Писарев считал, что современный театр невозможен без пластики, движения;
какие-то сцепы он видел обрамленными танцем; движение мысли можно выразить
движением движения, а уж подтвердить - тем более; подтвердить - не
проиллюстрировать.
персональную выставку в качестве макета будущих декораций; проговорили
допоздна, чертовски интересно.
после того как расстались в "Арагви", ему было тревожно за друга.
Митьку. А потом утащу его сюда. Пли к нему поедем. Не надо ему сейчас быть
одному".
, , ; .......
счастья, голова никогда не болит; страдаешь, если только надвигается
неприятность".
шесть часов десять минут.
чуть опухшие ноги в свои старые, разношенные бело-красные "ботосы" и
отправился на пробежку.
тактично, никто не обвинит в назойливости, хотя ужасно хочется набрать
номер в девять, как только стрелки замрут на секунду, организовав
эфемерный, стремительно и безвозвратно проходящий сектор девяноста
градусов... Эк, куда потянуло...
"рубили"
то есть жизнь после смерти..."
это была его защита; когда было плохо, он напрягался, и если чувствовал
жгуты вдоль спины, то ему казалось, что это Левушка стоит сзади, а тогда
не страшно, от кого угодно можно отмахнуться, никакое кодло не опасно.
собою. - Спектакль будет называться "Расследование". Задник - пальмы.
Митька говорил, что в Голливуде стоят огромные пальмы, крона словно взрыв,
голову приходится задирать, разгоняешь соли, смерть остеохондрозу! Как это
у Пастернака? "В траве, меж диких бальзаминов, ромашек и лесных купав,
лежим мы, руки запрокинув и к небу головы задрав... И так неистовы на
синем разбеги огненных стволов"... Черт, вот слово! Впрочем, пальма
волосата, неэстетично... Надо сказать художникам:
А сцена должна быть казенной: деревянные стены, американский флаг, черные
костюмы, белые рубашки, синие или темно-серые галстуки... Представление о
том, что Америка многоцветна и безвкусна, провинциально... Чиновная
Америка столь же традиционна, как любая иная, и сплетни такие же,
маленькие, и те же удары из-за угла... На креслах, во вспышках
репортерских блицев, под камерами кинохроники сидят обвиняемые: Чарли
Чаплин, Поль Робсон, Артур Миллер, Бертольт Брехт, Ганс Эйснер. Это
неважно, что каждого допрашивали в свой день... Ужасно, когда режиссер
ищет абсолютную правду на сцене. Он должен создавать на сцене свою версию
жизни; поиск правды - предтеча рождения нового качества бытия.
- назовет каждого по имени, перечислит их работы; подсудимые будут
подниматься, как и полагается в расследовании, и отвечать лишь одно слово:
"я". А потом назовут свидетелей обвинения: Рональд Рейган, Рут Фишер,
Дуглас Фербенкс... И Рут Фишер, бывший генсек Австрийской компартии,
родная сестра Ганса Эйснера, начнет давать показания на брата: "Агент
Коминтерна, русский шпион, его исправит лишь тюрьма"... А ведь
действительно "поднялся брат на брата"... Вот они, пики истории... Отрывок
из "Карьеры Артуро Уи", встык - допрос Брехта... Отрывок из Артура
Миллера, можно взять даже позднюю вещь, "Смерть коммивояжера", а встык -
его допрос; песня Робсона - допрос; сцепа из фильма Чаплина - допрос;
показания свидетелей обвинения... Это был особый процесс, расследование
националистов, которые решили на ужасе новой инквизиции сплотить
"истинных" американцев, тех, которых можно считать чистокровными,
ариями... Все люди чужой крови - агенты Коминтерна, они несли Америке
"иностранную" идею... Ну и чего добились?
прежде чем появился Спенсер Тресси в фильмах Поллака?! Началось культурное
безлюдье Америки... Протестующий голос Альберта Эйнштейна остался гласом
вопиющего в пустыне... Фейхтвангер замолчал, Хемингуэй осел на Кубе, в
Штатах не появлялся... Началась "эра посредственности". Понадобился
Вьетнам, чтобы в Америке проснулась совесть художников; неужели только
трагедия по-настоящему движет искусство?"
ждать и ждать, варить кофе, колдовать над овсянкой, маяться от желания
позвонить Степанову.
проинструктировать, чтоб он успокоил ее... Или Николашку Прикопьева... А
еще лучше попросить выдать туда звонок Митяя... Лида очень авторитарна; я
скажу - не поверит; тот, кого она уважает, считает талантливым и сильным,
для нее истина в последней инстанции. И даже необязательно им быть, важно,
чтоб она так считала".
смену.
звонить в Гагру, вспомнил Писарев. - Тоже грандиозное зрелище... Три
брата: Джон, Роберт, Эдвард Кеннеди. Сцена разбита на кадры замершей
хроники; как только придумать лестницы, чтобы поднимать и опускать игровые
площадки? Начало действа в верхнем левом углу. Характеристика на Руби,
Освальда, на тех свидетелей, которых потом перещелкали люди ЦРУ и мафии.
Сюжет ведет Роберт, он уже близок к тому, чтобы открыто выдвинуть версию
убийства старшего брата. Снова включаются кинокадры, возникает Сирхан;
противники Роберта; их позиция, точки расхождения.
стойки, белый кафель, словно заранее приготовленная мертвецкая...
Эдвард... Подборка его выступлений по узловым проблемам политики и
экономики... Он тоже подбирается к главному, он накануне того момента,
когда сможет сказать то, чего не сказал брат... Но ведь была хорошо
сработанная трагедия с его секретаршей. Это - л у ч ш е, чем убийство, это
- попытка навсегда девальвировать его как политика, подорвать веру в его
слово... Начнут цепляться наши перестраховщики, это точно... Ну и что? "И
засуху победим"..."
девятого, когда Писарев, не утерпев, позвонил к нему. - Я снова в четыре
лег!
на одно лицо... Ну, что тебе?
где варил кашу. - Назвать его надо "Сюжеты". Ну, Митька, ну, талантище!
Сцену, как и в "Клане", разбить, но не на кинокадры, а на десять, а то и
пятнадцать маленьких сцен. Каждая - своя эпоха, своя культура. Должна быть
разящая, подчеркнутая разность каждой сцены. Черт, был бы я художником,
озверел бы от такой задачи, раздолье для выдумки... Нет, неверно...
Раздолье для знания... Выдумка - следствие знания... Перелопатить дневники
великих... Пушкин - Мицкевич, рождение замысла "Медного всадника"...
Пушкин - Гоголь, замысел "Мертвых душ"... "Дневник писателя" Достоевского
полон неосуществленных сюжетов... Записки Салтыкова-Щедрина... А дневник
братьев Гонкур? Письма Ван Гога... Заметки Эйзенштейна о "Полтаве"...
Фильм, который мог быть гениальным, хранится в замысле, проработан до
мелочей... Мысль, которая осталась нереализованной, подобна словам
Костера: "Пепел Клааса стучит в мое сердце".
Кирилла Владимировича, когда он, не удержавшись, набрал номер в девять
часов десять минут. - Позвоните перед обедом, думаю, сможем вас
порадовать...
что не волнуйтесь...
Писарев, - только пусть бы активнее хлопотал. Нет страшнее казни, чем
казнь временем".
докторской диссертации; он намерился изловить их здесь всех, скопом. Он не
думал поначалу оставаться на защите, тема не входила в сферу его нынешнего
интереса, но чем дальше он вслушивался в слова, произносимые довольно еще
молодым соискателем, тем любопытнее ему становилось; впрочем, не одному
ему.