Чтение 14–й страницы книги ~В доме напротив~

розовым кончиком. Был тот час, когда он, как правило, прикрывал глаза, зевал
и вздыхал, пока кто-нибудь не подавал наконец знак, что пора уходить. Против
обыкновения, он предложил Джону, сидевшему в раскрытой на груди рубашке:

- Налейте-ка себе еще виски.

В огромной изразцовой печи пылал огонь. Тихо шелестел дождь, а из
водосточной трубы время от времени на улицу шумно низвергалась вода.
Гостиная освещалась керосиновыми лампами, так как в этот час электричество
было уже отключено.

- Итак, нашего персидского друга отправили утренним поездом? - спросил
Джон, наливая себе виски.

- С двумя спутниками в купе, - с безмятежной улыбкой ответил Пенделли. -
Знаете, сколько дорогих ковров он умудрился переправить через границу меньше
чем за год? Сто восемьдесят штук! И я уж не говорю о самоварах, иконах,
произведениях искусства всякого рода. - Он повернулся к Адиль бею. - Вот ваш
чиновник Фикрет и попался на том, что помогал ему. Они еще обсуждали это
дельце как раз здесь, в гостиной, стоя возле камина. Помните? На другой день
Фикрета бесшумно сцапали, и больше о нем никто ничего не слышал. Что
касается Амара, то Советы обратились к персидскому правительству с просьбой
срочно отозвать его, и нынче утром он уехал с сопровождающими лицами.

- А это правда, что жена его осталась здесь? - спросила г-жа Пенделли.

- Да она вовсе ему не жена, просто какая-то девка, которую он подцепил в
Москве, когда был там секретарем дипломатической миссии. Она не могла уехать
с ним в Персию.

Воздух был теплым и ласковым. Иногда в нем будто проносился нежный,
сонный вздох, а пышные розовые абажуры казались сладкими, как мороженое.

Пенделли еще глубже откинулся в кресле, как бы потягиваясь.

- Только одни сутки остались! - сказал он с восторгом.

- Вы будете к Рождеству в Италии?

- "Авентино" прибывает в Геную двадцать второго, а двадцать третьего мы
будем в Риме.

Пенделли уезжали в отпуск на два месяца, и этого было достаточно, чтобы
выбить его из привычного полусонного состояния, к тому же теперь можно было
смотреть со стороны на то, что происходит в России. Он даже испытывал
желание говорить сейчас обо всех этих делах, чтобы еще глубже почувствовать
радость отъезда.

- Вы приехали сейчас из Новороссийска, Джон? Это правда, что там на
прошлой недели съели каких-то детей?

- В милицию поступил донос. Милиционеры направились по указанному адресу
и нашли в погребе человека, который сидел возле бака, где лежали останки его
жены и дочери. Он так яростно защищался, что пришлось с ним покончить.
Человек явно был не в своем уме.

- А вы что на это скажете, Адиль бей?

- Ничего не скажу.

- Наш друг Адиль очень изменился за три месяца, - с восхищением сказала
г-жа Пенделли. - Сперва я думала, что он не выдержит. И вот, как видите,
привык. Даже, мне кажется, пополнел.

Она была права. Адиль бей пополнел. Но это была нездоровая полнота,
которая старила, взгляд же его стал тяжелым и затуманенным.

- Словом, вы здесь в одиночку будете представлять весь дипломатический
корпус.

Консул вежливо улыбнулся. С тех пор как он каждую неделю приходил к
итальянцам играть в бридж, г-жа Пенделли держалась очень ласково. Она как бы
взяла его под защиту и не позволяла мужу дразнить его.

- Ну, мы вас покидаем, - сказал Джон, допивая виски. - Надеюсь, мы еще
увидимся до вашего отъезда? Впрочем я приду провожать вас. Идете, Адиль?

Джон был, как всегда, полупьян. Они надели плащи и галоши и зашлепали по
грязи, дождь хлестал в лицо. С начала осени дождь лил ежедневно без
передышки, без единого солнечного луча, и некоторые улицы превратились в
бурные потоки.

- Послушайте-ка, Адиль...

Поблескивая мокрыми плащами, они время от времени наталкивались друг на
друга, когда пытались обойти лужу или один из них начинал скользить - Вы
ведь пьете, а?

- Нет! Почему вы спросили?

- Да просто так. Заглянем на минутку в бар?

Адиль бей прекрасно знал, о чем думает Джон. Г-жа Пенделли была права, он
очень изменился, а американец думал, что это влияние спиртного Но все было
не так. Адиль бей сам не мог бы объяснить, как это с ним произошло. Началось
в тот день, когда был убит турок, переправлявший людей через границу. Адиль
бей тогда очень разволновался, а потом вдруг стал совершенно спокоен, как
будто в нем лопнула какая-то пружина.

Назавтра он ничего не сказал Соне и весь день с ней не разговаривал. В
течение следующих двух недель он ни разу не позвал ее к себе. Проведя время
в полнейшем одиночестве, он приобрел мягкую невозмутимость, которую Джон
счел результатом постоянного пьянства.

