя, чтобы народ его увидел и пошел за ним. И это в настоящее время
насущнейшая из задач социал демократии, задач той горсточки, которая
уцелеет.
Он должен сделаться факелом зажигающим в сердцах людей непреодолимую веру и
энергию...
даст именно то, чего им недостает. что оживит их, вселит в них новую
надежду, рассеет страшную атмосферу недоверия и жажду кровавой мести,
которая обращается против самого же народа.
пролитая кровь ни в чем не повинных людей, голод и страдания народных масс,
плач детей и отчаяние матерей...
почувствовал противное, скользкое прикосновение змеи к своему телу. Он
пришел с тем, чтобы любезно сообщить дело передано в военный суд,
обвинительный акт уже послан мне, расспрашивал, есть ли у меня книги, как
здесь кормят, уверял, что, будь его воля, он бы устроил в тюрьме театр. А
когда я вновь спросил его, не заговорила ли в нем совесть, он с сочувствием
и соболезнованием в голосе ответил, что я не в себе.
привели в камеру, в которой я уже когда-то, семь лет тому назад, сидел,
первый звук, какой я услышал, был звон кандалов. Он сопровождает каждое
движение закованного. Холодное, бездушное железо на живом человеческом теле.
Железо, вечно алчущее тепла и никогда не насыщающееся, всегда напоминающее
неволю. Теперь в моем коридоре из тринадцати человек заковано семь.
Заковывают из жажды мести, из жажды крови. Эту жажду стремятся утолить те,
что находятся вверху.
лицу было видно, что в нем все застыло, он пытался улыбнуться, но улыбка
только кривила его лицо. Согнувшись, он держал в руках цепь, чтобы она не
волочилась по земле, и с огромным усилием шел чуть ли не бегом, за
торопившимся жандармом, которому предстояло, по-видимому, заковать еще
несколько человек. Жандарм заметил, как мучается заключенный, на минуту
остановился и, улыбаясь, сказал: "Эх, я забыл дать вам ремень" (для
поддерживания кандалов) - и повел его дальше.
одиночества в четырех стенах. Результаты этого уже начали сказываться. Я не
мог свободно говорить, хотя при нашем свидании никто не присутствовал, я
позабыл такие простые слова, как например "записная книжка", голос у меня
дрожал, я отвык от людей.
самого себя: я не сказал всего и вообще говорил, как во сне, помимо воли, и,
возможно, даже без смысла.
читаю целые дни и после этого чтения хожу, как очумелый, словно я не
бодрствовал, а спал и видел во сне разные эпохи, людей, природу, королей и
нищих, вершины могущества и падения. И случается, что я с трудом отрываюсь
от чтения, чтобы пообедать или поужинать, тороплюсь проглотить пищу и
продолжаю гнаться за событиями, за судьбой людей, гнаться с такой же
лихорадочностью, с какой еще недавно гнался в водовороте моего маленького
мирка мелких дел, вдохновленных великой идеей и большим энтузиазмом. И
только по временам этот сон прерывается - возвращается кошмарная
действительность.
подсказывает ему какие-то движения, звуки, подыскивает для них место
снаружи, за забором: куда ведут заключенных чтобы заковать их в цепи. В
такие моменты я поднимаюсь и чем больше вслушиваюсь, тем отчетливее слышу,
как тайком с соблюдением строжайшей осторожности пилят обтесывают доски.
"Готовят виселицу", - мелькает в голове, и уже нет сомнений в этом. Я
ложусь, натягиваю одеяло на голову. Это уже не помогает. Я все больше и
больше укрепляюсь в убеждении, что кто-нибудь сегодня будет повешен. Он
знает об этом. К нему приходят, набрасываются на него, вяжут, затыкают ему
рот, чтобы не кричал. А может быть, он не сопротивляется, позволяет связать
себе руки и надеть рубаху смерти. И ведут его и смотрят, как хватает его
палач смотрят на его предсмертные судороги и может быть циническими словами
провожают его, когда зарывают его труп, как зарывают падаль.
любезный с глазами с поволокой, предупредительный начальник, который входя
ко мне, снимает фуражку - неужели же они, те люди, которых я вижу, могут
присутствовать при этом и принимать в этом участие? Привыкли. А как же
чувствуют себя те, кто идет на виселицу? В душе поднимается страшный бунт.
Неужели нет уже спасения? Сразу перейти к небытию перестать существовать
видеть собственными глазами все приготовления и чувствовать прикосновение
палача. Страшный бунт сталкивается с холодной, неизбежной необходимостью и
не может с ней примириться не может понять ее. Но в конце концов обреченный
идет спокойно на смерть, чтоб все покончить и перестать терзаться.
Скалона - четыре предателя, убийство ротмистра в Радоме - предатель, который
сам скрылся Соколов - предатель. Влоцлавек - предатель".
(Юзеф) Дзержинский ("Доманский", "Астроном" "Переплетчик" "Рацишевский",
"Красивый", "Пан" "Дроздецкий", "Быстрый") находится в настоящее время в
Десятом павильоне Варшавской цитадели в одиночной камере, на строгом режиме,
закован в ручные кандалы.
как один из наиболее опытных конспираторов (руководил делом постановки
наблюдения за лицами подозревавшимися революционерами в сношениях с охраною)
мы предприняли меры к тому чтобы единственным каналом его возможной связи с
"волей" оказался наш сотрудник. Для этой цели в Десятый павильон был
направлен агент охранного отделения "Астров". Его арест объяснялся тем что
он будучи членом ППС и человеком, близким к государственному преступнику
Юзефу Пилсудскому, выступал с противуправительственными статьями в
повременной печати однако с бомбистами ППС не связан, что дает надежду на
оправдание если следователь прокуратуры решит передать его дело в судебную
палату.
пятнадцатиминутных прогулок в тюремном дворике расписание прогулок было
подкорректировано комендантом цитадели таким образом чтобы встреча "Астрова"
и Дзержинского не вызвала никаких подозрении последнего.
суд, Дзержинский поинтересовался, не может ли он передать на волю весточку
"Астров" ответил что возможен обыск: "боюсь оказаться невольным соучастником
провала ваших товарищей если жандармы найдут послание". На что Дзержинский
сказал "Это письмо не товарищам, а моей сестре хочется написать правду о
том, как мы здесь живем, вы же знаете, что даже письма родным цензируются и
все, что не устраивает палачей вычеркивается черной тушью". - "Хорошо, я
подумаю", - ответил "Астров", ибо был проинструктирован полковником
Иваненко, что с Дзержинским необходима игра слишком быстрое согласие может
лишь насторожить его, как и чересчур резкий отказ.
Накануне "поездки на суд" означенный "Астров" сказал "товарищу по борьбе",
что он готов рискнуть, но письмо должно быть написано так, чтобы в случае
его "Астрова", обыска, никто не понял от кого весточка и кому направлена,
ибо такого рода поступок наказуется - по тюремному расписанию о порядках -
заключением в карцер.
карцерах он провел много месяцев, "привык словно к таинству исповеди, в
казематах думается особенно хорошо, сытость - враг мысли, великая литература
скорби, бунта, бури и натиска рождалась именно тогда, когда творцы были
лишены комфорта, необходимого для защиты эволюционного развития".
Дзержинский ответил, что передавать не надо - следует всего лишь обронить
папироску, в которую закатана весточка, у входа в суд, когда создастся
обычная в таких ситуациях толчея, сестра будет предупреждена, поднимет.
которому он поддерживает контакт с "волей".
Орловский Гай Юлий
Русанов Владислав
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Березин Федор
Курылев Олег