Просто, сам того не желая, он стал ко всему безразличен, точно так же,
как все вокруг него, и даже немного больше. Теперь можно было повсюду носить
с собой свое одиночество, даже если прийти к другим людям, к Пенделли или в
кабинете Иностранного отдела.

Это было как бы защитное облако, в котором идешь с непроницаемым лицом.

Как же он с первого дня не понял, что здесь каждый по-своему закрылся на
замок? Джон закрылся рюмками спиртного. Чета Пенделли заперлась на два
оборота в своем буржуазном комфорте, который они могли бы перенести вслед за
собой даже в пустыню.

А Соня? А Колин? Разве Колин, приходя домой, был хоть сколько-нибудь
близок с женой?

В кооперативной столовой каждый ел в своем углу, хорошенько припрятав
свои мысли под защиту лба. А толпа? Да разве это была толпа, обтекающая
черную фигурку на земном шаре?

И он стал таким же, как остальные, вот и все! У него был свой угол, из
которого он теперь посматривал на людей, недоверчиво, как одинокий зверек.

Меж тем Адиль бей и Джон хлюпали по лужам в мокрой тьме, а когда
добрались до бара, увидели трех девиц, которые жались у входа. Американец
приветливо помахал им рукой.

- Вы их знаете?

Это была красивая декорация, очень мрачная, эту мрачность теперь Адиль
бей даже полюбил: сверкающая вывеска освещала угол грязной улицы, косые
струи дождя, три девки в резиновых сапогах, с размазанным от дождя гримом,
дальше темный порт, кое-где огни на судах, Джон, остановившийся на пороге, с
иронией посматривал за Адиль беем.

Оба они были, должно быть, хороши в этот час, мокрые, измученные, всем
телом больные от тоски, чувствующие где-то в глубине медленный и неумолимый
распад! Они следили друг за другом. Презирали друг друга. Джон окинул
взглядом девок, потом Адиль бея.

- Я всех их знаю, - заявил он.

Он, казалось, проникал взглядом сквозь стены домов, чтобы указать на
бесчисленное количество невидимых глазу комнат.

- Сотни, Адиль бей! Сосчитайте: по одной в день, за четыре года...

Он толкнул дверь и сбросил на руки слуге свой клеенчатый плащ. Адиль бей
об этом еще не подумал. Он наблюдал за своим спутником, пытаясь представить
себе Джона, идущего по этим переулкам под руку с девушкой.

- Вы им платите рублями?

- Они предпочитают доллары, ведь с долларами они могут пойти в Торгсин,
где русские деньги не принимают, а там есть и хлеб, и все на свете!

- Сотни! - повторил Адиль бей, который пока что видел только нескольких
девиц в баре и тех, что торчали кучкой на улице.

Оба стояли сейчас возле красной портьеры, не глядя в зал, где сидели
несколько моряков.

Почему Джон, точно так же как Пенделли, говорил с Адиль беем таким
снисходительным тоном?

- И еще есть сотни других, которых я не знаю, масса славных девчушек
вроде вашей секретарши, которые еле-еле зарабатывают на хлеб, но красят
губы. Когда здесь жил ваш предшественник, мы с ним вдвоем бродили по ночам.
Иногда сталкивались каждый со своей подружкой на той же улице, в том же
доме, в том же коридоре. Меня бы очень удивило, если бы я узнал, что ваша
малышка через это не прошла.

Зал был освещен желтым прожектором. В полутьме выступали только белые
скатерти на столиках, и когда женщины проходили мимо, их синие или красные
платья теряли свой цвет, становились какими-то неестественными.

- Виски?

- Если хотите.

Джон смотрел на него, иронически улыбаясь, а Адиль бей уже не хмурился,
углубившись в созерцание светящегося желтого круга. Разве он не мог бегать
за женщинами, как этот американец? Или комфортабельно обставить свою
квартиру, как Пенделли? И то и другое было доступно. Почему же он этого не
делал?

Знакомый голос воскликнул рядом с ним:

- Привет, Адиль, дорогой!

Это была Неджла; смеясь над его удивлением, она протянула ему руку.

- Я сажусь сюда, ладно? Небось кутить собрался, толстяк этакий! Официант,
рюмку бенедиктину! А вы знаете, Адиль бей, что вы мне скоро понадобитесь в
официальном качестве, как представитель Турции!

Джон свирепо ухмыльнулся, а Неджла призвала его в свидетели с
фамильярностью старой приятельницы или сообщницы.

- Вы уже ему рассказали? Вот что, Адиль. Вы думали, что я персиянка, а на
самом-то деле я турчанка, хоть и родилась в России. Мой дед был выходцем из
Анкары, его звали Ахмед. Вы должны мне помочь собрать нужные бумаги и
принести паспорт.

- Там видно будет, - сказал он, выпив рюмку до дна. Он лениво поглядывал
на нее и на Джона и думал о том, хватит ли у него смелости пойти танцевать.